Эрика

— Это что же будет, фарс? — грустно спросила Аделина.

— Нет, Адель. Разрешите мне с сегодняшнего дня так вас называть. Мы, как все, сыграем свадьбу. Но это будет после венчания. И вам впредь нет нужды засорять свою прекрасную головку различными проблемами. Для этого есть голова вашего будущего мужа. Я сам буду решать в семье все вопросы. Вам хватит своих проблем — сохраняйте красоту и свежесть молодости. Дайте же, наконец, вашу руку — в знак согласия стать моей женой. — Он решительно протянул ей руку, и она не смогла не подчиниться ему, вздохнула и подала ему свою руку. Князь Александр поцеловал ее и, не отпуская, сказал дрогнувшим голосом: — Вы никогда не пожалеете об этом. И дай нам Бог терпения. Поверте моей интуиции, впереди нас ждет счастье.

Адель хотела было выдернуть руку, но Гедеминов задержал ее и начал рассказывать о себе. Но посмотрел на дверь, подумал и спросил:

— Вы хорошо владеете французским? На немецком после войны не стоит говорить.

— Да, я вас хорошо понимаю, но говорю, наверное, не очень, потому что с самого начала войны ни с кем не разговаривала, — тоже по–французски ответила Адель.

— Вы говорите сносно. Потом это будет нашим повседневным языком. Чтобы никто не смог подслушать нас и ни у кого не было бы желания донести наши «крамольные речи» властям.

И он стал рассказывать Адели и о себе с того места, как убежал на фронт, о генерале Дончаке, ординарце–черкесе, о старом тибетском монахе, о приемах, которыми тот его обучал.

— Так вы все время учились убивать? — с ужасом спросила Аделина, пожалев о том, что поторопилась дать согласие на брак с таким жестоким человеком.

— Нет, Адель, — мягко возразил Гедеминов, — Я учился защищаться, защищать свою семью и Отечество. Я убивал на войне или тогда, когда возникала угроза моей жизни или свободе. Или если не было другого выхода. Я взвешивал свои поступки. Ведь я мужчина. И однажды, я это говорю с гордостью, приемы старого монаха помогли мне, когда надо было защитить жизнь женщины… Тогда я был совсем мальчиком. Мне еще и шестнадцати не было… Получилось так, что я оказался в тех краях, где мы с отцом и матерью когда–то останавливались по дороге в Крым… В Мариуполе, у помещика Квиринга.

— У Квиринга? — удивилась Аделина.

— Да. Мне было лет девять. Я тогда впервые влюбился, в хозяйку дома. Она была такая красивая… А потом в гражданскую, когда я пробирался в Крым, чтобы добраться до Парижа, я прятался в саду у помещика. В местечке красные жгли и убивали. Дом помещика горел… Я слышал крики… Это было ужасно. Что мог я сделать? Но вот я услышал крики ближе. Наступали сумерки. Прямо на меня бежала служанка с барским грудным ребенком на руках, ее преследовали два пьяных красноармейца…

— Так это были вы!? — воскликнула Аделина. — А няня потом всегда рассказывала, что с неба спустился ангел–хранитель в виде мальчика, спас ее с ребенком, разговаривал с ней, а потом растворился в воздухе. Она меня вырастила, а сама умерла от голода.

И теперь наступила очередь князя Александра удивиться.

— А этим ребенком были вы, Адель? Ваша девичья фамилия — Квиринг?

— Да, — все еще пораженная услышанным, ответила она.

— Тогда это перст Божий. Сам Господь хочет, чтобы вы стали спутницей моей жизни. Так расскажите же, как вы выжили? Расскажите о себе, Адель.

Она рассказала о бароне фон Рене, о Лизе, Эрике, вплоть до того момента, когда ей пришлось привязать дочь к шкафу и она пошла по этапу. Слезы, как жемчужинки, покатились по щекам. Князь Александр стал утешать ее:

— Вам нельзя так волноваться. Война закончилась, и ваша дочь найдется.

— Когда? Когда я выйду отсюда? Я уже буду старой. Мне исполнится тридцать пять лет!

Гедеминов невольно засмеялся:

— Адель, в тридцать пять вы будете цветущей женщиной. Вы никогда не состаритесь. Я вам этого не позволю. Знаете, я, как и мой отец в свое время, обладаю некоторым даром предвидения и, как он, часто вижу будущие события. Это долго объяснять. Я вижу, что вы будете счастливы. Никакие потрясения вас больше не коснутся. А дочь найдется. Надеюсь, у нас будет еще и сын…

— Вы правда это видите или просто пытаетесь меня утешить? — спросила с надеждой в голосе Аделина.

