Эрика

— Три года. А мне еще семь лет сидеть… Но, кажется, Господь меня раньше возьмет. Так обещаете? Я слышала, что Вы дочку потеряли? Она найдется. Умирающие все знают. У вас все будет хорошо. Не забудьте то, о чем я вас прошу, — ее глаза наполнились слезами.

— Я все сделаю, чтобы вашему сыну было хорошо, — пообещала Аделина Наталье и, посидев еще немного, пошла советоваться с профессором, как все–таки можно спасти медсестру. Аделина предложила профессору лечить ее уриной — за неимением лекарств, но профессор ответил ей:

— Слишком поздно. У нее долгое время все протекало в скрытой форме. Разве так определишь, когда все плохо одеты и кашляют. — Он внимательно посмотрел на Аделину. — У меня есть идея! Как этот подлец станет к вам приставать, скажите ему, что у вас туберкулез, и я ему это скажу. Он побоится заразиться.

— Да, я воспользуюсь вашим советом. Но, по–моему, он от меня отстал, даже не помнит, была я у него или нет.

— Да, жаль медсестру, — возвращаясь к прерванному разговору, сказал профессор, Впрочем, и я долго не проживу. Своих стал во сне видеть. Все зовут… Мне 67 лет. И не стыдно им меня здесь держать только за то, что я немец. Аделина, когда выйдете на волю, держитесь князя Гедеминова и его друзей. Почему я это говорю? Да потому, что вы можете им полностью доверять, но говорить с ними только по–немецки или по–французски. На воле за вами всегда будет кто–нибудь шпионить, чтобы донести и награду заслужить, — и, помолчав, добавил: — А знаете, князь, вас обожает. Он преклоняется перед вами. Вы не замечали?

Аделина удивленно подняла брови.

— Ах, простите старика. Я болтлив и бестактен. У вас слишком много проблем. Но когда все закончится, вспомните старика добрым словом. На воле вам не разрешат быть врачом. Придется где–нибудь на фабрике или на заводе работать. Но не забывайте, что вы врач и всегда должны прийти на помощь людям, когда им это будет нужно.

— Да как же я смогу помочь, не имея прав?

— Найдете способ. Сердце подскажет. Вы у меня многому научились, особенно в хирургии. А теперь вам пора в барак идти. А то опоздаете и в карцер попадаете за нарушение дисциплины. До свидания, голубушка.

Аделине стало жаль старика. Она поняла: ему не хотелось оставаться одному.

— Можно, я вас обниму, Альберт Петрович? — впервые назвала Аделина профессора по имени и отчеству и, обняв старика, прижалась к нему и поцеловала в щеку.

* * *

Прошла Вторая мировая война и наступило первое послевоенное лето. О княжне Невельской Александр Гедеминов вспоминал только в связи с тем, что она растит его сына, которому, по его подсчетам, исполнилось семь лет. Сердце князя прочно заняла прекрасная Адель. Так называл он про себя молодого врача Аделину Фонрен, совсем недавно овдовевшую. Уважая ее чувства и печаль, связанную с гибелью мужа, он держался от нее подальше, надеясь на время, которое лечит любые, в том числе и сердечные раны. Но в один из июньских дней на него впервые нашла несвойственная ему хандра и он удивился: «Что это?» Его охватила легкая тревога, предвестник надвигающейся беды. «Да, — признался он себе, — к сожалению, я обладаю даром ясновидения. И с кем–то из моих близких произошла беда. Но с кем? С матушкой? С братом? Может, с маленьким сыном? Вот они и все, мои дорогие близкие. Да! Еще Адель! Но она здесь, рядом, в больнице работает. И с ней пока все хорошо. Да хорошо ли? Сколько дней я ее не видел? И здесь, в лагере, нельзя быть ни в чем уверенным», — думал Гедеминов и решил попозже сходить к профессору Тринкверту и справиться об Адели.

Он сидел, не зажигая огня, когда вдруг громко постучали в дверь. И Гедеминов понял: так требовательно может стучаться в дверь только несчастье.

— Открыто, — сказал он упавшим голосом.

Вошла княжна Мари. Гедеминов зажег свет. На мгновенье ему показалось, что беда пронеслась мимо. Но тревожное лицо княжны говорило об обратном. И он понял: что–то случилось с Адель, и сразу спросил княжну:

— Она жива!?

