Долгие ночи

— Тогда напомни мне свое имя, капитан! — в голосе полковника прозвучала неприкрытая ирония.

— Прошу прощения, господин Курумов, — Берс сделал ударение на последних словах. — Вот уже шесть лет, как я лишил себя этого звания, я просто чеченец Берс, сын Рохмада Барзоева.

Полковник пропустил мимо ушей явную грубость Берса.

— Да, да. Теперь припоминаю! Ты тот самый капитан Барзоев, который служил в отряде генерала Лидерса, когда фельдмаршал Паскевич подавлял венгерский мятеж. И если мне не изменяет память, то именно там ты заслужил и свои боевые награды, и чин капитана. Мы и с отцом твоим были близко знакомы. Как же, как же! Купец третьей гильдии, всеми уважаемый человек! Но ты забыл о своем сыновнем долге, Барзоев. Я видел тебя в Грозной, когда ты только что вернулся из России. А перед Герменчугским боем ты уже дезертировал…

— Если быть точным, то перешел на сторону народа, что бы искупить свою вину перед ним.

Курумов удивленно качнул головой.

— А я-то ломал голову, кто же мог написать мне записку на русском языке? Оказалось, старый знакомый. Но что мне не понятно и даже обидно — сын такого уважаемого отца, человек с прекрасным европейским образованием, которого ждала блестящая карьера, и вдруг оказывается здесь… — полковник обвел взглядом комнату, помахал рукой и брезгливо поморщился, — среди оборванцев.

— Фридрих Второй сказал как-то, что и самый последний нищий в его государстве — тоже человек. Я чеченец, им я и останусь.

Нищий ли он, в лохмотьях ли он, но это мой народ. И если он нищий и темный, то не его в том вина.

И Курумов, и Барзоев старались по возможности не сбиваться с тактичного и вежливого тона. Но порой это плохо им удавалось.

Уж слишком велика была разница в их взглядах. Наконец Курумов, видимо устав от спора, вынул из кармана позолоченную трубку, набил ее душистым табаком, раскурил, сделав глубокую затяжку, сказал:

— Нет, ты не прав, Барзоев. Чеченцы сами виноваты в своем горе. Как можно тягаться с такой могущественной державой, коей является Россия? Это же наивно! Убивают офицеров, убивают чиновников. Начальство вынуждено ездить в сопровождении целого отряда солдат. Зачем вы напрасно проливаете кровь человеческую?

— А что вы прикажете им делать? Ведь у них отняли все, загнав в леса и бесплодные ущелья. Как вы прикажете им поступить? Что им делать, если их не считают людьми? Ведь не так уж многое им и нужно, чтобы они жили мирно: хлеба да минимум уважения к их человеческому достоинству.

Курумов, немало повидавший на своем веку, до сих пор спокойно слушал Берса. Но сейчас он не выдержал.

— Не горячись, Берс. Вы хотите силой вырвать у правительства хлеб и уважение? Но это-то как раз и невозможно, пока Чечня не разделит участь других народов. Пойми, Россия несет цивилизацию, с помощью которой можно за короткий срок добиться того, чего не могли добиться и за тысячу лет.

— Знаю, Касум. Прекрасно знаю. Наш народ даже не представляет себе, на каком богатстве сидит. Знаю, что с помощью просвещенной России наш край может сделаться цветущим, где будут и заводы, и фабрики, и железные дороги, и телеграф. Но хотят они того или нет, господам придется создавать здесь школы, в которых будут учиться горцы. Ведь для промышленности требуется квалифицированная рабочая сила. Но в итоге всем богатством края будет владеть шайка дворян и буржуазия. Как в самой России, как в других странах мира.

— Тем не менее, Россия принесет в горы и свою, и европейскую культуру, которая изменит патриархальный быт и натуральное хозяйство горца. Вырвет его из темноты и невежества. Об этом-то нельзя забывать. Ты согласен?

