Два брата

. Никиту Зотова и Трубецкого назначили судьями. Меншиков с сожалением посматривал на свой новенький щеголеватый мундир.

— Начинай! — скомандовал Никита Зотов.

Вскинулись лопаты, брызги грязи полетели во все стороны. Судьи отшатнулись. Петр выхватывал огромные глыбы земли. Лицо его горело возбуждением. Он сбросил треуголку и, не глядя, швырнул назад. Илья Марков длинными, сильными руками перекидывал землю, точно играя; лопата ловко выбрасывала груз. Акинфий пыхтел, но в работе не отставал от товарища. Меншиков старался уберечь мундир.

Вокруг собралась кучка зрителей, раздались подзадоривающие возгласы, слышался осторожный хохоток.

Царь навалил огромную груду земли.

— Петр Алексеевич, носилки поломаются! — предостерег Меншиков.

Царь, не слушая, ухватился за ручки:

— Бери! Докажем самохвалу!

Меншиков, кряхтя, поднял ношу. Ручки затрещали, но выдержали. Следом двинулась и другая пара.

— Вот всегда он так, дитятко неуёмное! — сказал Никита Зотов, закладывая в нос понюшку табаку.

Тем временем две пары вернулись нога в ногу и вновь начали накладывать землю на носилки.

Прошло полчаса. Царь с Меншиковым не сдавались, но видно было, что им трудно продолжать борьбу. После десятого раза царь с досадой бросил лопату:

— Ну, Илья Марков, твоя взяла! Вижу — одной силы мало… Сноровка да привычка надобны… Вот тебе! — Он протянул Маркову серебряный рубль.

Царь со свитой пошел дальше, один Меншиков остался позади, пытаясь отчистить мундир от грязи.
* * *

Вечером того же дня артель Куликова устраивалась в землянке. Царская милость, оказанная Илье Маркову, обернулась неожиданной удачей: надсмотрщики на эту ночь не забили в колодки Илью и его товарищей.

Работные сколотили нары из жердей, накрыли ветками и прошлогодней листвой. В землянке пахло прелым, было душно, но все же под боком сухо и кровля над головой.

Пахлай и дед Трофим спали, а Илья и Акинфий тихонько разговаривали.

— Видал, дядя Акинфий, какое дело получилось? — пылко шептал Илья. — Ведь царь, а землю таскал, что мужик простой!

— Ну и царь, ну и таскал, чему дивиться? — спокойно возразил Акинфий. — Завидки его забрали. Захотелось доказать, что никому ни в каком деле не уступит. Мозолями хвалится!.. С виду-то он прост, да эта простота нашему брату солоно достается. Ведь видит же он, как работники в этом проклятом болоте надрываются, а нешто пожалел? Велел от кандалов освободить?

— Нас же сегодня не заковали?

— Разве это царев приказ? Это досмотрщики старались царю угодить, а им еще за это, может, и попадет!

— Дядя Акинфий, — хохотнул Илья, — а ведь царь против нас не сдюжил…

— Где им, господам, сдюжить? В охотку потрудиться, это еще куда ни шло, а вот попробуй погнуть спину с зари до зари. А ежели еще заковать их…

Два друга рассмеялись: уж очень забавно было им представить царя Петра и Меншикова, работающих в кандалах.

— Нет, Илюха, — продолжал Акинфий наставлять парня, — ты этой царевой простотой не обольщайся! Он, конечно, не такой царь,