— Правда, — серьезно ответил князь Александр. — А сейчас я должен вас оставить. Теперь, до самой свадьбы, мы будем видеться редко. Мне предоставляют комнату в бараке для вольнонаемных. Это сразу за забором лагеря. Я буду добиваться получения двух комнат. Одну превращу в мастерскую. Придется работать не менее 16 часов в сутки: восемь на территории лагеря и еще восемь вне лагеря, чтобы обеспечить достойное пребывание в заключении моей княгини. Да и нашему ребенку понадобится няня. Жить он будет на воле, со мной. Вы мне родите сына?

Адель густо покраснела. И чтобы не смущать ее еще больше, князь стал прощаться. Он не поцеловал ее, не желая торопить события, пошел к двери, еще раз оглянулся и вышел.

Аделина, оставшись одна, еще долго думала о первом муже, о князе Гедеминове и превратностях судьбы.

Через месяц, когда она выздоровела окончательно и приступила к выполнению своих служебных обязанностей в больнице, то вдруг стала замечать повышенный интерес к своей особе молодых охранников. Всюду и везде она натыкалась на их пытливые физиономии. И Адель сказала об этом профессору Тринкверту. Профессор засмеялся и ответил:

— Ваш жених, князь Александр, накупил махорки и подкупил всю охрану. Теперь они доносят ему о каждом вашем шаге. У него мало времени, он много работает, знать же о вас хочет все.

— Зачем же он это сделал? — удивилась Аделина.

— Видите ли, князь использовал их недоверие и подозрительность к своим женам, будто бы и он вам мало доверяет. Это охранникам понравилось. Они новенькие и не знают, что он здесь срок отбывал. Таким образом, князь Александр заботится о вашей безопасности. Я не хочу сказать, что он опасный человек, чтобы не напугать вас, но он убьет любого, кто покусится на вашу честь и достоинство. И не допустит появления нового Попова. Когда Попов стрелял в вас, князь Александр, чтобы достать из шкафа инструменты и лекарства, необходимые для вашей операции, должен был принять меры. Да–да! Не делайте большие глаза. Без него я был бы беспомощным. А вас бы уже не было в живых. — После долгой паузы профессор продолжал. — Может я стар и болтлив, но я вижу, как вы напуганы, жалеете, что дали согласие стать его женой. Не жалейте. Поверьте, актрисы за ним гурьбой ходят. Одна половина из них в него влюблена, а другая о нем и мечтать не смеет. Таким недосягаемым он им кажется. А что было до войны?!

— Да, я что–то слышала об этом в начале войны, — сказала Адель. — Но тогда меня это не касалось. Он же и впредь ни одной юбки не пропустит.

— Все это было. Но он же мужчина, это вы можете понять? Любовь к женщинам — это слабость сильных мужчин.

— Это пугает меня, да еще он князь по рождению, а значит враг советской власти.

И он, к тому же еще и влюбчив. Я боюсь такого брака…

— Не берите в голову того, что я вам сказал. Ваш будущий муж — прекрасный человек. Как сказал Корнель: «Когда поверишь ты, что он в тебя влюблен, полюбишь и сама: таков любви закон». Поверьте, он будет прекрасным семьянином. И я на вашей свадьбе надеюсь быть посаженым отцом. И поговорю с княжной Мари. Она будет вашей посаженой матерью.

* * *

Как сумбурный сон виделся профессору Альберту Тринкверту этот новогодний бал — маскарад с присутствием актеров, передовиков лагерного производства и лагерного же персонала. Разобраны все костюмы из театрального реквизита, все маски. Люди со светскими манерами, в светской одежде и масках Золотого века Екатерины и в костюмах начала ХХ века, серебряного. И просто в одежде заключенных, а между ними вращаются надзиратели в форме и масках зверей; зайцев, волков, лисиц, медведей.

Сам профессор в крахмальной манишке и во фраке сидит за длинным столом. По левую сторону от него академик Бавилов. По правую невеста…Адель, одетая в шелк и кружева. По другую сторону о нее порожний стул, место князя Александра. Он только на минутку занял его и оставил Адель одну — необходима осторожность, конспирация. Никто не должен знать, что свадьба настоящая… «Как я люблю их! Только бы они были счастливы» — думает старый профессор о князе Александре и Адели. Переводит глаза на графа Петра и княжну Мари. Они впервые сидят радом, как голуби — на личное счастье нет у них прав. И профессору больно за них. Эдуард, цирковой артист, лихой наездник и верный товарищ всем им, делает круги вокруг стола, охраняя свободный стул князя, который играет в зале привычную роль волокиты. Но профессор знает, что тому это стоит, когда ты на своей свадьбе, делаешь вид, что она лишь импровизация. А то, что относительно свободный, вольнонаемный рабочий Гедеминов берет в жены осужденную за «шпионаж» известно только его друзьям и начальнику лагеря.