Буйный Терек. Книга 2

— Нет, — после раздумья начал вновь возница, — нехай помещик, зато живой будешь. — И, перегнувшись с облучка к Небольсину, доложил: — Вот, барин, и Кривой Кут, а там подале, верстов десять, и казачий хутор. Отдохнуть хочите, может, попить молочка, каймаку али квасу с дороги — тут все найдется. А брага така, — он мечтательно улыбнулся, — и в Ставрополе за цалковый не сыщешь.

Небольсин хотел отказаться, но привлеченный странным шумом сбившихся в единый табор людей, развьюченными конями, пасшимся в стороне стадом, лаем собак, телегами, составленными оглоблями вверх, подводами, стоявшими ровными, рядами в стороне под холмом, спросил:

— Что это, цыгане, верно, табор их?

— Никак нет, барин, это мужики с Расеи, сюда с государственных земель крепостных переводют. Опять же тех, кто хотит переселение на линию исделать. Их всех по станицам в казаки пропишут, год-два поучат, на коней посадят, середь казаков и они воевать станут. А баб, баб сколько, — оживился он. — Гляди, барин, на одного мужика по три бабы станется. А это вот чего. Тута новые станицы образують, где, значит, начальство укажет, ну а баб всем не хватает, товар в Расее дешевый, а здеся, на Капказе, баб недостача, вот их сюда, мужицких вдов, сирот, девок засиделых да гулящих шлюшек, и посылают. Кажной по двадцать рублей и харчи, а в пути — конвой. Кто захотит бечь — розги, а денег — ни-ни, и харч похуже других. А никто и не бегит, зачем? Им в Расее не в пример хуже, а тута и муж, и земля, и своя худоба, а там и детишки, гляди, пойдуть…

— Ну-ка, подвези нас к ним, — приказал Небольсин, с любопытством посматривая на людей, расположившихся табором под холмом, возле реки, среди зелени невысоких кустов.

— От добре! — засмеялся Сеня. — Я, Александр Николаич, гляди, и себе середь них женку поищу.

Возок свернул с дороги к холмам. Всюду дымились костры, на камнях, положенных в огонь, стояли казаны, на железных прутьях висели котелки, ведерки с едой и кипящей водой. Дымки тянулись по ветру, растекаясь между кустами.

В разношерстной толпе лежавших на траве, сидевших под кустами, прятавшихся в тени деревьев или сновавших по лагерю людей подъехавший возок не произвел никакого впечатления. Было видно, что подобное случалось не раз и переселенцам было не до любопытных проезжих.

Из палатки, разбитой на берегу реки, выглянул офицер. Он недовольно оглядел остановившийся возок, но, завидя неподвижно сидевшего Небольсина, скрылся и спустя полминуты заспешил к возку, надевая форменную фуражку.

«Верно, принял меня за начальство», — подумал Небольсин.

Офицер подошел вплотную и, взяв под козырек, представился:

— Провиантский поручик Суслов, начальник переселенческой команды. С кем имею честь?

Небольсин вылез из возка. И этот офицер, и вся церемония знакомства тешили его.

— Гвардии капитан Небольсин, из Санкт-Петербурга. Еду по высочайшему повелению в штаб корпуса, — важно произнес он.

Провиантский поручик вытянулся «во фрунт» и четко доложил:

— Имею честь сообщить: в дороге находимся девятые сутки, никаких происшествий не случилось, окромя троих больных да потери от падежа скота: коровы, телки и четырех овец. Нонче дневка, завтра отдых, послезавтра в Ставрополь, где должен меня сменить ставропольский провиантский офицер и воинская команда.

— Здравствуйте, — протянул руку Небольсин.

— Здравия желаю! — поспешно ответил поручик. — Позвольте предложить вам отдохнуть в моей палатке. Есть чай, ром, рыба, найдутся и бараньи котлеты…

«Из тех овец, что списаны как павшие в пути», — подумал Небольсин.

Сидевшие вокруг переселенцы прислушивались к ним. Кое-кто из мужиков и баб, одергивая рубахи, смятые юбки, подходили поближе, почтительно глядя на неожиданного гостя. Из второй палатки, разбитой в тени под холмом, поспешно вышел, приглаживая волосы ладонью, человек в кителе с узкими серебряными погонами.

— Имею честь представиться вашему высокоблагородию, провиантский чиновник Колесов, — шаркнув ногой, доложил он не ожидавшему такого эффекта Небольсину.

Толстомордый фельдфебель и пожилой унтер-офицер, стоя навытяжку, «ели» глазами штабс-капитана.

