Ивановна, или Девица из Москвы

Вероятно, вы полагаете, что любовь возместит Ивановне все, от чего она отказывается, оставляя свою страну, и если она действительно будет настолько привязана к вам, что с готовностью согласится на это в такое время, как нынешнее, думаю, возможно, вы и правы. Но предупреждаю, что, если она испытывает лишь понятное чувство благодарности, простое согласие сердца, которое признает ваши заслуги, или ищет способа выплатить вам свои долги, то этого не достаточно для вашего счастья. Вы последний человек на земле, кому я должен был излагать эту догму, поскольку вы имели обыкновение претендовать на романтическую, пылкую привязанность, какую редко можно найти, а если и найдешь, то редко она оказывается желанной. Но я знаю, что любящие склонны обманываться и что всякую молодую женщину, какой бы скромной она ни была и как хорошо ни была бы воспитана, окажись она в обстоятельствах, требующих новых усилий и пробуждающих сильные страсти, можно довести до того, что она выкажет чувство, соответствующее вашим желаниям, но оно исчезнет на спокойном жизненном пути, что, вероятно, принесет разочарование вам обоим. Помните, что вы женитесь не на героине, которой восхищаетесь, но на женщине, которую вы любите. Помните также, что вы будете ожидать от вашей жены качеств, вовсе противоположных всем тем, что могли проявиться во времена тяжелых жизненных потрясений. И даже добродетели, на которые мы будем надеяться, она никогда не склонна будет проявлять. В женщине мы ищем скорее терпеливости, нежели решительности, покорности, нежели смелости; и не забывайте, что даже в случаях, когда наш разум заверяет нас, что женщины обладают большими знаниями или проницательностью, чем наши собственные, мы все-таки склонны отстаивать свои взгляды. В сущности, мой друг, жена ангел была бы не ангелом, какими бы божественными способностями она ни обладала, какой бы совершенной ни была ее красота, если она не может почаще проявлять старомодную супружескую покорность. В период ухаживания мы возносим женщину на пьедестал, с которого смещаем ее в браке. Это глупый, а в некоторых случаях и жестокий обычай, поскольку и слабая, и сильная женщина одинаково ненавидят такую перемену. Но поскольку так всегда случается в пароксизме любви, бесполезно приводить любые доводы.

Как вы могли так долго не замечать скромные достоинства и неяркие прелести Лоры де Корси, – не могу понять, – не замечать и слишком явного к вам расположения этой милой барышни, – не знаю. С вашей вечной страстью восхищаться всем необычным, необузданным, эксцентричным, вы всякий раз не замечали того возвышенного по своей сути, что имело несчастье оказаться на вашем пути. Будь кроткая и обладающая чувством собственного достоинства Лора дочерью какого-нибудь набоба или перуанской принцессой, нищей эмигранткой или отвергнутой фавориткой, известной кокеткой или философом в юбке, тогда вы клялись бы, что на всем белом свете не найти столь обворожительного создания, и бросили бы себя и свою судьбу к ее ногам. Но, к сожалению, Лора была дочерью ваших ближайших соседей, и вы каждое воскресенье видели ее в церкви, вы слышали о ней каждый раз, когда обсуждались скромное благочестие, доброжелательность или незаметные достоинства. Вы готовы были восхищаться ею и уважать ее, но вы не смогли ее полюбить, потому что все было так естественно и так обычно.

Даже несмотря на то, что она, и только она, оценивала вас так, как желает быть оцененным ваше нежное тщеславное сердце. Поймите меня правильно. Я думаю, она была способна на это когда-то, и надеюсь, что победила эту слабость в себе после вашего отъезда. На самом деле она сейчас очень нездорова, и у нее есть кое-что более важное, о чем ей стоит поразмышлять.