— Все это было бы хорошо, Касум, если бы эту культуру не несли нам на штыках. Ведь я больше любого из вас люблю русский народ и его высокую культуру. Да и весь наш народ cтолетиями тянулся к союзу с Россией. Но вся беда в сущности российского строя, который ненавистен и самому русскому народу. Его передовым людям. Ты говоришь о культуре. А что на самом деле творит шекспировская и байроновская Англия в Индии, в Америке, на других континентах? А Франция, которая считает себя центром мировой культуры, что она творит в Алжире? Думаешь, бесчеловечная жестокость правителей этих стран вершится с согласия английского и французского народов? Или русский народ одобряет действия царя и правительства на Кавказе? Нет, господин Курумов, я еще раз повторяю, что люблю русский народ, преклоняюсь перед его культурой, но, увы, Пушкинский гений не защищает чеченцев от солдатских пуль, а свободолюбивые стихи Лермонтова не спасают их от голодной смерти. Прежде всего им нужны насущный хлеб и уважение их как людей.

Курумов, выкурив трубку, поискал глазами, куда выбросить пепел. Берс взял у него трубку, выбил ее в углу и вернул хозяину.

— Ты, Берс, стал на путь всех этих якобинцев, владимиреску, нана-сахибов и прочих. Но у них один конец — либо эшафот, либо виселица. А ведь они были просвещенными людьми. С мировым именем. Ну, и с кем же ты надеешься совершить революцию? На кого будешь опираться? На Умму, Атаби, Солта-Мурада или на фанатичное духовенство? Но все они совершенно невежественные люди, — говорил между тем Курумов. — И я молю Аллаха, чтобы он избавил тебя от столь губительного заблуждения.

Берс не намеревался затевать с полковником спор. Не для этого он добивался встречи с ним. Но уж если разговор обернулся такой стороной, то отступать было не в его правилах. Он чувствовал свою правоту, и это придавало ему уверенности.

— Кто из нас заблуждается — покажет время, Касум. Я прекрасно знаю, что чеченцы лишь одной своей силой победы не добьются.

Рано или поздно, но в России сбудутся мечты декабристов, Герцена и Чернышевского, Добролюбова и Некрасова. Народы разрушат эту огромную тюрьму, а на ее обломках построят республику. Поостерегитесь, господин полковник! Чеченцы тоже начали задумываться. Они пока еще ненавидят только Чермоевых, Мустафиновых, Ипполитовых. Но уже похаживают в гости к Иванам, и их приглашают к себе. Через несколько лет их водой не разольешь. Курумов смотрел на Берса, как на сумасшедшего.

— И ты в это веришь?

— Уверен в этом.

— Нет, это выше моих сил! — Курумов покачал головой. — Вроде бы умный человек, но не хочет понять простых вещей. Братство народов! Вот ведь как! А ты подумал, что такое война? Сегодня — война, а завтра — братство? Это же утопия, молодой человек!

Война — это смертельная схватка двух враждующих народов, причем они не выясняют — кто из них прав, кто виноват. Не разбираются в национальной принадлежности врага, какой он веры, расы, беден он или богат, каковы его идейные убеждения.

Они видят друг в друге только своего смертельного врага, ружейную мишень, лозу для своей шашки. У каждого только одна цель — убить другого, одно желание — выжить самому, победить.

Ненависть наполняет не только сражающихся солдат, но и мирных граждан и того, и другого народа. Ведь на войне дерутся и убивают отцы, сыновья, братья и мужья тех самых мирных граждан. И каждому из них хочется, чтобы его отец, сын, брат, муж победил, остался в живых и вернулся в родной дом. И посылают проклятия противнику. Вот совсем недавно кончилась у нас долголетняя, кровопролитная война, которая унесла десятки тысяч жизней горцев и русских мужиков. Но спросите у чеченца или у русского мужика, кто убивал их отцов, братьев, сыновей и мужей? Они не скажут, что их убил Иван или Ахмед, одни скажут — русские, другие скажут — чеченцы. В двенадцатом году французы совершили нашествие на Россию. В те годы французский солдат для каждого русского был заклятым врагом.