— Жива. Вам записка от профессора. — протянула княжна Гедеминову записку. Профессор писал: «Жизнь Аделины в опасности. К моему прибытию контролера не должно быть у моей двери. Как–нибудь откройте сейф с лекарствами. Нужны перевязочные материалы. Придется делать операцию, если еще не поздно. Поспешите!»

— Пьяный Попов в доктора Фонрен выстрелил, — сказала княжна.

— Она жива? — снова дрогнувшим голосом переспросил Гедеминов.

— Жива, скорей! Бегите! Я поспешу за вами.

Гедеминов схватил со стола нож и побежал в сторону больницы. Быстрым шагом прошел по коридору к двери профессора. У него уже созрел план. Он мог одной рукой прикончить охранника, но ему нужно было замешать в это дело Попова и самому нигде не засветиться.

Сонный и, как всегда, пьяный, дежурный контролер проворчал: «Его там нет». Гедеминов осмотрелся, а дальше всё произошло в считанные мгновения. Контролер и охнуть не успел, как ушёл в мир иной. А голова его и руки уже лежали в привычной позе спящего за столом человека. Ключ от сейфа был уже в руке Гедеминова. В следующую секунду он достал ветошь из кармана, завернул в неё нож и, толкнув плечом дверь, оказался в кабинете. Там он также быстро открыл сейф и достал оттуда необходимые медикаменты, вату, бинты. В коридоре раздались шаги. Он встал за дверь, готовый бороться до конца. Вошла княжна Мари.

— Жива, — сообщила она взволнованно.

Гедеминов облегченно вздохнул.

— Закрывайте сейф и быстро надевайте халат, маску и шапочку. Так профессор велел.

Гедеминов замкнул сейф и положил ключ в карман. Княжна задернула занавески. Она готовила инструменты, как заправская медсестра.

— Ах! Стол приготовить, — засуетилась она.

Бледный и решительный, Гедеминов ждал. Пришел профессор с двумя охранниками. Они несли его Адель.

— Встаньте у двери, никого не пускайте и ни с кем не разговаривайте, — приказал профессор охранникам.

Охранники не узнали Гедеминова в халате, маске и шапочке.

— Мы понимаем, докторша хорошая. А он ее застрелил. Он сумасшедший, этот Попов, — со страхом сказал один из охранников. Они положили раненую на стол и вышли за дверь.

«Хорошо хоть больничный корпус полупустой», — подумал Гедеминов, с тревогой наблюдая перемены на лице любимой.

Профессор уже командовал:

— Князь, разрежьте на ней одежду. Быстро! Режьте, бросайте все в угол. Княжна, простыни чистые в шкафу на полке. Стелите. Накрывайте. Наркоз, скальпель… Князь, следите за пульсом.

Никто не помнил, сколько времени длилась операция. Когда извлекли пулю, профессор облегченно вздохнул:

— Все. Опасность миновала, будет жить. Да, а что же делать дальше? Вот что, пусть пока полежит здесь, а как стемнеет, скажем охранникам отнести ее в свободную палату корпуса для заключенных, накроем ее сверху марлей, будто она умерла. Так это будет выглядеть для начальства. Да, а как же сейф? Где вы взяли ключи? — спросил он Гедеминова.

— Согрешил я снова, убил охранника, — ответил со вздохом тот. — Мог бы просто на время отключить. Но по–другому нельзя было. Еще хорошо, что стол у него плотно закрыт с трех сторон, а то бы кровь уже разлилась по всему полу. Однако нужно было сделать все так, как будто убил его Попов. Значит так, Попов пришел ко мне и взял у меня со стола сапожный нож. Кстати, где он сейчас?

— Я пойду узнаю, — профессор вымыл руки и ушел.

Княжна вышла в коридор следить, чтобы никто не зашел в кабинет. Она смотрела на мертвого охранника. Он, казалось, действительно задремал за столом. И Мари со страхом ждала, что будет дальше, и боялась теперь уже за князя Александра, за профессора и за себя тоже.

Гедеминов с тревогой всматривался в изменения на любимом лице. Капли пота на лбу выдавали ее состояние. Он промокнул лоб любимой женщины, которая оказалась так близко от него, слабая и беззащитная. Он стоял над ней, сам как раненый зверь. За дверью раздались шаги. Лицо его окаменело, губы сжались. Профессор вошел, увидел напряжение князя и успокоил: