Сестра Харуна ар-Рашида

Их сменил привезенный из южной Аравии виноград раз¬

ных сортов: «коровий глаз», «бутылочки», «кончики паль¬

цев Сукейны». Каждая гроздь едва умещалась на боль¬

шом серебряном блюде.

Из-за парчового полога доносилась приглушенная

мелодия. Когда Харун ар-Рашид закончил трапезу, мело¬

дия оборвалась. Кто-то заиграл па лютне и запел. Песня

была незнакомая и красивая. Морщинки на лбу халифа

стали разглаживаться.

—      Кто это?—задал он вопрос и похвалил:—Да на¬

градит ее аллах! ХорошоI

—      Карнафлэ-Каранфулэ, — проверещал из-за полога

шут Хусейн. — Звуки ее голоска-волоска подобны благо¬

уханию гвоздики! Если мой повелитель обнюхает, убе¬

дится самолично.

—      Карнафлэ, говоришь? — переспросил Харун ар-

Рашид. — Прокляни тебя аллах, не припомню...

—      Сам аллах не припомнит, мой повелитель! — про¬

должал дворцовый шут, не выходя из-за полога. — Это

новая рабыня. Ну и виноградинка, пальчики оближешь,

одно слово — гвоздичка! Будь я побогаче да покрасивей,

я б не промахнулся. Подарок первого престолонаслед¬

ника, да будут дни его веселы и беспечны! Пой, Карнафлэ,

пой! Ты нравишься халифу, ясная звездочка. И везет же

тебе, козочка! Эх, если бы я был на твоем месте! По¬

меньше бы доставалось мне пинков да затрещин.

Зал наполнился придворными. Увидев улыбку на лице

эмира правоверных, они захихикали.

—      Я плачу, а бездельники смеются! — вознегодовал

птут Хусейн. — Смейтесь, джинны! И я буду смеяться с

вами. Шире раскрою пасть. Ха, ха, ха! Погодите! — при¬

грозил он. — Если захочет аллах, я тоже стану гвоздич¬

кой. Но только не арбузом с толстым нузом, как вы, нет,

нет! Я не хочу исчезнуть в ваших прожорливых желуд¬

ках. Там такая тьма, темней не придумаешь. Пой, Кар-

иафлэ, пой! Не бойся, журчащая водичка! Аллах оставит

меня таким, какой я есть. А вы, арбузы-карапузы, зарубите

себе на носу: горе тому, кто попадется мне на язык, Но

помните: дважды горе тому, кто не слушал моих побасенок.

Придворные дружно хохотали. Но вот улыбка, кри¬

вившая губы халифа, исчезла, и они мгновенно смолкли.

А он, почувствовав, как снова наваливаются сомнения и

страхи, подал знак рабу ниже склонить опахало. Не нуж¬

но, чтобы присутствующие видели выражение его лица.

Рабы, те, конечно, не в счет...

—      Я рад подарку любимого сына! — проговорил он,

облегченно вздохнув за опахалом и тут же опять начи¬

ная сердиться. — Где Ибрагим аль-Мосули, да проклянет

его аллах?!

—      Масрур еще не вернулся, — ответил эмир меджлиса

веселья, мучительно думая, что сделать, чтобы не воз¬

буждать гнев повелителя.

—      Зовите лучших моих певиц, — распорядился Харун

ар-Рашпд, — и давайте скорей вина!

т

Глава XLIV

ВЕСЕЛЬЕ У ХАЛИФА

В замке Вечности насчитывалось две тысячи налож¬

ниц и триста певиц, готовых под звуки лютен, ребабов и

тамбуринов услаждать эмира правоверных. Для участия

в меджлисе веселья были отобраны лучшие из луч¬

ших.

По знаку эмира виночерпиев рабы внесли широкий

стол, уставленный хрустальными, золотыми и серебряными

кубками, филигранными кувшинами, наполненными кут-

раббульским вином, финиковым и абрикосовым напитками,

яблочным сидром, вином из меда и напитком из фрукто¬

вой патоки. Веселье началось. Каждый раз, когда слуги

наполняли кубки, певицы начинали новую мелодию.

Аккомпанировали им знаменитые музыканты Барсума и

Абу Закар.

Харун ар-Рашид пил мало.

—      Чем сегодня нас порадует Абу Нувас? — спросил

он, когда эмир меджлиса веселья по его приказу пригла¬

сил стихотворцев войти в зал.

