Буйный Терек. Книга 2

— Что случилось? — спросил он, когда они отошли на некоторое расстояние от людей.

— Имам ранен… Проклятые гяуры попали в пороховой ящик. Крепость Бурау не взяли… Имама отвезли в Черкей, а к русским пришла помощь из Шуры. Гамзат-бек отступил и сейчас на полпути к нам.

— Как имам? Может ли руководить нами? — после короткого молчания спросил Шамиль.

— Аварец, присланный от Гамзата, видел имама на коне.

— Слава аллаху! Значит, рана не так опасна…

— Русские идут сюда… У них десять орудий, много пехоты, со стороны Гудермеса и Кизляра идут казаки. Что будем делать, Шамиль, сражаться или уйдем? — спросил Бартихан.

— Биться! Сейчас нельзя бросать наполовину не законченное дело. Если и мы уйдем отсюда, то русские назовут это своей победой, а все колеблющиеся аулы отступятся от нас.

— Твоя правда, сын моего брата… Но имам приказал снять осаду и отойти к Гудермесу. Там соединятся все наши силы, и, если аллах благословит нас, мы снова дадим бой русским.

Гамзат отвел свои отряды в сторону Ауха. Осада Бурной была снята. Конные горцы, наблюдавшие за русскими войсками, видели, как из крепости навстречу освободителям вышли с развернутыми знаменами солдатские роты, послышались дробь барабанов, «ура» и радостные крики.

С вершины холмов конные горцы видели, как обнимались русские солдаты и как генерал, командовавший пришедшими из Шуры войсками, принимал рапорт коменданта крепости.

Потом конные мюриды ушли, оставив наблюдателей на окрестных высотах.

К полудню Шамилю сообщили, что имам приближается к Внезапной и его сопровождает часть войск Гамзат-бека.

— Аллах, аллах! — удивился Шамиль. — Какова сила и каков дух у муршида! — И, оборотясь к чеченцам и кумыкам, окружившим его, сказал: — Поистине, пока аллах благословляет наше дело, ни один волос не упадет с головы имама. — Он отдал распоряжение пехоте и кавалерии поотрядно уходить в ауховские леса.

Горцам, не любившим длительных позиционных боев, не приученным к однообразию осады, было по душе приказание Шамиля. Четырнадцать дней под стенами крепости, несколько безрезультатных штурмов, вынужденное безделье и прикованность к одному месту, а также потери в людях и все ухудшавшаяся нерегулярная доставка пищи утомили их, и чеченцы, более свободные в своих поступках и рассуждениях, нежели лезгины и тавлинцы уже не раз выражали недовольство бесцельным топтанием вокруг предававшейся крепости.

Лагерь горцев ожил. По дороге к Андрей-аулу промчалась конница, двинулась пехота, из аула по Гудермесской дороге потянулись подводы. Прекратилась стрельба, и лишь иногда какой-нибудь удалец на белом коне, в огромной черной папахе, подскакав на ружейный выстрел к крепости, стрелял по Внезапной и затем медленно, под ответным огнем русских, шагом отъезжал в поле.

Со стен крепости тоже заметили необычное движение в лагере горцев, наблюдатели, сидевшие по углам и на фасах, обнаружили отход части мюридов на Андрей-аул. Майор и артиллерийский капитан Кочин внимательно и долго разглядывали в подзорные трубы странное передвижение горских отрядов.

Солдаты с надеждой и волнением поглядывали на офицеров, вслушиваясь в слова, которыми обменивались начальники.

— Похоже, уходят, — высказался артиллерист.

— Дай-то бог, но с этими людьми надо быть настороже… Может, и уходят, а может, и военная хитрость, — раздумчиво произнес майор.

— Должно, уходят, вашсокбродь. Ожглись на нас, не взяли с налету, так чего им под стенами-то делать, — сказал артиллерист. — Во-о-о-н, видите, пыль куда перенеслась, уже за Андрей-аулом встала… Не иначе как уходят, — решил он.

— Дай-то Христос… Может, наши на выручку идут… Знамо дело, бегит отселя азия, — вразброд заговорили солдаты, и радостные улыбки осветили их лица.

— Может, и уходят, а может, и хитрят. На всякий случай вызови дежурную полуроту на стену да орудия заряди картечью. Береженого и бог бережет, — распорядился майор.

