Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси

Всеволод поднялся и направился к воротам крепостной башни. Голова была ясной, тело лёгкое, будто и не было бессонной ночи. Во дворце заглянул к Алексею.

   — Он ещё почивает, — сообщил ему слуга.

   — Как проснётся, пусть зайдёт ко мне.

В своей комнате Всеволод то бесцельно вышагивал из угла в угол, то принимался за книги, но ничто не шло на ум. Хотелось с кем-то поговорить, высказаться. Наконец явился Алексей. Лицо заспанное, недовольное.

   — Ну как ты вчера? Проводил свою девушку? — спросил его Всеволод.

   — Да проводить-то проводил, но расстались мы ни то ни сё...

   — И чего так?

   — Говорить было не о чем. Я было завёл речь о трудах Платона и Аристотеля, читала ли она современных писателей Никифора Вриепния или его жены Анны Комниной, так она такими непонимающими глазами на меня посмотрела, что я и заикаться об этом перестал.

   — Ты бы лучше спросил её, чем она занимается, как проводит время?

   — Спрашивал. Она отвечала, что возится с младшими братьями и сёстрами и помогает отцу с матерью делать керамические плитки. Больно мне интересно было слушать такое! Ну, а ты как?

   — Даже не представляешь, какая славная девушка мне повстречалась! Я с ней всю ночь проболтал и не заметил.

   — И о чём же ты с ней говорил?

   — Даже вспомнить не могу. Ну, во-первых, я ей представился мастером по изготовлению ювелирных изделий. Да, кстати, не забыть сегодня забежать в магазин и купить ей какую-нибудь безделушку. Скажу, что сам сделал.

   — Зря стараешься, всё равно она тебя разоблачит.

   — Это когда-то будет! А пока станем встречаться. Она, кажется, тоже влюбилась в меня!

   — А ещё о чём говорили?

   — Она о себе рассказывала. Трудится игрушечницей, на рынке продаёт и копит деньги на приданое.

   — Ого! Тебе как раз чуть-чуть не хватает состояния, она тебе его пополнит, — язвительно проговорил Алексей, которого успешное свидание Всеволода с девушкой задело. У него-то не получилось!

   — Ну ладно, ладно, — примирительно проговорил Всеволод. Он был в благодушном настроении и готов был простить всем и вся и любить весь мир. — Но с ней было интересно, это главное!

   — А мне не повезло, — вздохнул Алексей. — А так бы хотелось для разнообразия погулять с девушкой из простонародья!..

   — Сегодня пойдёшь со мной?

   — Да нет, неохота. Да и далеко. А ты?

   — Спрашиваешь! Не могу дождаться вечера.

Когда шёл к площади на Лихосе, внезапно защемило в груди: вдруг Виринея забыла про него? Побаловалась немного и перестала думать, разве такое не бывает? Что он сделает тогда? Да ничего, покрутится в толпе и вернётся во дворец... Но когда увидел её, с надеждой и лаской глядевшую на него, у него отлегло от сердца. Виринея, милая, хорошая, замечательная Виринея, ты любишь меня! Как я счастлив, Виринея! Мне хочется прыгать, бегать, смеяться и петь и кричать всем о своём счастье, и я бы сделал это, если бы не понимал неуместность выражения своих чувств, неуместность, которая может обидеть тебя, моя Виринея. Он сжал её руку, и она поняла всё и качнулась к нему и на мгновенье прижалась, нежно и доверчиво.

А потом они танцевали вокруг костра, и даже когда её на некоторое время уводили от него какие-то парни, он был спокоен: знал, что она думает о нём, что они будут вместе, что он любит её, и сердце билось радостно и тревожно.

   — Завтра большой праздник у христиан — день Святителя Николая Чудотворца, — сказала она на прощание. — Наша семья не работает. Мы с утра пойдём в церковь, а потом будем отдыхать. А как в императорских мастерских, этот день выходной или рабочий?

   — Конечно, выходной, — тотчас ответил Всеволод и даже подивился при этом, как научился лгать в последнее время. — Так, значит, мы можем его провести вместе?

   — А куда пойдём? Может, на море, покупаемся, поразвеемся?

