Держава (том третий)

— Видимо тоже сторонник лозунга: «Для достижения цели все средства хороши», — вновь высказался Хукусима.

«Мой Бог, — мысленно возмутился посол, — когда же тебя, наконец, русские разоблачат и расстреляют», — ласково улыбнулся шпионскому начальству.

— Уже сегодня выезжаю на встречу с эсеровской верхушкой. Они в Петербурге пытаются разыграть интересный спектакль, имея в руках пешку, которая мечтает стать ферзём…

— И пешка эта носит поповскую рясу, — хмыкнул главный шпион, окончательно испортив настроение послу Хаяси.

Николай Второй пока не знал обо всей этой суете и 6‑го января, в праздник Крещения, вместе с семьёй и великими князьями присутствовал на литургии в соборе Зимнего дворца.

— Аликс, сегодня крепкий мороз и ветер, — по окончании литургии взял жену под руку Николай. — Мы с дядьями решили, — кивнул на великого князя Владимира и его брата Алексея, — что за церемонией Водосвятия женщины и дети понаблюдают из окон Зимнего дворца. Вам прекрасно всё будет видно, — зачастил словами, заметив, что супруга недовольно нахмурилась. — А то простудишься, не дай Бог, а у тебя на руках маленький Алексей, — улыбнулся ей, видя, что она согласилась.

— А девочки так хотели полюбоваться возведённым на льду, рядом с прорубью, павильоном, — уходя вместе с детьми, вздохнула она, чтоб муж понял, на какие жертвы ради него готова семья.

Следом за ней двинулись жёны и дети великих князей, а за ними статс–дамы и приглашённые на праздник Богоявления жёны сановников.

Во внутренних покоях дворца все с любопытством прильнули к окнам.

Мать императора Мария Фёдоровна встала у окна рядом с невесткой. Дальше расположились дочери.

— Душенька моя, говорят, что из Швейцарии уехали к нам в Питер тысячи анархистов–бомбистов с целью взорвать императора, как взорвали его деда, — забывшись, громче, чем нужно, поделилась с подругой жена генерала Богдановича и осеклась под строгим взором повернувшейся к ней императрицы.

— По Петербургу уже несколько дней идёт слух, что на моего сына будет покушение, — зашептала невестке царственная свекровь. Но я не верю в это. Ложные сплетни и больше ничего. Меня тоже вчера отговаривали ехать сюда… Но я сказала, что не боюсь, даже если что и случится, — на всякий случай перекрестилась и стала смотреть на крёстный ход.

Первыми из Иорданского подъезда вышли причётники с зажжёнными свечами и хоругвями. Следом — певчие придворной капеллы и духовенство в праздничных белых ризах.

Александра Фёдоровна увидела шедшего за ними мужа и хотела помахать рукой, но вовремя поняла, что он не заметит.

«Какие глупости… Покушение на Ники, — с неприятным, ледяным, как воздух за окном, чувством в сердце подумала она, с любовью наблюдая за супругом, не спеша шествующим по украшенным флажками и гирляндами сходням к павильону. — Иордани», — вспомнила ускользающее из памяти слово.

Стоящие по краям гвардейские части, по мере прохождения императора, брали «на караул».

Она увидела, как Ники и митрополит Антоний в сопровождении великих князей прошли под Иорданскую сень. Адьютанты полков с полковыми штандартами сошли на лёд Невы и замерли вокруг проруби.

Пока совершалась литургия, на батарейный двор 1‑й батареи лейб–гвардии конно–артиллерийской бригады прибыли командир батареи Давыдов и субалтерн–офицеры: поручик Рот 1‑й и его младший брат подпоручик Рот 2‑й. Так их нумеровали в гвардейской артиллерии, чтоб не ошибиться — кто есть кто.

— Молодцы фейерверкеры [1], — поблагодарил нижних чинов капитан, увидев, что лошади впряжены в орудийные передки и батарея полностью готова к походу. — Стволы пробанины? — поинтересовался у младших офицеров.

— Так точно, — утвердительно кивнул головой старший из братьев. — Позавчера ещё, господин капитан, после «домашних учений» на артиллерийском дворе приказал почистить орудия, пробанить их, смазать и надеть чехлы.

— Не орудия, а убожество, — сплюнул капитан. — Вместо наших скорострельных пушек, переданных в действующую армию, выделили допотопные поршневые пукалки.

— Это пощёчина гвардейской артиллерии, — поддержал командира батареи подпоручик Рот 2‑й.

— А на мой взгляд — старая пушка стрельбы не портит, — высказал свою точку зрения Рот 1‑й.

— Но и далеко не стреляет.., — грохнул смехом Давыдов, вспомнив пословицу: «Старый конь борозды не портит, но и глубоко не пашет». «Ох, не к добру грохочу», — стал он серьёзным.

Вскоре на стрелке Васильевского острова, у здания Биржи, снялись с передков орудийные расчёты трёх батарей лейб–гвардии 1‑й и 2‑й артиллерийских бригад и гвардии конной артиллерии.

— Как настроение, господа? — поинтересовался у офицеров подъехавший на извозчике подполковник генштаба Половцев, хлопая затянутым в перчатку кулаком по ладони. — Прохладно, однако.

— С праздником вас, господин подполковник, — поздравили начальника сегодняшних салютационных стрельб Роты, растянув в улыбках рты.

— Господа, согласно схеме расстановки орудий, две батареи из 1‑й и 2‑й артиллерийских бригад расположатся ниже биржевого сквера у обреза воды, а батарея конно–артиллерийской бригады — на площадке, расположенной между Ростральными колоннами или, как их в народе называют — биржевыми маяками и Дворцовым мостом.

— Да фейерверкеры в курсе, господин подполковник. Каждый год на эти места пушки ставим. Пойдёмте лучше в здание Биржи погреемся, — предложил подполковнику капитан.

Нижние чины споро расставили пушки и задумались, вспоминая, как их заряжать.

— Два раза всего обращенью с этой ан–нтиллерией учили, — ворчал младший фейерверкер Гандаров. — Один раз осенью, а другой — позавчера. Рази запомнишь? — возился с орудием.

За его спиной остановилась упряжка, которой правил незнакомый старший фейерверкер.

— Ну что, робяты, салютовать готовы? — подошёл он к ним, доставая из кармана шинели бутылку пшеничной, из другого — стопку. — Пока офицеров нет, отметим Богоявление, — наполнив ёмкость, протянул Гандарову.

— Вроде бы как не положено, — произнёс тот в оправдание, цапнув стопку и в предвкушении поднося к губам. — С холостыми зарядами возимся, яти иху в жестянку мать.

— Да выпейте пока, а я подмогну. Целый ящик этих, как их, «фиктивных снарядов» подвёз. Ну-у, картонок с опилками, — достал из своего зарядного ящика холостой картечный снаряд и ловко зарядил орудие, пока два младших фейерверкера и канонир распивали бутылку.

— Во! Уже и уехал, — вытер довольные усы младший фейерверкер Патрикеев.

— Ловко умеет с поршневой пушкой управляться. И насчёт водовки не жадный, — похвалил уехавшего артиллериста канонир. — А вон и сигнальная ракета взлетела, — побежал он к пушке.

— Стрелять надо, а командиров всё нет, — встал за орудие младший фейерверкер Гандаров, услышав гром выстрела с Петропавловской крепости. — Следом мы палим…

Богослужение шло своим чередом. Когда запели Крещенский тропарь, митрополит Антоний спустился с помоста к проруби и три раза погрузил крест в воду, освятив её.

Стоявший неподалёку комендант Петербурга поднял ракетницу и выстрелил, подав сигнал начинать салют.

Тут же со стен Петропавловской крепости грохнул орудийный выстрел.

За ним появился белый дымок и блеснул огонь с набережной Васильевского острова.

Начавшаяся канонада заглушила благовест Исаакиевского собора.

Император приложился к кресту и был окроплён Антонием святой водой, осознав вдруг, что слышит свист шрапнели и с удивлением увидел, как неподалёку от майны, обливаясь кровью, упал полицейский чин.

Стоящий в четырёх шагах от монарха знаменщик Морского кадетского корпуса тёр саднящий лоб, с недоумением рассматривая пробитое знамя и скатившуюся к ногам картечную пулю, что попала в него на излёте, почти не причинив вреда.