У поэтов всегда имелись в запасе непрочитанные сти¬

хотворения. Халиф милостиво выслушал четверостишие

Абу Нуваса, поблагодарил его и обратился к Мервану

ибн Абу Хафсе. Тот нараспев принялся читать касыду,

в которой восхвалялся эмир правоверных, порицались

визирь и аль-Аляви.

—      Сегодня это не годится! — прервал его грозный

окрик. — Абуль Атахия, читай ты! В твоих стихах боль¬

ше чувства.

—      Я? — переспросил поэт. — Но... но мои собратья по

перу сочиняют не хуже меня. О эмир правоверных, сти¬

хотворные строки — это не ядра катапульты, ими не за¬

бросаешь врага. Прав тот, кто сказал: стихи о любви —

.цветок распутства.

—      Истинная поэзия всегда расцветает на ниве раз¬

врата! — воскликнул Харун ар-Рашид, оживляясь. —

Читай, тебе говорят!

—      Ты приказываешь, я повинуюсь. Дай только вспо¬

мню... промямлил Абуль Атахия. Был тот редкий слу¬

чай, когда он опасался читать стихи.

На его счастье, дверь отворилась и в зал вошел Мас¬

рур. Внимание Харуна ар-Рашида немедленно обратилось

на палача.

—      Так это ты, дурной запах из подмышек! — проры¬

чал он. — Где Ибрагим аль-Мосули? Почему я его не

вижу? Не сносить тебе головы на плечах!

—      Певец возле твоих дверей, мой господин! — с гор¬

достью ответил Масрур. — Я привел его с того края света.

—      Ах, привел! — воскликнул халиф, чувствуя, как

гнев отступает от него. — Пусть теперь побудет на этом

краю. Певицам полезно его присутствие.

Он пригласил вошедшего Ибрагима аль-Мосули са¬

диться и проговорил, обращаясь к нему:

—      Мы рады видеть тебя, устаз! Извини, наши удо¬

вольствия ценятся выше твоего отдыха.

—      Мы все рабы эмира правоверных! — произнес пе¬

вец с поклоном. — Призывая нас к себе, он оказывает

нам милость и честь.

—      Послушай новую песню!

Повинуясь халифскому приказу, наставница певиц за¬

глянула за полог и, ласково назвав Карнафлэ золотой

птичкой, попросила спеть песню. Предупредительность ее

не была излишней: не ровен час, сладкоголосая рабыня

станет фавориткой!

—      Ах, там Карнафлэ! — удовлетворенно протянул Иб¬

рагим аль-Мосули. — Я счастлив послушать ее в замке

Вечности! Редчайший голос. Такого нет ни у одной белой

женщины. Я сам его ставил. Слушать Карнафлэ — истин¬

ное удовольствие!

—      Да, голос хорош! — согласился халиф. — А лица мы

еще не видели.

—      О, лицо столь же прекрасно!

—      Вот тебе раз! Ему все известно! — проверещал из-

за полога шут Хусейн.—Мой повелитель надеется, устаз—

рыбий глаз научил рабыню только пению и ничему друго¬

му. Красота ее, ее прелесть—это, как моя рубаха, милостью

аллаха!

Харун ар-Рашид, повеселев, подал знак эмиру виночер¬

пиев и, когда евнухи поднесли кубки, предложил:

—      Выпей, певец! Не обращай внимания на Хусейна,

он проказник, у него острый язык.

—      Острый язык? — донеслось из-за полога. — Так уж

привык! Вот тебе справедливость эмира, властителя мира:

мне подбросил красную фразу, а чашу доброго винца —

устазу! И все же он прав: у кого язык острый, тому не

нужно вина ни наперстка. Для чего пьют людишки? Что¬

бы расшевелить умишко, когда умишка дано не слишком.

—      Ах ты, пьяная отрыжка! Негодная подставка для

ночного горшка! — пробормотал халиф. — Одурел ты,

кажется? Что за глупый вопрос: для чего пьют людишки?

Чтобы расшевелить умишко, когда... не слишком... Уж не

намекаешь ли ты?

—      Никак нет, мой повелитель! — отозвался Хусейн, об¬

ладавший редкостным слухом. — Я и сам пьян, хоть пуст

мой стакан. Пьян всегда и повсюду и таким всю жизнь

буду! Болтаю, что заблагорассудится, и каждое слово сбу¬

дется. Прости за резкую фразу, она относилась к устазу.

—      О эмир правоверных, он прав! — поддержал шута

Ибрагим-аль-Мосули.