Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 2

С другой стороны, герцог Филипп, только что ногой не топал, когда требовал скорейшего решения этого вопроса.

– Я не дам войска для осады Орлеана, пока у меня под боком остается целое гнездо дофинистов! Так и передайте герцогу! – твердил он, сверля взглядом Кошона.

– Не такое уж гнездо, ваша светлость, – робко пытался возражать губернатор Шампани. – Пара крепостей, которые сами падут, когда не останется никакой поддержки…

Но Филипп в его сторону даже головы не поворачивал и продолжал сверлить взглядом Кошона.

Что тут было делать?

Разозлённый делами в Руане Бэдфорд стал вдруг подозрителен. Любое давление на него могло плачевно отразиться на карьере, которой Кошон не желал рисковать даже ради герцога Филиппа. Однако, оставлять Вокулёр дофину и просто ждать, когда герцогиня Анжуйская воплотит в жизнь свой план, грозило не только карьере, но и самой жизни епископа – уж, что что, а запятнал он себя перед дофином изрядно. Поэтому, хорошенько подумав, Кошон быстро сообразил, что ему нужен нейтральный посредник никак не связанный с Бургундией но пользующийся влиянием у регента. И лучше Рошетайе кандидатуры не сыскать. Тем более, что тот при каждой личной встрече не переставал сетовать на своё положение «должника». Дескать, всем, чего добился, обязан Кошону, но до сих пор ничем не отплатил. Вот, теперь пускай платит…

Поэтому сегодня, накануне встречи у Бэдфорда, где должен был решаться вопрос о землях в Шампани, епископ Кошон щедро и изысканно угощал Рошетайе и пытался то осторожно, то не очень.., короче, как получится, внушить ему правильное направление мыслей за кубком хорошего вина.

– Слышал, его светлость изволил попенять вам, епископ, за то, что заговор в городе принял такой размах, – сказал Кошон, не отводя глаз от багрового озерца в своем кубке.

– Что поделать, за духовное воспитание будущего объединённого королевства отвечаем мы с вами. Оттого и спрос…

– Но спрос суровый, не так ли? И кому, как не нам знать, чем это может обернуться.

Рошетайе напрягся.

С той самой минуты, как Кошон его пригласил, Руанский епископ задавался вопросом «зачем?», и во всё время встречи внимательно прислушивался к каждому слову, которое произносилось. Последнее замечание для праздной беседы явно не подходило, значит, пришло время серьезного разговора, и сейчас следовало быть особенно осторожным. Так что, неспешно отхлебнув вина, он прикрыл глаза, словно наслаждаясь вкусом, и нейтрально заметил:

– Его светлость, как суров, так и милостив.

Кошон косо усмехнулся.

– Знаю, знаю… Мой дорогой Рошетайе, я ведь спросил о недовольстве герцога не из праздного любопытства. Милость правителей имеет весьма неприятное свойство – она памятлива до полного беспамятства. Сегодня вы допустили оплошность, которую вам, вроде бы, простили, но, если завтра или послезавтра ваш покровитель не получит от вас ничего полезного, но услышит что-либо вас порочащее, он уже не вспомнит о прежних заслугах, а первым делом воскресит в памяти последний промах, который будет помниться до первого бранного слова.

Рошетайе отставил кубок.

– Вы меня, как будто предупреждаете, Кошон.

– Пока – нет. Пока это можно воспринимать, как совет, или, как повод задуматься. Регент сейчас на перепутье – то ли идти на Орлеан, то ли завершить объединение Шампани… И я вполне понимаю его нетерпение и желание скорее идти на Орлеан. Но сейчас это скорее губительно – армия не готова. И должен найтись кто-то умный, кто сумеет настоять на первоочередности похода на Шампань.

Рошетайе вежливо приподнял брови.

– Не вижу никого, умнее вас, Кошон. С самого начала это был ваш проект – вам и настаивать.

– Увы.., – Кошон тоже отставил кубок, – мне это не совсем удобно. Границы Бовесского диоцеза простираются до Компьена и захватывают Вокулёр. Сами понимаете, какие личные мотивы можно приписать мне в этом случае. Врагов-то у нас с вами хватает, не так ли? А мне не хотелось бы так подставляться. Совсем иное дело вы, Рошетайе. Как епископ Руанский, на примере раскрытого заговора, вы можете сказать очень веское слово о том, как опасно оставлять без должного возмездия, хотя бы, крупицу инакомыслия.

