Подвиг Антиоха Кантемира

Дом королевского величества в Парисе строят весь вновь, палаты каменные великие; длина тому королевскому двору будет с полверсты; у того же королевского двора сады строят великие, воды в тех садах взводные розными образцы…"

Этот дом — дворец Лувр, взводные воды в садах — фонтаны…

Ко времени приезда Кантемира дворец достроили, о том, что в Париж люди едут учиться, ему было известно, и восхищения столицей Франции, которое испытывали предшественники, у него не возникло. Как написал он сестре Марии, Париж показался ему скучным и мрачным городом, чересчур многолюдным и шумным. Остановился он в гостинице на улице Сен-Антуан, вблизи крепости Бастилия, и такое соседство могло быть для него неприятным — старая крепость служила тюрьмой. Очарование города не открылось Кантемиру в эту первую встречу. Но, может быть, тут повинны болезнь и озабоченность, — сколь ни уверен он был в способностях и опыте своего секретаря, на свете бывает столько неожиданностей…

Доктор Жандрон, занимавший дом на улице Капуцинов, принял Кантемира с французским изяществом и нескрываемым любопытством — он впервые видел русского, да к тому же министра, и почувствовал прилив гордости: не только в Париже, но и за границей признают его искусство, и вот пример — чиновный московит приехал к нему лечиться. Откуда, из медвежьей норы? Да нет, из английской столицы. Подумать только, лондонские врачи не могли вылечить его болезни!

Новый пациент понравился доктору. Во-первых, прибывший был князем и князем московским, а это в Париже еще диковинка, а во-вторых, он гладко говорил по-французски, даже слишком гладко, как человек, изучавший язык по книгам и лишенный возможности познавать разговорную речь в дружеских беседах. Он занимался переводами с французского на русский язык, знал книгу аббата Фонтенеля о множестве миров, "Персидские письма" Монтескье, а когда Жандрон заговорил с ним о Вольтере, оказалось, что с этим великим человеком русский состоит в переписке и отзывается о нем не только без должного, по мнению доктора, восторга, но даже критически.

— Мне кажется, — сказал русский, — что Вольтер человек, берущийся порой писать о вещах, ему совсем незнакомых. Его "Историю Карла XII" можно читать как роман, это верно, однако лишь потому, что исторических фактов там немного. После своего пребывания в Лондоне Вольтер издал "Письма об англичанах". Я несколько лет провел в Англии, имею там знакомых и скажу, что знаменитый француз не знает островных соседей. В его книге собраны записи разговоров, подслушанных в лондонских кафе.

— Господин Вольтер объявил, что он будет писать о философии Ньютона, — заметил доктор Жандрон, — и постарается изложить ее так, чтобы она была понятна и дамам.

— Что ж, читатели получат еще один роман Вольтера, не более того. Поверьте, он глубоко не вникал в философию Ньютона, наука алгебра неизвестна ему, — как же будет он их изъяснять? Боюсь, в новой книге для дам общедоступным окажутся лишь остроумные шутки, на которые Вольтер подлинный мастер.

— Вы не очень жалуете гения французской литературы!

— Я только отдаю ему должное и оказываю знаки внимания. Какие? Послал ему книгу моего отца "Оттоманская история", из которой он черпал сведения о Востоке. При этом, называя молдаванина князя Дмитрия Кантемира греком, Вольтер был не прав. Когда я указал на эту ошибку, он обещал исправить ее в новом издании "Истории Карла XII", но и там все оставил по-прежнему.

Кантемир говорил строго, тон его не допускал возражений, спорить не приходилось, и доктор Жандрон попросил гостя пройти в кабинет. Там он усадил больного лицом к свету на стул, вымыл руки и, слегка отклонив его голову, принялся рассматривать глаза через увеличительное стекло. Он осведомился у Кантемира о состоянии здоровья, о перенесенных болезнях и посоветовал чаще давать отдых глазам, сократить для них рабочее время, во всяком случае до того, как улучшится зрение.

— После оспы это бывает, — сказал он. — У вас развивается катаракта. Но горю можно помочь. Мудрая природа — почему не сказать: божественная воля? — дала нам средство от многих болезней — пчелиный мед. Он должен помочь и вам. Я приготовлю капли и мазь. Приезжайте завтра.

В один из последующих визитов Кантемира доктор Жандрон, закончив лечебную процедуру, сказал:

— Мне случилось в семье моего пациента проговориться о том, что нынче я имею честь пользовать московского посла в Лондоне. Меня стали расспрашивать, любите ли вы сырую рыбу, имеете ли понятие о цифрах, есть ли у вас — какие глупости спрашивают у врача-окулиста! — хвост… И не поверили тому, что мы беседуем с вами о французских писателях и о политике европейских держав. А маркиза Монконсель захотела непременно познакомиться с вами.

— Она желает посмотреть, умею ли я правильно есть рыбу?

— Нет, мне кажется, цель у нее другая. Эта дама обладает острым умом, искусна в делах как здешних, так и заграничных.

— Что это значит?

— Я вам скажу, князь, надеясь, что вы не злоупотребите чужой тайной. Впрочем, вам, дипломату, хорошо известно, как надо обращаться с такими тонкими вещами. Мадам Монконсель — супруга военного инспектора бригадира маркиза Монконсель. Сестра ее, мадемуазель Кристина, живет в тесном согласии с господином Бретьоль, государственным секретарем по военным делам. У этих дам большие знакомства среди канцелярских служащих и в кругу офицеров. Не кажется ли вам, любезный московит, что эти дамы могут быть не только милыми, но и могущественными?

— Причем любезными собеседницами для друзей и опасными для врагов? — добавил Кантемир. — Вы очень наблюдательны, доктор Жандрон.

— Нетрудно будет проверить ваше впечатление. Маркиза Монконсель, моя постоянная пациентка, должна прибыть ко мне, и час ее уже настает. Вот и карета.

С улицы донеслись стук лошадиных копыт, голоса, и в дверь кабинета постучали.

— Минутку терпения! — крикнул доктор. — Они приехали, идемте, — шепнул он Кантемиру и вместе с ним вышел в гостиную.

Посредине большой комнаты стояла красивая, не очень молодая дама, чье лицо дышало умом и энергией. Господин в военном кафтане, парике с двумя буклями на висках, панталонах ниже колен и башмаках с белыми чулками оторвался от висевшей на стене картины и отдал вошедшим поклон.

— Здравствуйте, прелестная маркиза, рад видеть вас, господин бригадир. Простите, если заставил ждать. Князь Кантемир, посол Москвы при английском дворе, как больной нуждается в моем особом внимании.

Кантемир поклонился супругам.

— Как вам нравится Париж? — спросила дама. — На его улицах людно и шумно, однако всегда есть возможность укрыться в доме друзей, где найдешь тишину и покой.

— Парижанину это сделать легко, сударыня, — отвечал Кантемир, — но откуда возьмутся друзья у приезжего иностранца?

— Простите, — сказала дама, — я совсем забыла, для чего мы приехали. Доктор, мой муж пожаловался, что у него слезятся глаза.

— Прошу в кабинет, господин маркиз, — пригласил Жандрон. — Посмотрим и решим, что следует предпринять.

— Садитесь, князь, — пригласила дама, когда ушедшие затворили за собой дверь. — Я знала о вашем приезде от моих знакомых в Лондоне. Доктор Жандрон мне большой друг, у нас есть общие дела, вы можете вполне доверить ему, если он заговорит с вами не только о болезнях.

Дама умолкла и, не разжимая губ, улыбнулась.

— Находясь по воле моей государыни в дипломатической службе, я привык узнавать, но спрашивая, и отвечать, не получая вопросов, — сказал Кантемир. — Если вы хотите сообщать мне сведения, которыми будете располагать, вам надобно иметь в виду, что у меня найдутся способы все их тщательно проверить.

— Слова мои не будут нуждаться в проверке, и я могу поделиться с вами кое-чем даже сейчас. Мне известно, к примеру, что составлена памятная записка, мемория для французского короля, ему подадут ее прямо в руки, минуя первого министра кардинала Флери.

— Что ж, это вполне вероятно.