Эта ваша страсть к удивительному в ваших интрижках – единственное, с чем я намерен бороться. Поскольку я не имею права предполагать, что Ивановна не столь же добра, нежна, послушна и привязана к дому, сколь великодушна, упорна, смела и решительна, то в этом случае я готов согласиться с тем, что в ней, должно быть, есть все те качества, которые мужчина ожидает увидеть в добропорядочной женщине. Но даже и в этом случае я считаю, что было бы несправедливым увезти такое сокровище из России, где, несомненно, многие знатные молодые люди вздыхали бы у ее ног и где она могла бы стать счастливее, чем с вами.

Однако если вы решились на этот грабеж, позвольте умолять вас как можно скорее вернуться в Англию и известить вашу матушку об этом решении. Должно пройти несколько месяцев, прежде чем Ивановна согласится стать вашей, и хотя в вашем присутствии любовь, возможно, и проявилась бы во всей своей полноте, все же в ее кровоточащем сердце эта любовь пока еще лишь дитя. Поэтому, если вы уже вернули Ивановну ее сестре, в чем я не могу сомневаться, не теряйте времени и возвращайтесь к вашей матери, чьи притязания на ваше сердце нельзя не признавать, как бы оно ни было занято, – а также к искренне любящему вас другу

Письмо XI

Холодный, флегматичный резонер! Как неверно вы судите о моих чувствах! Но я прощаю вас, ведь когда вы мне писали, вы получили не все мои письма и не могли проследить развитие страсти, которая снедает меня. Тем не менее я хватаюсь за перо в надежде, что пакет, возможно, еще не запечатан и что вместе с моим письмом вы сможете получить заверение в том, что я вернусь в родную страну и навещу свою матушку. Я знаю, что материнское сердце достаточно разумно, и потому не сомневаюсь, что матушка благожелательно отнесется к моим чувствам. Как искренне она с радостью выкажет свою материнскую заботу Ивановне и будет так добра, что позволит мне вернуться в Петербург, если мне дадут хоть малейшую надежду. На самом деле я должен вернуться. Я не вынес бы своего страдания, если бы не надеялся снова увидеть Ивановну, узнать, что для меня все еще есть место в ее сердце, которое, пусть безответное к моим желаниям, по-прежнему безгранично дорого мне.

Очень странно, что мне приходится читать письмо, которое вроде бы поддерживает мои собственные наблюдения и, тем не менее, так противоположно моим чувствам. Ибо я уверен, несмотря на все мои сетования и ваши мудрые рассуждения, что должен быть счастлив с Ивановной – и только с ней. И равно уверен, что сделаю ее такой счастливой, какой желала бы быть любая разумная женщина. Ивановна создана для домашнего счастья и для всех обязанностей, связанных с супружеской любовью. С трудом заставляю себя, набравшись терпения, писать вам, поскольку вы осмеливаетесь сомневаться в этом. Вы принимаете Ивановну за королеву из театральной трагедии, за героиню из рыцарского романа? Вы думаете, раз я бывал глупцом, то останусь таким навсегда? Честное слово, Слингсби, вы чертовски разозлили меня, и я действительно считаю, что страстное желание доказать вам, что у вас абсолютно неверное представление о характере Ивановны и природе моей страсти к ней, является одним из сильнейших резонов, чтоб отправиться в путь в такое ужасное время года. Сознаюсь, мне должно быть стыдно за такое признание, поскольку конечно же моя матушка имеет полное право затребовать меня даже из объятий Ивановны.

Федерович беспрестанно настаивал на том, что время не может не работать мне во благо, и каждое ваше слово о пользе спокойной, бесстрастной привязанности как наилучшей основы для счастья в семейной жизни внушает мне надежду, что время и мое постоянство в конце концов одержат победу. Ваше письмо не остужает мой пыл, но призывает меня к благоразумию. И все-таки я считаю ваше письмо весьма безжалостным и неумным, право же, Слингсби, именно так я и думаю. И если бы я не знал вас как здравомыслящего человека и не имел бы доказательств того, насколько я вам дорог, то добавил бы еще кое-что, потому как чертовски взбешен. Я ощущаю себя точно в роли того влюбленного, который словами Поупа кротко умоляет: