Держава (том третий)

Крещенская служба продолжалась… Всё так же гремел салют.

Николай вместе с митрополитом обходил знамёна полков, прокручивая в голове произошедшее событие и не находя на него ответа. Он совершенно не замечал дефилирующие мимо батальоны, которые Антоний усердно окроплял святой водой.

На этом Крещенский парад закончился.

Когда император покинул набережную, народ устремился к проруби черпнуть святой воды.

Подходя к Зимнему, Николай увидел разбитые стёкла в окнах дворца и выбоины от пуль в штукатурке стен. Побледнев, схватился за барабанной дробью колотившееся сердце, прося у Господа, чтоб в такой день не пострадали жена и дети.

— Аликс, с тобой и дочками всё в порядке? — обнял в покоях Зимнего дворца жену и по очереди перецеловал дочерей. — Пойдём, пойдём скорее к маленькому.

— Ники, какой ужас. Рядом с нами неожиданно лопнуло окно и на пол посыпались стёкла. А за ним и другое, — дрожа голосом, рассказывала ему. — Девочки испугались и закричали. Я тоже испугалась. Ещё эти ужасные слухи, — сумбурно говорила она, радуясь, что муж цел и невредим и что дочери не пострадали. — Ники, как хочешь, но вечером уедем из этого злого Петербурга… В наше доброе Царское Село, — взяв мужа за руку, прильнула к его плечу.

Ну как после такой ласки он мог отказать.

— Я только распоряжусь провести следствие, — поцеловал её в щёку.

Через час образованная комиссия приступила к расследованию. Начали с допроса солдат батарей, производивших стрельбу со стрелки Васильевского острова. Не исключали и злой умысел, а потому в комиссию, кроме военных чинов, включили директора Департамента полиции статского советника Лопухина и товарища прокурора Петербургской судебной палаты действительного статского советника Трусевича.

— Следствие установило, что командир батареи не осмотрел орудия в парке, положившись на командиров взводов. Те доверились нижним чинам. Прибыв на позицию, капитан вновь не распорядился осмотреть орудия, которые к тому же расположили в нарушение инструкции. Стволы одной пушки были направлены на Зимний дворец, а другой — на Иорданскую часовню. В плане было указано направить стволы орудий в сторону Троицкого моста, а не в толпу на Иордане. Однако господам офицерам на это было наплевать, — докладывал вечером Николаю председатель комиссии, начальник артиллерии гвардейского корпуса генерал–лейтенант Хитрово. — Сплошное разгильдяйство. Офицеры понадеялись на своих подчинённых… Вся подготовка к стрельбе свелась к тому, что с пушек сняли чехлы… Это и моё упущение, — повинно опустил голову генерал.

— Я так и думал, — отчего–то с облегчением произнёс монарх, — что это форменная халатность, а не злоумышление против жизни императора, — перекрестился он.

Они не знали, что нижние чины промолчали о приезде незнакомого фейерверкера и выпивке.

— Так что, ваше величество, — монотонно гудел генерал, — пушки не пробанили после учения, проводившегося четвёртогого января, оставив в одной заряд с учебной картечью. Часть пуль после выстрела упала в снег и оставила в направлении Иорданской часовни продольные борозды. В самой часовне полицейские нашли четыре пулевых пробоины.

«Согласен, что одна пушка выстрелила учебной картечью в сторону Иордани. Пули здесь были уже на излёте. Но вторая–то пушка била боевым зарядом картечи. Я же военный человек и видел отметины на стенах дворца. Причём некоторые пули попали внутрь Николаевского зала и на Иорданскую лестницу, — подумал Николай. — Но не стоит пугать жену… Просто армейское разгильдяйство. Этой версии и надо придерживаться».

— А как фамилия раненого полицейского чина? — неизвестно зачем поинтересовался у генерала и с содроганием услышал:

— Романов, ваше величество…

Пока образованное общество весь следующий день пылко обсуждало покушение на государя и его семью, доведя количество анархистов–бомбис–тов до тысячи человек, Георгий Гапон столь же пылко ораторствовал, призывая рабочих идти с петицией к царю.