– Но это действительно опасно, – осторожно пробираясь сквозь туман непонятности, проговорил Рошетайе. – Мне кажется, его светлость понимает это лучше других.

– Разумеется, понимает! Но тому, кто вынужден решать великое множество задач, добрый совет всегда необходим! Как председатель собранной комиссии, я вас, конечно же, поддержу одним из первых. И, возможно, переговорю кое с кем ещё, кто мог бы нам в этом деле помочь. А в качестве ответной любезности, попрошу поддержать меня по вопросу об апостолическом приказе 1. Я намерен избавить кое-кого из нужных мне людей от выплаты полной десятины.

Кошон улыбнулся, вынуждая Рошетайе ответить ему тем же.

– Я и так в неоплатном долгу перед вами, – забормотал Руанский епископ, лихорадочно соображая, чего же от него хотят на самом деле.

Но Кошон сомнения собеседника уловил почти мгновенно.

– Дорогой друг, забудьте о долге, – заговорил он, меняя тон и разворачиваясь к Рошетайе так, чтобы было видно его лицо, которое словно говорило: «Сейчас не до хитростей». – Буду предельно откровенен – мне не выгодна ваша опала. Для Бовесского диоцеза Руан, что-то вроде щита на спине. Любая брешь даст возможность противнику нанести удар. А противников вокруг немало. И ваша опала для меня не просто брешь – дыра! Вы умный человек, должны понимать, что местный клирикат был, есть и остается нашим первым недругом. И то, что главные оппозиционеры наказаны, не может служить утешением. Политические игры вещь тонкая. Когда проваливается открытое сопротивление, в ход идут тайные интриги… Наступление на Орлеан удачным быть не может, но после проигранного сражения виновных ищут среди тех, кто был на военном совете, не так ли? Я-то смогу оправдать свою пассивность, а чем оправдаетесь вы, когда Бэдфорд спросит, почему никто из тех, кому он доверился в таком важном вопросе, не удержал его от опрометчивого шага? И тут, любой тайный шепоток, любое напоминание, что на своей высокой должности вы не смогли распознать и зреющий заговор, станут веским обвинением и таким же веским поводом для разочарования… Можете мне не верить, но сейчас я откровенен, как никогда. Оберегая вас, я, в первую очередь, прикрываю свои тылы. Так что, это вы меня обяжете, если выскажетесь за наступление на Шампань.

Рошетайе кисло улыбнулся.

Он так ничего и не понял, но придраться было не к чему – судя по всему, Кошон действительно был откровенен. В этом более всего убеждало то, что говорил он о личной выгоде. Но, прежде чем соглашаться и связывать себя обещанием, следовало хорошенько подумать, поэтому, изобразив лицом такую же предельную искренность, Рошетайё неопределённо наклонил голову.

– Согласен с вами, Кошон, у вас есть повод отмолчаться. Но, как бы ни желал я быть вам полезным, мне тоже нужен веский довод, чтобы высказаться.

– О, не волнуйтесь, – Кошон приложил к груди руку и понимающе прикрыл глаза. – Я дам вам его. И даже не один.

А про себя подумал: «Хочешь узнать, для чего мне был нужен поход на Шампань, хитрый лис? Чёрта с два ты узнаешь. Зато, только что, этой своей, якобы уловкой, ты дал фактическое согласие на помощь мне, и теперь уже ни под каким предлогом не отвертишься!».

* * *

Речь Рошетайе на заседании комиссии впечатлила многих. Епископ только вскользь коснулся того, что захват Орлеана откроет дорогу на Пуатье и Бурж и даст возможность не просто угрожать дофину, но, фактически, оставит его беззащитным. Основной же темой выступления стала весьма уместная в устах священнослужителя мысль о том, что объединение Англии и Франции под рукой английского короля всегда было угодно Господу, чему известно немало примеров.

Со всем присущим ему красноречием, Рошетайе припомнил даже старую историю о лотарингском крестьянине, который, накануне сражения при Пуатье, предупреждал Карла Мудрого о неизбежном разгроме 2. Но Господь, дескать, лишил «узурпатора Валуа» разума и даровал блестящую победу английскому воинству. А в ходе сражения при Кресси Всевышний же наслал на французов полчища черных ворон и проливной дождь что тоже стало причиной позорнейшего разгрома 3.