Держава (том первый)

Поглядев на её мучения, Аким вышел и наткнулся на собирающихся за покупками повара и швейцара с горничной.

Как всегда, в последнюю минуту чего–то не хватало.

На улице их ожидал возок с Иваном на козлах. И тут Акима осенило, что ему срочно надо на рынок, купить тетради и цветные карандаши, а так же перочинные ножи в подарок Витьке Дубасову и брату, которого отпустят из корпуса вечером.

Отпросившись у маменьки, и выклянчив целых десять рублей в честь Пасхи, он весело насвистывал, наслаждаясь выглянувшим солнцем, чистым небом и красивыми домами Петербурга.

Сытые кони бодро цокали копытами, и возок приятно шуршал литыми шинами по мостовой. На улице царило предпраздничное оживление.

Двери булочных, кондитерских, винных, колбасных магазинов были раскрыты нараспашку, и толпящийся там народ покупал продукты, вспоминая на выходе, всё ли взял на разговленье.

Иван без конца придерживал коней, натягивая вожжи, чтоб не раздавить ненароком перебегающих дорогу посыльных, горничных и мальчишек, разносящих пакеты со снедью.

Господа, никому не доверяя, сами несли аккуратно завёрнутые в тонкую бумагу цветы и разные хрупкие подарки.

— Скольких дам они сегодня уговорят… — позавидовал толстозадый швейцар, облизнувшись на молоденькую горничную.

— Тпр–р–р-у-у! — заорал Иван, натянув вожжи и обернувшись к Прокопычу.

— … пойти в театр или на концерт, — благоразумно закончил мысль швейцарюга, незаметно перекрестив живот.

На рынке юный Рубанов отделился от честной компании, и неспеша шёл между рядами, разглядывая товар.

— Ученик! Купи упырька! — подлетел к нему разбитной малый и, разинув рот, что есть дури заорал: — Господа–а–а! Разбирай упырько–о–ов. Очень полезны в хозяйстве-е…

— А какая польза–то? — удивился Аким.

— Орехи грызут! Прикажете завернуть мохнатенького?

— Обойдусь. Орехи и сам сгрызу.

— Лучше нигде не найдёте…

— Прям сейчас искать кинусь, — пошёл дальше, наткнувшись на продавца рукодельных мух.

— Кому-у мушки-и! — надрывался тот. — Быдто живыя–я–я. Разбирай, не муди-и, хочешь — тёщу пугай, хочешь — рыбу уди-и!

— А как пугать–то? — поинтересовался Аким.

— А у тебя уже тёща есть? — поразился продавец мух.

— Не-а! Но будет когда–нибудь…

— В щи ей брось, али в чай, — раскрыл пользу от мух.

Ветер трещал развивающимися флагами и раскачивал палатки с товаром.

«А вот и ножички!» — обрадовался Аким, пробиваясь к синей палатке, возле которой точильщик, лихо раскручивая ногой педаль, затачивал на камне ножи.

Но добраться туда он не сумел, так как наткнулся на двух девчонок и сильно толкнул одну из них.

— Простите ради Бога, — придержал за локоть невысокую, худенькую девушку в голубенькой шляпке и синей кофточке.

«Батюшки! Да это та самая гимназистка из Маринки, что в церкви мешала дамой любоваться, — глядел в жёлтые кошачьи глаза под тонкими бровями. — Везде под ногами путается…».

— Господин гимназист! — воскликнула её подруга, морща нос и указывая пальцем на ремень с белой бляхой, где было выбито: «С. П.1. Г.» — Вы уже винца попробывали?

— С чего это вдруг? — неожиданно покраснел Аким и отпустил руку девчонки в голубой шляпке.

— Так у вас на бляхе написано: «Сенной Площади Первый Гуляка». С таким даже разговаривать опасно.

Аким покраснел до эталона, к которому стремилась кухарка Марфа, разглядывая смеющиеся, чуть припухлые губы желтоглазой, и с обидой подумал: «Ведь знают, что выбито: «Санкт—Петербургская 1‑я Гимназия».

— Неправда! — произнёс он. — Надпись обозначает: «Сей Повинуется Одному Государю», — гордо выпятил грудь в гимназической куртке.

Подруги прямо–таки зашлись от смеха. Желтоглазая встряхнула головой, и толстые косы нежно огладили её спину.

— Ли–и–гушечки-и-и! — заорал у них над головами высокий парень в кепке с отломанным козырьком. — Са–а–мы-ы–я–я импозад–д–н-ы–я–я зелёны–я–я ли–и–гушечки-и. Знаю–ю–т по иностранному-у, — убедительно глядел на них парень и орал: — покупа–а–й лигушечек, разбира–а–й зелёненьки–и–х.

— Господин гимназист, купите жабочку. Она вам на уроке латыни подсказывать будет, — отважась глянуть в лицо Акиму, сквозь смех произнесла желтоглазая.

— А какими языками владеет животная? — заинтересованно обратился к лоточнику Аким.

— Как какими? — опешил тот. — Насекомая знает два языка: «Ква–а–а-а» и «Кви–и–и-и», — очень похоже проквакал парень, чем сразил в самое сердце «повинующегося одному государю».

Без раздумий он купил трёх «ли–и–гуша-ч–е–е-к». Двух подарил дамам, одну оставил себе в качестве репетиторши.

А рядом уже орали:

— Червя-я! Кому елозю–ю–ющего-о червя–я–ка-а. На всех не хватит… Будете просить — не да–а–м.

Гулять — так гулять. Аким купил всем по «елозющему червяку».

— Мышки-и. Самозаводящиеся мериканские мышки-и. Купитя-я жане в подарочек. Самозаводя–я–щиеся-я-я. Серы–ы–е-е. Мериканское качество — самарское трюкачество-о. Задаром продаю-ю, алтын сдачи отдаю-ю.

Приобрёл и мышек.

— Куколка–пуколка. Маленькая-я куколка-а, но большая пуколка-а.

Девчонки хотели улизнуть, но Аким взял и куколок–пуколок.

— Мучень–я–я! Мученья-я грешников в аду-у! Кому страшные мученья? Десять фотографий с места событий. С описаниями.

Садистические фотки брать не стал. Гимназии хватало.

— Ну, спасибо-о, о–о–о щедрый рыца–а–арь, — смеялась желтоглазая.

— На память! Меня зовут Аким, а вас? Познакомиться–то надо.

— Натали! — сделала книксен желтоглазая.

— Оля! — произнесла её подруга.

Отбиваясь от настойчивого продавца скелетных кащеев, стали выбираться с рынка, слыша за спиной:

— Господа–а–а! Разбирайте кащейков. Самы–ы–я лучшия-я кащейки-и. Яйцо со смертью прилагается-я. Кому кащейку с яйцо–о–м?

Ножички он так и не купил. Деньги остались и домой решил добираться на извозчике, так как наказал Ивану не ждать его.

Торговля заканчивалась и приказчики с продавцами поспешно разбирали походные ларьки и палатки. Рынок опустел. Горожане разъезжались по своим домам. Лишь городовые блаженствовали на перекрёстках, радуясь наступившему покою.

Столица и вся Россия готовились к Пасхе.

Интеллигенция уже сомневалась и трунила над собой, но воспоминания детства и вера в чудо жили в душе. Так хотелось веровать… В Бессмертие… В Торжество Воскресения… В победу Жизни над Смертью…

Дома ждал брат. Обнявшись, обменялись подарками. Аким, немного подумав, одарил брательника красным жирным червяком, который шевелился в пальцах, а Глеб протянул брату карандаш со сломанным грифелем и обгрызанным с обратной стороны, тупым концом.

— Да-а, мальчики. Подарки один другого дороже, — подвела итог Ирина Аркадьевна, брезгливо взирая на «елозющего червя».

— Подарок очень ценный, — заступился за свой презент Аким. — Можно другу в компот подбросить…

— Ух ты! — загорелись глаза у Глеба. — А ещё червячка нет?

— Хватит с тебя и одного друга порадовать… Лучшего… А вот ещё мышь… Самарская… Как живая, собака. — Окончательно бросил в дрожь матушку, которая даже не отреагировала на «собаку», а перекрестившись, молча вышла из комнаты.

— Подари-и?! — стал клянчить Глеб.

— Ещё лягушка, квакающая на двух языках, — окончательно добил Глеба.

Вечером весь дом отдыхал, готовясь к бессонной праздничной ночи.

В церковь поехали на двух возках. В первом, где на козлах важно сидел Архип Александрович — господа. Во–втором, которым правил Иван — прислуга, с корзинами на коленях, куда аккуратно положили куличи и пасхи, приготовленные для освящения.

На улицах зажглись фонари, и в их неярком свете трепетали на ветру трёхцветные флаги. По тротуарам, держа в руках узелки с разговеньем и весело болтая, шёл простой народ. Праздник входил в души людей. Все знали: сегодня в полночь Воскреснет Христос.

Воскреснет Радость. Воскреснет Любовь.