«Черт их знает, за кого они приняли меня», — козырнув им, подумал Небольсин, пробираясь между окружившими палатку переселенцами. Тут были главным образом бабы в грязных от долгого пути сарафанах, подтянутых юбках, цветастых платьях, в платочках, и простоволосые, с нечесаными космами спутавшихся волос. Долгая дорога, скученность, короткие ночевки, усталость, отсутствие бани и отдыха сказались на них. Большинство равнодушными глазами смотрело на проходившего мимо капитана, другие просительно улыбались ему, думая, что офицер приехал в лагерь по их переселенческим делам.

Несколько озорных, бесстыжих девок в упор разглядывали Небольсина, о чем-то негромко перешептываясь, хихикая и перебрасываясь довольно фривольными словечками.

— Ну, не баловать… Подите прочь! — крикнул им поручик, пропуская гостя внутрь палатки.

Палатка была прочная, из толстого брезента с двойной обшивкой поверху, со слюдяным оконцем сбоку. Стол, два табурета, складная кровать, два хурджина, ружье и большой баул были убранством жилища поручика.

— Сидоренко! Чаю, рыбы, подогрей котлеты да бражки на стол, — приказал поручик своему денщику.

Небольсин с удовольствием разминал уставшие от тряски в возке руки и ноги, с любопытством глядел на вошедших вслед за ним провиантского чиновника и прапорщика, по-видимому, начальника охранной команды.

— Александр Николаич, ямщик просит, коли пробудем здесь с часок, выпрячь коней и покормить их. Я так думаю, Александр Николаич, здесь нам отдохнуть не в пример лучше, нежли в Ставрополе. Опять же и трава, и вода рядом, и воздух другой. Ке ву дит? — закончил по-французски заглянувший в дверь Сеня.

— Бьен. Пусть распрягает, кормит коней, да и ты, Сеня, подкрепись с дороги, — ответил Небольсин.

— А мы их тоже накормим. Всего хватит, господин капитан, — поспешно сказал поручик. — Прошу вот с ними, — указывая на фурштадтского чиновника, предложил он Сене.

За палаточной стеной слышались голоса, иногда смех или резкие крики, мычание коров, ржание коней и опять неясные обрывки слов. Небольсин с удовольствием ел и котлеты, и рыбу гостеприимного поручика, запивая этот обед холодной брагой. Сеня принес из возка бутылку белого рейнвейна.

— За ваше здоровье, — сказал Небольсин поручику.

Они выпили, и штабс-капитан, которого очень заинтересовал этот неожиданно встреченный лагерь, стал расспрашивать о нем.

— Тяжелое дело возиться с ними, господин капитан, — вздохнул поручик. — Ведь кто эти люди? Главным образом те, кому не живется у себя на местах. Помещики продают государству на вывоз сюда самых что ни на есть отпетых людей либо лодырей да пьяниц. Бабы — или безмужние какие, или вдовы, которым все равно где ни жить, девки — почти все гулящие да озорные — и пить, и воровать уже научились. А ведь их по счету принимаешь, по счету и сдавать надо… Хорошо еще, фершал казенный с нами всегда имеется, как что, ну и спишет какую, как помершую в пути…

— Как спишет? А куда ж она денется? — удивился Небольсин.

— А коли сбежит или кто ее в пути у себя спрячет. Бывает и так, девка ладная, с лица пригожая, ну какой казачишка или мещанин, а то и слободской скроет ее от нас. Поищем-поищем, не стоять же из-за нее лагерю, мы дальше, а полиции или исправнику сообщаем — «сбежала, мол, такая-то. Разыщете, гоните со следующей партией туда-то». Да что-то никого не находят, верно, не ищут или откупаются от розыска, ну так мы другое нашли: померла от тифа в дороге, или лихоманки, или от чего иного. Ее и спишут, только и делов, — потягивая вино, пояснил поручик.

— А вот эти как будто спокойные, особенного ничего не видно, — кивнув в сторону лагеря, сказал Небольсин.

— Так это государственные мужики, казенные люди, из удельных, из царских крестьян. Они охотой переселяются. Им и волю, и землю дают на Кавказе, их сейчас же в казаки проводят. Им что? Они охотой все делают, и бабы, и дети с ними. Эти бога благодарят, что в казаки записываются. Не пройдет и года, как они заправскими казаками станут. У них и свой скот, и свое имущество оставлены, зато, — поручик вздохнул, — в партии нашей много гулящей швали идет, девок да приблуды всякой… С этими горя наберешься… сладу с ними нет, такие бессовестные…