Жена башмачника

Пока Чиро дремал, Феличита, откинув с его лица волосы и изучая красивый профиль, думала, как же ей повезло. Родители целый день на работе, и квартира с утра до вечера в ее полном распоряжении. Будучи единственным ребенком, она готовила и убирала дом, а взамен родители одаривали ее всем, о чем мечтает шестнадцатилетняя девушка.

Феличита находила Чиро куда более импозантным, чем коренастые сицилийцы, у которых пусть и брови густые, и профиль римский, да вот ростом не вышли. А еще уж слишком они норовили угодить. Ей нравилась независимость Чиро. Он держал дистанцию, но относился к Феличите тепло, и ей виделась в этом зрелость. А росту Чиро был такого, что едва умещался в девичьей кровати. Туфли Феличиты могли запросто утонуть в его ботинках.

Чиро пошевелился и открыл глаза. У Феличиты когда-то было вечернее платье такого бирюзового оттенка.

– Тебе надо идти, – сказала Феличита.

– Почему? – Он притянул ее к себе, ткнулся лицом в шею.

– Не хочу, чтобы тебя поймали. – Феличита села и взяла с ночного столика хрустальную чашу со своими украшениями. Надела на пальцы изящные кольца – тонкие, узорчатые золотые ободки. Некоторые были украшены круглыми опалами и мерцающими кристалликами цитрина.

– Может, я хочу, чтобы меня поймали, – поддразнил ее Чиро.

– Может, тебе стоит одеться? – Феличита помахала пальцами в кольцах. Откинув длинные волосы, она защелкнула на шее ожерелье с освященным медальоном. – Поторопись. Папа убьет тебя, – сказала она без малейшей настойчивости.

Чиро натянул брюки, рубашку.

Феличита схватила его за руку:

– Я хочу это кольцо!

– Тебе не положено. – Он со смехом выдернул руку. Они уже играли в эту игру. – Твое имя не начинается на букву «C».

– Я всегда хотела кольцо с вензелем. В ювелирной мастерской на Кармин-стрит сумеют соскоблить вензель. Похоже, золото хорошее. Это двадцать четыре карата?

– Я не отдам тебе это кольцо. – Чиро спрятал руку в карман.

– Ты меня не любишь. – Встав на колени на кровати, она завернулась в простыню.

– Но куплю тебе другое.

– А я хочу это! Почему ты не хочешь отдать его мне?

– Оно принадлежало моей матери.

Феличита смягчилась. Чиро прежде не упоминал эту подробность.

– Она умерла?

– Я не знаю, – честно ответил Чиро.

– Ты не знаешь, где твоя мать?

– А где твоя? – парировал Чиро.

– На углу Шестой авеню, продает бананы.

Чиро нагнулся и поцеловал ее в шею.

– Я куплю тебе что-нибудь милое у Миньонз.

– Не хочу еще одну камею.

– А мне казалось, ты их любишь.

– Правильно. Но еще больше мне нравится то, что блестит.

– Пусть твой жених купит тебе блескучий камешек, – сказал Чиро.

– Я пока не собираюсь замуж.

– Родители сговорили тебя. – Чиро сунул ноги в ботинки. – Так что никуда не денешься.

– Я вовсе не всегда делаю то, что велят родители. В конце концов, ты же здесь… – Феличита выпрямилась, и простыня упала с нее.

Чиро любовался ее золотистой кожей, нежными изгибами, изящными линиями. Феличита напоминала статуи в церкви Сан-Никола. Он зарылся в густые мягкие волосы, пахнущие ванилью.

– Ты знаешь, что я заблудшая душа.

– Не говори так. – Феличита поцеловала его в щеку. – Я нашла тебя. Помнишь?

Феличита накинула халатик и проводила Чиро до двери квартиры. Из вазы на столе она взяла красный апельсин и вручила ему, целуя на прощание. Чиро выскользнул из дома, где жила Феличита, и направился к Малберри-стрит.

