Махтумкули

Поэт кончил читать, а слушатели молчали, сидели, будто заколдованные. Такого еще не было, чтобы люди молчанием приветствовали стихи любимого поэта. Стихотворение вдохновило их, они ощущали прилив сил, всплеск энергии. Они были готовы на подвиг! Но не было слов, чтобы выразить все это, и они молчали.

— Ну-ка, дайте дорогу… пропустите меня… — послышался старческий голос, и к центру круга из задних рядов пробрался высокий, худой, с испитым лицом аскета старик. Протянул обе руки Махтумкули, в голосе его было благоговение:

— Такие слова приличествуют самому пророку… Долгой жизни тебе, сынок! Долгой жизни и исполнения всех твоих святых желаний!

Старик обнял Махтумкули.

Степь грохнула раскатами одобрения и восторга.

В клубах пыли двигались к Куммет-Кабусу две сотни джигитов астрабадского правителя. Они были вооружены до зубов. Мало того, шестерка коней тащила пушку. Было видно, что правитель не собирается терять время зря, что собирается блеснуть перед туркменами своей мощью, припугнуть их.

Нурмамед с группой наиболее влиятельных старейшин выехал правителю навстречу и поздравил его с благополучным прибытием на порядочном расстоянии от Куммет-Кабуса.

А вокруг минарета уже собралось великое множество народа. Поблизости от юрты ждали те старейшины и вожди иомудских и гокленских родов, которые не вошли в группу Нурмамеда. Они смотрели на приближающийся отряд, смахивающий на все, что угодно, только не на мирную делегацию, негромко обменивались репликами. Среди них находился и Махтумкули, одетый так же буднично, как и минувшим вечером, лишь вместо тюбетейки на голове у него была черная папаха из обычной овчины.

Аннатувак глядел на пушку, усмехался, покачивая своей роскошной белой папахой.

— Один умный человек спросил: "Что ты гость — это понятно, но почему у тебя в руке нож? Правитель Астрабада на такого гостя похож: едет на мирный совет, а за собой пушку тащит. Или заранее знает, что его желания не совпадут с нашими? Так все равно пушка ни к чему.

Ему никто не ответил, лишь Махтумкули проронил:

— Об этом у правителя надо бы спросить.

Аннатувак-хан скосил на него веселый и внимательный глаз.

Светло-серый ахалтекинец пенил удила, играл под всадником, облаченным в парадный военный мундир с золотым шитьем, усыпанный драгоценными камнями. Все взоры были устремлены на правителя. Случись такое несколько лет назад, в годы царствования Надир-шаха, когда правитель был властелином, всех держал в железных руках, любого мог бросить в узилище или казнить, встреча выглядела бы иначе. Не на ногах, а на коленях стояли бы встречающие, лбом дорожной пыли касаясь, и не лица зевак, не испытующие взгляды видел бы правитель, а однообразие согнутых спин. Сейчас же никто и не помышлял падать ниц.

Правителю помогли сойти с коня. У него была высокая, статная, легкая фигура, хотя по годам он был уже не молод. С приветливой улыбкой он обменялся рукопожатием со старейшинами. Подняв левую руку, в которой держал плеть, приветствовал людей, стоящих поодаль, не осмеливаясь приблизиться к белой юрте.

Нурмамед, прижимая руку к сердцу и кланяясь, пригласил правителя войти в юрту. Правитель сделал отрицательный жест.

— Мы все не поместимся внутри. Да и душно там. Лучше разместимся здесь, под открытым небом. Секретов от людей у нас нет.

Это польстило — по толпе прокатился шумок.

Их юрты быстро вынесли паласы и ковры, бархатные подстилки, валики, подушки. Правитель сел. Расселись и его приближенные. Встречающие старейшины — стояли. Они переглядывались вопросительно и незаметно пожимали плечами, но их никто не приглашал занять места напротив правителя Астрабада.

