Блаженство по Августину (СИ)

— Все как одна невинные девственницы без обмана, у всех сейчас месячные очищения, в самом соку девы. Знающая старуха повитуха проверила, убедилась, — вошел в профессиональные разъяснения демиург виноградарь. — Вот так на их целомудренных кровях чудным благорастворением девичьего цвета начинает помалу вызревать наше пурпурное выдержанное пятнадцатилетнее акирамское.

Под ритмические рукоплескания и песнопения собравшихся полуобнаженные снизу девушки принялись за ритуальный винодельческий танец, динамично смешивая силы, прибавляя человеческое телесное естество к энергии растительной жизни. Тотчас в заблаговременно подставленные горлышки амфор стала по капле сочиться, вослед потоком хлынула общая природная кровь земли, неба и человека…

Истомленную долгой обрядовой пляской первую шестерку девушек извлекли из давильных чанов. Ее сменила вторая, к тому времени довольно разгоряченная группа. И еще быстрее, еще энергичнее взялась за дело, без минимального стеснения на краткий миг полностью обнажившись, прежде чем нырнуть, скрыться за глиняными стенками…

По истечении нужного времени и оптимального количества сока артифекс виноделия Милькат приказал залить выжимки ключевой водой и добавить на десятую часть недобродившего вина из недавней августовской закладки. Оба давильных чана, защищенные плотными деревянными крышками, так и остались стоять недвижимо у ворот имения.

— У нас в Акирамусе, своим и пришлым, никому не возбраняется снимать пробу, как там вызревает общенародная девственная лора в смешении стихий воды, воздуха и земли, — философски объяснил еще одну особенность виноградных празднеств в тамошней сельской местности искусный демиург Милькат Романиан.

Вечером после заката достопочтеннейшего радушного сельского хозяина в их черед уже гости из Картага развлекали городскими танцами и музыкой. Поскольку Скевий Романиан прихватил в увеселительное буколическое путешествие трех свободных гадитанских танцовщиц, славных изяществом и гибкостью, а также четырех ионийских флейтисток. Ради хорошего эротического и музыкального сопровождения пришлось в довесок согласиться с малоприятным обществом богатого грека, работорговца Koлoбона Тессалита — нынешнего владельца этих гречанок.

Впрочем и между прочим, надутый спесью богач большей частью благорассудительно помалкивал. В присутствии ритора Аврелия Августина слишком знающим и умным не выставлялся, наверное, памятуя о том, что не далее как вчера лихо макнули в картагскую клоаку чрезмерно говорливого софиста Гипата, чему он был невольным свидетелем. На его тессалийское счастье, большой клоаки в пунийском Акирамусе нет, но угодить в отхожее место виллы было бы еще печальнее.

Этого греческого скрягу туда б да поглубже с радостью, с любовью отправил бы ливиец Фезон, с кем Тессалит верно по жадности давеча не сторговался насчет двух киликийских рабов-мальчиков, — пришел к уверенному умозаключению Аврелий Августин. Лопающийся от денег и жира грек ему тоже активно не нравится, но у друга Скевия с прощелыгой Колобоном значатся совместные денежные интересы и немаловажные торговые расчеты. Вблизи и вдали купля-продажа имеет место происходить.

Ближе к упокоенной полуночи от оплаченных вперед добровольных или вынужденных любовных услуг Аврелий категорически отказался. Причем вроде бы нисколько не заинтересовали его призывные ласковые взоры высокой, стройной, розовеющими сосцами потрясающей гадитанской танцовщицы Вириосы, начальствующей над подругами.

Храня незыблемую верность Сабине, пошел он себе спокойно спать в кубикулум, выделенный им на двоих с Константом, добропорядочным христианином и вдовцом, недавно оплакавшем вторую жену. Лучше-таки послушать на ночь глядя охотничьи рассказы старика, чем обманывать в мелочах любимую женщину. Она, эпона ревнивая, сказала, будто во сне неминуемо узрит, увидит, если ему, «бесчестному и бессовестному растленному развратнику», вздумается изменить ей.

— …Видишь ли, мой Аврелий, это что, пустое, как говорится, дело. Степных пятнистых пардусов-бегунков или их древолазающих сородичей за Тритонидой можно ловить десятками, при желании, должной сноровке и снаряжении подходящим числом вооруженных всадников. Но вот когда мне наказали доставить в амфитеатр Капсы носорога, чтобы показательно разделаться со взбунтовавшимися гладиаторами, тогда пришлось неслабо помучиться, потрудиться. Это тебе не рыбка из пруда.

Носорог — та еще тварь Божья! Поди, удержи его в сетях и в клетке. И жрет этот проглот толстокожий никак не меньше слона…

Дикой неокультуренной природой Аврелий Августин никогда и нигде особо не восхищался, беспредельной философской гармонии в ней не видел, поминутно в экстаз не впадал от внешнего облика бездушно растущих в неподвижности, душевно пресмыкающихся, свободно ползающих, вольно бегающих, млекопитающих и где попало летающих тварей. Красоту и гармоничность он, как цивилизованный, то есть городской философ, больше видел в человеке, нежели в природных малоупорядоченных обстоятельствах, которые в основаниях-стихиях некрасиво и аполитично людям враждебны. Порой безмерно и непомерно, кажется, без какой-либо разумной меры, числа и веса в большом или в малом выступает невозделанная природа наперекор человеку.

Несоизмеримо, несопоставимо больше человеческий глаз физиологически радует и веселит гармоничное сложение тел и отношений людских, физически исполненных, соразмеренных мерой, числом и весом, когда б на то космогоническая воля и предустановленные замыслы Всевышнего. Взять хотя бы к частному слову и в общественный помин взаимоотношения мужчин и женщин.

Кому-то предназначено быть, состоять воинственными пастухами, пастырями, иным предписано пребывать в качестве и количестве пасущихся на выгуле мирных скотов, коих стадами, отарами, табунами, гуртом гоняют от пастбища к водопою и обратно. Оттого, по всей вероятности, стадные женщины повсюду буколически, то есть в пастырском смысле подчинены мужчинам. Но вовсе не по причине первородного познавательного, просвещающего-де греха, как буквально и несостоятельно утверждают ветхозаветные древнееврейские сказания. Либо это в невежестве своем так ложно проповедуют их сущеглупые христианские толкователи, ратуя полоумно за нищету ума и духа.

Вероятно, у всякого крепкого телом и духом всадника непреложно возникают пастушеские, истинно буколические мужественные мысли, рассуждения, толкования, если его средство передвижения в пространстве-времени идет шагом, а тряская рысь или безумный пробег не препятствуют благорассудительной мужской беседе. Ведь не просто так возник древнейший языческий миф о кентаврах, но в обозначение того, что человек и послушное ему животное сливаются в двуединое нераздельное целое.

— …Женщина пастырем стад людских и скотьих быть не может, потому как ее природное естество и телосложение не дают ей никакой физической возможности ездить верхом, — убежденно заявлял Небридий Дамар, целиком полагая существование амазонок пустословной выдумкой древних греков.

— Почему же? — отчасти не соглашался с ним купец-лошадник и коннозаводчик Скевий Романиан. — Клянусь яйцами Леды! В далекой древности воительницы-амазонки могли существовать, коль скоро дочерей им рожали и вскармливали рабыни.

Аврелий больше слушал и в основном не вмешивался в греческую дискуссию, развернувшуюся между двумя эпистемонами-знатоками лошадей и женщин. К тому же следовало поберечь старушку Психею, потому они далеко не сразу сумели нагнать горячих гетульских скакунов Скевия и Небридия.

Подъехавшему Константу, еще больше благонамеренно и милосердно по отношению к своей лошадке замешкавшему на крутом и тягучем подъеме, оба друга с жаром, взапуски бросились объяснять, в чем у них спор.

— …Женщине, как бы у нее ни приютилось причинное женское место, повыше там, пониже, физиология не позволяет безвредно, даже краткое время, передвигаться верхом…

— Посади женщину в седло, она всю дорогу будет ерзать, елозить, сотрясаться, тереться о него любовным устьем, как если бы у нее в промежности машина для рукоблудия. Из-за того она преисполняется бесплодной похотью, утрачивает природное влечение к мужчине и продолжению рода…