— Осторожность не мешает, — согласился капитан и пошел к своим пушкам.

А в долине все меньше и меньше оставалось людей. Уже шли горцы, перекрывавшие дороги на Хасавюрт и Чир-Юрт.

Поднимая пыль, гарцуя и куражась своим молодечеством и бесстрашием, на рысях прошла вдоль верков крепости колонна мюридов человек в полтораста. Они тихо завернули за холм и, взяв направление на темные чеченские леса, скрылись за пологими холмами.

— И впрямь уходят! — тихо сказал одни из солдат. Другой снял шапку и перекрестился.

На стенах крепости в полном облачении показался полковой священник отец Калистрат. За ним шли солдаты-служки и несколько певчих. Священник, размахивая кадилом, дымя ладаном, запел высоким фальцетом «Спаси господи», хор, а за ним солдаты, и те, что были на стенах крепости, и те, что стояли вперемежку с казаками во дворе, в карауле и у ворот крепости, подхватили:

— Лю-у-ди твоя и благослови достояние твое…

Наблюдатели видели со стен крепости, как толпы мюридов уходили из Андрей-аула, как на его улице и дороге сначала поодиночке, робко и осторожно, показались женщины, высыпали ребятишки, затем к крепости пошла группа людей, среди которых майор узнал старшину аула, двух-трех кумыков-торговцев и несколько почтенных стариков.

На стене появился опухший от пьянства, растрепанный, с красными от перепоя глазами комендант. Узнав, что Кази-мулла снял осаду и ушел, комендант воспрянул духом и, мешая майору и офицерам, стал отменять отданные майором приказания.

— Открыть ворота… бей сбор — пехоту в поле, казакам на коней — кричал он. — Бат-та-реям приготовиться к огню…

Он бестолково махал руками, как видно, предполагая вывести гарнизон в поле.

— Помилосердствуйте, какие теперь выходы в поле?? Орда отступила, нам следует привести себя в порядок, осмотреться, — начал урезонивать его майор Опочинин.

— Молчать! Я здесь комендант, я приказываю. В атаку… в штыки… чтоб их и духу не осталось! Я перед царем и богом отвечаю за крепость. Приказываю за ворота…

Тем временем к стенам крепости подходили старики из аула. Остановившись у дороги, они сняли папахи и замахали ими, что-то крича русским.

— Батарея, на картечь их… всех, без пощады! — завопил комендант, вряд ли даже понимая, кто подошел к крепости.

Майор сделал рукой отрицательный знак артиллеристам и почти силой увлек коменданта со стены.

— Ушли… все ушли в горы… увели тридцать человек аманатов из аула, забрали кое у кого коней, седла, ячмень, хлеб и баранину… Наказали плетьми тех, кто торговал с вами, в другой раз обещали отсечь головы, — наперебой рассказывали майору старики.

— А как с солдатами, которых захватили в ауле?

— Шесть человек угнали в плен, не то в Аксай, не то в Черкей. Остальных погубили.

— Ваши тоже положили немало мюридов, особенно один, тот, что заперся в сакле почтенного Махмуда. — И старики рассказали офицерам о том, как один из солдат долго отбивался от мюридов, и только милость имама, восхищенного его стойкостью, спасла ему жизнь.

— Он сидел на бочке с порохом, держа огонь возле, и никто не мог ворваться к нему… Он хотел взорвать и себя, и мюридов, — с уважением говорили старики.

— Сам Шамиль-эфенди пришел к нему со словами к милостью имама. Храбрые люди у мюридов в почете, к имам простил вашего солдата.

— Кто б это был? — в раздумье спросил Опочинин.

— Его ваш падишах из офицеров в солдаты прогнал… так говорили мюриды, говорили, он взбунтовался, когда у вас старый царь умер, — сказал старшина.

И после долгих расспросов и пояснений все поняли, что это был Булакович.

Старики рассказали и о том, что имам приказал зарыть в землю тела убитых и обезглавленных солдат, раз навсегда запретив горцам отрубать головы погибшим в боях врагам.

Это было что-то новое, и майор, и офицеры, не доверяя сказанному, переспросили стариков.

— Да, имам запретил издевательство над убитыми врагами, считая это постыдным и недостойным мюридов делом.