   — Нет, у меня есть интересней предложение. Завтра ожидаются конные бега на ипподроме. Я тебя приглашаю посмотреть на захватывающее зрелище.

   — Это здорово! Я была раза два, мне очень понравилось.

   — Значит, договорились? Я тебя жду перед началом бегов у входа на ипподром. Только не опаздывай!

Утром народ повалил на ипподром. За его пределами оставлялись колесницы и экипажи, возки и кареты, телеги с большими колёсами кочевников и кони, покрытые расшитыми волочившимися попонами; слышались крики людей, ржание лошадей, люди толкались, работали руками, мелькали разнообразные по цвету одежды, бледные, смуглые и чёрные лица — всё это стремилось вовнутрь ипподрома, а по краям толпы стояли продавцы яиц, рыбы, мяса, пирожков и прочих съестных припасов, которые раскупались, разбирались, расхватывались, потому что предстояло высидеть длительные скачки.

Появилась Виринея, радостная, с сияющими глазами, и всё вокруг будто посветлело. Они взялись за руки, и толпа понесла их вовнутрь ипподрома. Ипподром был центром жизни горожан и представлял собой огромное сооружение, которое вмещало в себя до сорока тысяч зрителей. Вход в него был бесплатный, он был открыт для всего населения независимо от сословия и профессии. В конце эллипса виднелась богато украшенная императорская ложа, она была окаймлена красными и фиолетовыми занавесями и уступом высилась над трибунами; её охраняла стража в позолоченных панцирях и шлемах с перьями, солнечные лучи играли на их обнажённых мечах и секирах. Ложа пока была пуста, но все знали, что император находится рядом с ней, в аудиенц-зале, где принимает знатных гостей, беседует с ними и обсуждает предстоящие скачки.

Слева от императорской ложи на трибунах рассаживались сторонники партии зелёных, а справа — партии синих. Эти партии сложились много веков назад и играли большую роль в политической жизни страны. К зелёным примыкали преимущественно купцы, торговцы и ремесленники, а ряды синих составляло много необузданных аристократов, которые подстригали бороду на персидский манер и частично обривали голову, подражая гуннам. Они носили узкие туники с большими плечами и рукавами, кончающимися длинными узкими манжетами на запястье, плотно прилегающие рейтузы и туфли, похожие на те, в которых ходили простые люди.

Партии становились очень опасными в период политических волнений в Константинополе, потому что имели право набирать и вооружать своих сторонников. Тогда вокруг них объединялся народ, и совместными усилиями свергался император или правительство, а иногда все разом. В обычной же жизни они принимали участие в императорских церемониях, поддерживали в хорошем состоянии городские защитные стены и следили за порядком на улицах. На ипподроме они выставляли своих спортсменов и организовывали зрителей в их поддержку.

Всеволод и Виринея сели на трибуну, заполненную сторонниками зелёных. Ипподром многоголосо шумел, шум перекатывался из одного конца в другой обширного сооружения, слышались голоса нетерпеливых зрителей, звуки барабанов, дудочек и труб, развевались стяги и знамёна. Наконец распахнулся занавес в императорской ложе, и на виду трибун появился Самодержец. Все встали и громкими возгласами приветствовали своего правителя. Несмотря на то что на троне часто менялись лица, многих свергали в результате государственных переворотов, авторитет императоров был очень высок К ним относились как к почти святым людям, на картинах их изображали с нимбом над головой. Императора называли «тринадцатым апостолом», а его резиденцию — «священными дворцами».

Император подошёл к краю ложи. Он был в белой мантии, пурпурной, шитой золотом порфире и широкой хламиде, застёгнутой на его мощной шее. Хламида была заткана золотым шитьём, блестевшим яркими узорами на зелёно-фиолетовом фоне. Сзади она спадала складками, которые расправлял внимательный сановник. На нём был золотой венец, усыпанный драгоценными камнями, лицо императора было смуглым, с выгнутым носом. Самодержец поднял полу своей мантии и троекратным знамением благословил собравшихся: сначала лицом к центральному сектору зрителей, потом к правому и, наконец, клёвому. Потом он бросил белый носовой платок в знак того, что игры начаты. В ответ раздался новый рёв огромной массы людей.