Спартанский лев

«Сын мой! — гневно произнёс Дарий, вперив свой полубезумный взгляд прямо в его глаза. — Так ты и впрямь отказался от похода на Афины, не обратив внимания на мои слова, как будто услышал их не от власть имущего? Знай, если ты не выступишь нынче же в поход, то будет вот что: сколь быстро ты достиг величия и могущества, столь же скоро ты будешь унижен!»

При последних словах Дарий протянул к Ксерксу руку с растопыренными пальцами, словно собираясь схватить сына за горло.

Царь закричал и... проснулся. Он лежал на ковре в трапезной возле низкого круглого стола с неубранными яствами, заботливо укрытый мягким одеялом. Кармины рядом не было. Не было в трапезной и никого из слуг.

Ксеркс схватил со стола небольшой сосуд с пальмовым вином и жадно припал к его узкому горлышку. Руки у него тряслись, поэтому вино залило грудь и бороду. Он хотел поставить сосуд обратно на стол, но не удержал. Сосуд упал на пол, но не разбился, а укатился под стол, залив вином тёмно-красный ковёр.

Трясясь, как в лихорадке, даже не прикрыв свою наготу, Ксеркс выбежал из трапезной и в одном из соседних помещений столкнулся с евнухом Реомифром. Тот тащил за волосы рыдающую рабыню, явно собираясь наказать её плетью за какую-то провинность.

Реомифр изумлённо вытаращился на царя, который набросился на него с бранью и упрёками. Совершенно растерявшись, он выпустил косы рабыни из рук и попятился перед наступавшим на него царём. Рабыня перестала лить слёзы, поражённая видом обнажённого царя с мокрой спутанной бородой.

   — Чем ты тут занимаешься, Реомифр? Почему меня оставили одного в трапезной? Где Кармина? Где слуги? — орал Ксеркс прямо в лицо побледневшему евнуху. — Где ты Шлялся, мерзавец?.. Я чуть не расстался с жизнью по твоей вине, негодяй!.. Что ты цепляешься к этим жалким рабыням, если основная твоя обязанность заботиться о моём благополучии, баранья башка!

Мне надоела твоя тупость. Я велю тебя самого отхлестать плетьми или сошлю в горы на каменоломни.

Реомифр пытался оправдываться, беспрестанно кланяясь и прикладывая ладони к лицу в знак своего раскаяния и полной покорности, но Ксеркс продолжал грубо браниться и один раз даже ткнул евнуха кулаком в грудь.

Так и не дав Реомифру объясниться, Ксеркс повернулся и зашагал обратно в трапезную. Он лишь сейчас обнаружил, что на нём нет одежды.

Обернувшись через несколько шагов, царь сердито бросил:

   — Разыщи Нифата, олух. Да поскорее! Он мне нужен.

Когда царь скрылся в узком переходе, Реомифр бросил злобный взгляд на рабыню, невольную свидетельницу его унижения, и влепил ей пощёчину. Потом процедил сквозь зубы, чтобы та немедленно убиралась с глаз долой.

   — Не до тебя сейчас.

Отходя ко сну, Ксеркс приказал Кармине лечь вместе с ним. Нифату было велено неотлучно находиться в опочивальне, не спать и поддерживать пламя в светильниках. Если Нифат и догадывался о причине беспокойства, то Кармина не могла взять в толк, почему Ксеркс вдруг стал так холоден с нею. Царь, хоть и находился в одной постели с Карминой, тем не менее не пытался обнимать и целовать её, даже не разговаривал, что на него было совсем не похоже. Обидевшись, Кармина отвернулась к стене и вскоре уснула.

Ксеркс же почти всю ночь провёл с открытыми глазами, время от времени окликая Нифата, если тот начинал клевать носом. Евнух сидел в кресле в нескольких шагах от царского ложа. Лишь под утро царь заснул.

Сразу же после утренней молитвы и жертвоприношения зерном и молоком светлым богам-явата Ксеркс послал слугу за Артабаном.

Когда Артабан явился во дворец, царь поведал ему обо всём.

   — Если бог послал мне это видение и непременно желает, чтобы персы пошли войной на Элладу, то призрак появится конечно и пред тобой с таким же повелением, — сказал Ксеркс. — Поэтому, Артабан, этой ночью тебе придётся лечь на моё ложе. Даже не думай возражать.

   — Повелитель, обычно люди видят во сне то, о чём думают днём, — заметил Артабан. — Мы же о последние дни были заняты обсуждением похода на Афины. Вряд ли эти сновидения исходят от богов. Однако твоя воля для меня закон, и я непременно выполню повеление.

Поздно вечером Артабан пришёл во дворец, и евнухи проводили его в царскую опочивальню. Он уже лежал на постели, когда появился евнух Реомифр, а с ним царская наложница Ламасум, тщательно причёсанная и умащённая благовонными мазями.

   — Зачем ты привёл эту женщину, Реомифр?

   — Такова воля царя. — Евнух подтолкнул наложницу вперёд. — Он желает, чтобы эта женщина стала свидетельницей. А вот свидетельницей чего, не объяснил.

   — Я знаю чего, — промолвила Ламасум, в голосе её сквозило нескрываемое недовольство.

   — Тем лучше для тебя. — Реомифр невозмутимо вышел из спальни.

   — Сын шакала! — презрительно бросила ему вслед Ламасум.

С евнухом у неё была давняя вражда. Сняв с себя длинное белое платье и кожаные сандалии, Ламасум осталась лишь с жемчужными бусами на шее и с серебряным браслетом на левой руке повыше локтя. Она без всякого смущения забралась под одеяло к Артабану, одарив его кокетливой улыбкой.

   — Со мной тебе не будет скучно, старичок, — промурлыкала вавилонянка и игриво дёрнула шестидесятилетнего Артабана за длинную, тщательно завитую бороду, выкрашенную хной в ярко-рыжий цвет.

Артабан счёл это добрым знаком и придвинулся к молодой женщине поближе.

   — Кто это тебя так? — участливо спросил он, дотронувшись до синяка на её правой руке.

   — Да этот сын шакала! — Ламасум небрежно кивнула на дверную занавеску, за которой скрылся евнух Реомифр.

Артабан спросил у наложницы, как её зовут. Ламасум назвала своё имя и позволила Артабану погладить свои округлые груди. За эту часть своего тела ей нечего было стыдиться. Как, впрочем, и за прочие тоже.

Узнав, что рядом с нею находится не просто знатный вельможа, но родной дядя царя, Ламасум решила, что она является своеобразным подарком Артабану от Ксеркса. Вот почему она не стала противиться, когда тот без долгих предисловий пожелал овладеть ею. Несмотря на преклонные годы, Артабан был ещё полон сил и не избегал женщин. Он сам имел трёх жён и больше десятка наложниц цветущего возраста. Ламасум же была столь умела в интимных ласках, её тело являло собой столь дивный образчик женского совершенства, что Артабан невольно забыл и про сон, и про поручение царя. Обуянный желанием, Артабан с головой окунулся в омут сладострастья.

Неожиданно перед распалёнными, вспотевшими любовниками предстал евнух Реомифр.

   — Замечательно, Артабан! — промолвил он голосом одновременно насмешливым и язвительным. — Клянусь Митрой, ты увлёкся не тем, чем следовало. Царю вряд ли понравится, если он узнает, что ты столь беззастенчиво воспользовался его любимой наложницей. Он не то что дотрагиваться, глядеть-то на неё никому не позволяет, разумеется, кроме нас, евнухов. Вместо того чтобы спать и видеть сны, Артабан, ты посягнул на то, что тебе не принадлежит. Этим ты оскорбил царя. Нехорошо, Артабан. Очень скверно ты поступил.

Артабан поспешно слез с постели и вытер пот со лба. Он был в полнейшей растерянности, ему стало стыдно, и он неловким движением прикрыл голую Ламасум одеялом. Вавилонянку же появление евнуха нисколько не смутило. Она даже велела Реомифру убираться и не мешать.

   — Я-то уйду, — с угрозой промолвил Реомифр, — но уйду, чтобы поведать об увиденном царю. Представляю себе его гнев. Тебе, Ламасум, он скорее всего простит, что с тебя взять. А вот Артабан, боюсь, пострадает, и очень сильно...

Артабан, не понаслышке знавший о ревнивости и вспыльчивости Ксеркса, не на шутку испугался. Он догнал Реомифра почти у самых дверей и, схватив за широкий рукав длиннополого кафтана, принялся упрашивать не рассказывать царю об увиденном.

   — Я не останусь в долгу, Реомифр. Я озолочу тебя! Я всегда могу замолвить слово за тебя перед царём, ведь он может за что-нибудь разгневаться и на тебя.

   — Что ж, давай договоримся, Артабан, — смилостивился Реомифр, слегка сощурив тёмные глаза. — Только не здесь. И не при ней. — Реомифр кивнул в сторону Ламасум, которая сидела на ложе и старательно боролась с зевотой.