Шагая по улицам Маленькой Италии, он ел апельсин. Фрукт был сладким, сентябрьский воздух – прохладным, а небо – голубым. Времена года менялись, и точка зрения Чиро – тоже. Обычно Чиро лучше всего думалось как раз после занятий любовью, когда его охватывало чувство удовлетворения. Он думал о Феличите. Она добра к нему. Учит его английскому, потому что сама говорит на обоих языках. Штопает его одежду, пришивает пуговицы. Чиро казалось, что он влюблен в нее, но чувства не поглотили его полностью, и вовсе не потому, что она была обручена с другим. Чиро всегда считал, что истинная любовь сбивает с ног и властно влечет к берегу верности, подобно лодке, сделанной из лучшей древесины и покрытой лаком для защиты от стихий, но такого с ним пока не случалось. По крайней мере, с Феличитой все было не так. Чиро ждал, когда же почувствует, как глубочайшая привязанность завладевает его сердцем. Он точно знал, что она существует на свете.

Энца шла домой по Виа Скалина, в кронах деревьев завывал ветер. Проходя мимо их прежнего дома, она услышала, как скрипят петли старых ворот. Из окон лился свет.

Ардуини изменили свое решение и нашли новых арендаторов сразу же, как съехали Раванелли. Стоявшая по соседству отцовская конюшня тонула во мраке – окна заперты, дверь на цепи с замком. Так было с тех пор, как умер Чипи. В ночном воздухе пахло приближающимся снегопадом, но в октябре для снежной бури было еще рановато.

Энца распахнула дверь дома на улице Гондольфо. Мать и отец сидели за простым деревенским столом, занимавшим большую часть маленькой кухни. Перед ними были аккуратно разложены семейные документы. Коричневая жестянка с деньгами стояла рядом с маминой расходной книгой, в которой выделялось несколько свежих записей. Папа сворачивал самокрутку, а мама писала в гроссбухе. Энца сняла пальто и повесила его на крюк.

– Энца, ты так поздно! – сказала Джакомина.

– Знаю, мама. Это был мой последний день в одежной лавке, и мне не хотелось оставлять синьоре кучу работы. – Она сунула руку в карман фартука. – Она дала мне десять лир на дорогу. – Энца положила деньги в стоявшую на столе коробку.

– Ей следовало дать пятнадцать, – сказала Джакомина.

– Мама, это же подарок. Ты меня учила быть благодарной, каким бы скромным подарок ни был. – Энца встала за спиной у матери и обвила ее руками. – Ты лучшая мама в этих горах. Ты научила меня хорошим манерам и… терпению. Поэтому я и жду так мало от скупых хозяев вроде синьоры Сабатино. Кроме того, мы не нуждаемся в ее деньгах. Мы копили весь год, и на дорогу нам хватит.

– Но это та сумма, которая обычно помогала нам пережить зиму.

– Мама, в Америке мы с папой быстро найдем работу и начнем высылать тебе деньги. Пожалуйста, не беспокойся, – сказала Энца. – Твоя жестянка снова наполнится к Рождеству.

– Энца, может, нам лучше поехать весной? – спросил Марко.

Энца устала спорить с отцом. Он соглашался с планом, а потом опять сомневался в ее доводах. После смерти Стеллы любые решения давались Марко с трудом. Пока отец горевал, Энца постепенно брала на себя все больше ответственности.

Энца ласково, но твердо сказала:

– Папа, мы уже достаточно все обсуждали. Даже если мы будем до конца наших дней не покладая рук трудиться в Скильпарио, мы никогда не скопим на дом. Нам нужен настоящий заработок. Жалких подачек, перепадающих от летних туристов, никогда не хватит. Мы отправимся в Америку, скопим денег и вернемся. Вот единственный путь для нас. Однажды мы заживем так, как мечтали.

Джакомина положила на стол конверт:

– Это от моего кузена.

Энца прочла надпись на конверте: «Пьетро Буффа, дом 318 по Адамс-стрит, Хобокен, Нью-Джерси».

– Расскажи, какой он, мама!

– Я не очень хорошо его знала. Он женат, у них трое взрослых сыновей, они уже тоже обзавелись семьями и детьми. Там для тебя полно работы.

Энца спрятала письмо в карман фартука. Она найдет работу на фабрике, а еще, в обмен на стол и кров, будет готовить и убирать для семейства Буффа. Насколько это окажется тяжело? Она всю жизнь помогала матери, сколько себя помнила.

Из спальни вышла Элиана:

– Хотела бы я, чтобы мы все могли поехать с вами.

– Интересно, когда вы заработаете достаточно, чтобы мы могли купить лошадь? Я бы хотел возобновить дело еще до папиного возвращения, – подал голос Витторио.

– Уж на новую лошадь мы точно заработаем, – пообещала Энца. – А после – и на собственный дом.