Маршал Конев

Тысячи рейсов сделала Калмыкова за войну, и ничего такого особенного, никакого чрезвычайного происшествия с ней не случилось. Ну разве что скат осколком пробьёт, или мотор забарахлит, или «искра в покрышку уйдёт». Каждый раз она живо со всеми этими неполадками справлялась сама.

А тут подсел к ней в дороге корреспондент. Его майорские погоны она не сразу заприметила, увидела лишь, что он весьма молодой, лет двадцати-двадцати двух. С орденом Красной Звезды на гимнастёрке. Чубатый такой и симпатичный. Представился он очень просто:

— Барсунов. Иван.

— Ну Иван так Иван. Вся Россия на Иванах держится. Садись — поедем.

Постепенно разговорились. Обычно о чём попутчики спрашивают? Откуда родом да где родные и близкие. Оказались они земляками. Из воронежских мест. Только начал Иван красочно разрисовывать свою Анну — рабочий посёлок, что на берегу Битюга, как вдруг по стеклу резанула автоматная очередь. Три дырки — насквозь. Женя инстинктивно давит на газ. Жмёт изо всех сил, чтобы выскочить из-под обстрела. Но машина резко замедлила ход и стала заваливаться на бок. «Значит, оба левых ската пробиты», — сообразила она. Быстро открыла дверцу, видит — немцы! Уже бегут к машине и кричат: «Рус, капут!» Женя схватила свой автомат — и по врагу очередью. Выскочил из кабины и корреспондент. Оба залегли в кювет. Отстреливаются. Барсунов вытащил свой пистолет: пух, пух, а толку — чуть. Женя кричит ему:

— В кабине, под сиденьем, — трофейный! Возьми! Журналист пулей метнулся в кабину. Схватил автомат и обратно. Снова свалился в кювет, прицелился, и дело пошло веселей.

В кузове несколько легкораненых бойцов ехало. Они тоже, кто мог и у кого имелось оружие, повыскакивали — тоже открыли огонь. С той и другой стороны пальба идёт активная. Немцы — а их оказалось много — отходить не думают, лезут напролом. Видно, им машина очень нужна: она их как магнит притягивает.

Женя понимает, что силы неравные. Кричит Барсунову:

— Ты тут с ранеными обороняйся, а я с тыла зайду!.. Не успел корреспондент её остановить, как она уже на другой стороне автомашины. Её примеру последовали и некоторые раненые.

Вскоре стрельба там поднялась довольно интенсивная. Немцы не поймут, что случилось. Вскакивают, отбегают. А многие уже навсегда остались лежать на земле. Бить бегущих легче. Но патроны кончаются. У Барсунова было всего ничего — два диска. «Ладно, — думает, — прикладом отбиваться буду, да в пистолете ещё что-то осталось. Для ближнего боя сгодится...» Но вдруг на левом фланге, около опушки леса, такой тарарам поднялся: автоматные очереди, крики «ура». «Неужто Женя атаку крупных сил имитирует? — подумал Иван. — Вот так девка!»

Оказалось, подоспел наш взвод автоматчиков, ехавших на передовую. Рассеяли гитлеровцев быстро: многих уничтожили, некоторых взяли в плен, остальные успели укрыться в лесу.

Автоматчики, разгорячённые боем, возбуждены, чертыхаются, что-то кричат, смеются. Двое оказались ранеными — их перевязывают, успокаивают. Другие забираются в кузов машины, на которой ехали.

Женя к ним:

— Помогите, ребята, скаты сменить.

Ну, бойцы молодые, здоровые — мигом всё сделали. Раздалась команда: «По машинам!» И все — в разные стороны. Будто ничего и не произошло. Война есть война: она для всех стала как бы обычным делом.

Генерал Крайнюков об этой стычке на дороге узнал случайно. В полученном донесении сообщалось, что большая группа гитлеровцев, из тех, что, отбившись от своих частей, скиталась по лесам, вышла на шоссе Злочев-Львов. Больше об этой бродячей группе ничего не было известно. «Но если её не уничтожить, она может принести немало бед», — подумал генерал и тут же распорядился выслать автоматчиков, чтобы перехватить фашистов.

К вечеру стало известно, что автоматчики рассеяли врага. А задержала фашистов девушка-водитель грузовой автомашины, фамилию которой никто не догадался узнать.

Рассказав о случившемся Коневу, Крайнюков заручился его поддержкой, чтобы в армиях создать специальные подразделения для прочёсывания прилегающих к коммуникациям фронта лесов, забитых гитлеровцами, успевшими выскочить из Бродовского котла.

— А девушку эту обязательно отыщите, — сказал Конев своему порученцу, присутствовавшему при этом разговоре.

Вечером, за ужином, Иван Степанович вернулся к дневному разговору:

— Нашли ту отважную девушку-шофёра?

— Ищем, — ответил порученец.

— Долго ищете, — упрекнул его Конев. — Это старая наша с вами болезнь. Хороших людей вовремя не находим или не замечаем. Считаем их поступки обычным делом. А их отмечать надо.

Крайнюков сидел молча, думал о чём-то своём, а вошедший адъютант Соломахин положил перед ним на край стола сложенную пополам фронтовую газету с отчёркнутым красным карандашом заголовком статьи: «Подвиг девушки».

Крайнюков быстро пробежал её глазами и поднял взгляд на Конева.

— Кажется, нашли, — поспешил внести свою лепту всё тот же порученец.

Командующий вспыхнул:

— Терпеть не могу слова «кажется». Докладывать надо по-военному точно: да или нет.

— Да, товарищ маршал, нашли. Вот о ней статья в газете напечатана.

Конев взял газету, быстро пробежал заметку и потребовал:

— Выясните все: фамилию, имя и отчество, звание, из какого соединения. Отмечена ли она за подвиг.

Через час порученец докладывал как положено о девушке-водителе грузовика, первой вступившей в схватку с блуждающей в нашем тылу группой фашистов. Уточнили подразделение, где она служит, номер дивизии, в которую входят транспортники.

— Значит, из армии Курочкина? — переспросил Конев.

— Так точно.

— Приходится сожалеть, что командарм своевременно не доносит о подвигах своих людей. А не даёт сведений, потому что не знает. Это уж совсем непорядок...

— Курочкину можно простить, — вступился за него Крайнюков.

— Это почему же? Больно ты мягок, Константин Васильевич, — с напускной строгостью проговорил Конев. — Того простить, с этого за упущения не взыскивать. Что же у нас получается? Не армия, а детский сад какой-то. Нет уж, при первом же случае я Курочкину эту промашку припомню. Пусть будет повнимательней к людям и своим подчинённым накажет.

Крайнюков промолчал. Знал, что по такому вопросу с Коневым лучше не спорить: от своих убеждений он не отступит.

— Между прочим, — продолжал Константин Васильевич после некоторого молчания, — в той же машине с красноармейцем Калмыковой ехал наш корреспондент — майор Барсунов. Он тоже принял участие в отражении гитлеровцев и, говорят, действовал тоже смело.

— Вот как?! — удивился Конев. — А в корреспонденции он о себе даже не упомянул.

— Не принято, Иван Степанович, газетчикам о себе писать. Боятся хвастунами прослыть. Вот о других — пожалуйста.

— Да-а, — задумчиво сказал Конев, — о других-то они могут. Иногда так распишут-раскудрявят, что и сам герой не может себя узнать.

— Всякое бывает — такая уж профессия, — согласился Крайнюков. — Это у них художественным домыслом называется, а ещё проще — литературной отделкой, чтобы легче читалось и ярче воспринималось написанное. Иной журналист этим настолько увлекается, что забывает подчас о существе дела, и тогда форма превалирует над содержанием. Наш корреспондент таким недостатком вроде не грешит. Он добросовестно, инициативно выполняет свои обязанности: вместе с первым десантом форсировал Днепр, уходил с танкистами в глубокий тыл врага. Летал к словацким партизанам...

Конев терпеливо слушал, с улыбкой посмотрел на Крайнюкова и уже серьёзно сказал:

— Убедил ты меня: обоих — к награде. И девушку и газетчика. Журналистов мы редко отмечаем. Не забыть и отличившихся автоматчиков, чтобы все получили по заслугам. — И, считая разговор оконченным, повернулся к карте.

Крайнюков поднялся, намереваясь уйти.

— Погоди, — остановил его Иван Степанович. — Сейчас придёт Соколовский — вместе подумаем, что делать дальше и как быстрее освободить Львов.