Зачитывал лишь экономические требования, избегая политических, что вписал в резолюцию Рутенберг.

Отцу Гапону тоже не совсем нравились такие пункты, как «свобода борьбы труда с капиталом…». Ему больше нравилось: «Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России».

— Довольно слов, батька, укажи нам дело, — после его речей кричали рабочие.

— Дело у нас одно, — раздумчиво нахмурив лоб, отвечал крикунам, — поднимайте народ на забастовку. Есть такие тёмные люди, что не понимают своего счастья и продолжают работать. Идите и останавливайте работы на всех мелких фабриках и заводах. Останавливайте работы типографий и вокзалов.

Воодушевлённая толпа рабочих направилась на Варшавский вокзал и окружила паровозные мастерские. Несколько десятков путиловцев ворвались внутрь.

— Бросай работу, мужики, — завопил Гераська, размахивая обрезком трубы.

— Щас! — возмутился мастер, но Гераська испытанным приёмом — железякой по хребту, мигом изменил его мнение.

— Глуши станки, — орали ворвавшиеся рабочие и метко метали принесённые с собой пакеты с техническим салом под накинутые на шкив ремни, которые тут же соскальзывали.

— Ну-у, ввиду таких категорических действий, — почёсывал спину мастер, — работу прекратим.

Рабочие паровозных мастерских гасили котлы поставленных на ремонт паровозов и выпускали из них пар. Вытирая ветошью руки, уже вместе с путиловцами направились к железнодорожной электростанции, быстро уговорив электриков прекратить подачу электричества не только на вокзал, но и вдоль всей железнодорожной линии.

Довольные исполненным делом, ринулись в трактиры и чайные.

Шотман—Горский и Северьянов из районного комитета партии получили распоряжение обойтись лишь забастовкой, без хождения к царю.

Распоряжение подтвердила присланная прокламация «Ко всем петербургским рабочим».

«Такой дешёвой ценой, как одна петиция, хотя бы и поданная попом от имени рабочих, свободу не покупают. Свобода добывается кровью. Свобода завоёвывается с оружием в руках в жестоких боях. Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать с ним всю самодержавную шайку — только таким путём можно завоевать свободу!..»

— Ну что ж, — почесал затылок Северьянов. — Инструкции следует исполнять. Посетим любимый Гераськин трактир и почитаем там прокламацию.

В трактире шум и гам стоял невообразимый.

Завидя вошедших в дьяволоугодное заведение старших партийных товарищей, Гераська ловко забаррикадировался бутылками с водкой и пивом.

К тому же его загородил широкий рабочий зад в пузырящихся штанах, обладатель коего надсаживался в крике, краснея пьяной рожей:

— К царю–батюшке пойдём… И подадим прошение! Царь пожалеет нас, сирых и в обиду анженерам и мастерам не да–а–аст.

— Пойдё–ё–ём! — поддержал его хор голосов.

Гераська благоразумно промолчал, исхитрившись чуть не под столом хряпнуть малую толику водочки.

— С хоругвями пойдём, — надрывался рабочий.

— Да не надо никуда ходить, товарищи рабочие, — попытался перекричать пьяного оратора Шотман. — Освобождение рабочих зависит от самих рабочих, а не от попов и царей.

— Чаво-о? — вызверился работяга, хватая за горлышко пустую бутылку.

— Не просить царя надо, а штурмом идти на самодержавие, только тогда загорится заря свободы.

— Чичас у тебя фонарь под глазом загорится, — швырнул в Шотмана бутылку разъярённый пролетарий. — Бейте жидов, братцы, — призывно взмахнул рукой и бросился в бой.

Довольный за старших товарищей Гераська поднялся во весь рост, дабы не пропустить какой–нибудь из пинков.

— Смутья–я–ян! — обрабатывал кулаками Шотмана рабочий.

Видя багровые лица и бешеные глаза, Северьянов ловко вскочил на стол, сбил работягу в пузырящихся штанах ударом ноги и, спрыгнув, схватил Шотмана за рукав, таща к выходу.