Нурмамед-бай крикнул, оборотясь к толпе:

— Люди! Вы достойно встретили нашего высокого гостя! Вы проявили свое почтение и уважение! Теперь идите и занимайтесь своими делами! Что будет нужно, вам сообщат в надлежащее время!

Толпа качнулась, задвигалась, но не рассеялась, Многие прибыли издалека, чтобы стать свидетелями всех подробностей, а получается, что путь их напрасен? Нет, они не намерены были уходить не солоно хлебавши! Нурмамед понял это и не стал настаивать. Он дал знак рукой и сел неподалеку от правителя. Старейшины, облегченно сопя и кряхтя, стали рассаживаться и улыбаться.

Нельзя было сказать, что правитель похож на уставшего в пути человека. Ему и не с чего уставать было. На протяжении длительного пути он устраивал охоту, делал продолжительные привалы, не отказывал себе в отдыхе и удовольствиях. Потому и выглядел свежо и бодро.

Все ждали, когда он заговорит о деле. А он не торопился, он смаковал чай, произносил незначащие фразы, присматривался к людям своими острыми, еще не угасшими, серыми глазами. Наконец сказал:

— Мы прибыли, чтобы лично познакомиться с вами, установить взаимопонимание. В столь смутное время мы должны проникнуться общими заботами, поскольку эти заботы — наша жизнь и наше будущее…

Говорил он неторопливо, четко отделяя слово от слова-Сделал паузу, чтобы определить, как подействовали первые же слова на туркмен, поискал глазами ответа у старейшин, но те не поднимали глаз, не выражали заметного желания как-то проявлять свое отношение к сказанному астрабадцем, ждали продолжения. Он понял, откашлялся и собрался говорить дальше, когда внезапно со своей мягкой полуиронической улыбкой бросил реплику Аннатувак-хан:

— Взаимопонимание дело серьезное. Можно ли достичь его, когда на тебя направлено жерло пушки?

Правителю ясно было, на что намекает молодой красивый джигит. И надо было обратить эти слова в шутку.

— Неужели среди присутствующих здесь есть такие пугливые, кто считает, что пушку привезли сюда для устрашения?

— Аллах про то ведает, зачем ее привезли, — пожал плечом Аннатувак-хан. — Но до сих пор еще не было такого, чтобы со стороны Астрабада приезжали проводить той. Обычно цели бывали немного иными. Потому и сейчас при виде пушек у нас начинают поджилки трястись. — И Аннатувак-хан извиняюще улыбнулся, но неглупый астрабадец в улыбке этой увидел издевку. И изменился в лице.

Дерзкий туркмен с самого начала придал разговору тот оборот, которым, при необходимости, можно было закончить разговор, но никак не начинать. Или воспользоваться случаем и сразу же ужесточить разговор? Не то чтобы из пушки палить, а показать, что здесь не ярмарочный балаган и нет места для кривляний маскарабазов [40]?

Старейшины заметили, что слова Аннатувак-хана пришлись правителю не по душе. Многие про себя обвиняли молодого хана в легкомыслии и болтливости. Но были и такие, которые могли бы воскликнуть: "Молодец!"

Астрабадец молчал недолго — ему нельзя было показывать, что попал в затруднительное положение, всеми мерами надо сохранять тон непринужденности и доверительности.

— Прошли и те времена, когда людей запугивали громом пушек, — сказал он проникновенно и даже улыбнулся, взглянув на стоящую в луговине пушку. — Если бы этим грозным оружием все дела решались, их решил бы еще Надир-шах. Он не стеснялся сеять огонь и уничтожение, из вражеских черепов курганы складывал. В конце концов сам стал жертвой порожденного им произвола! — был убит, как собака.

Слова правителя вызвали противоречивые чувства. Одни считали, что астрабадец придерживается истины, другие — что он ведет тонкую политику и надо быть настороже. Тем более что правитель начал ссылаться на рок: