Драгунский секрет

— А ядра?

— И ядра тож.

— Великолепно…

— Отвратительно — единая тропа наверх, и та завалена и перекрыта пушкой.

— Считаете, пойдем на приступ?

Илья Петрович, чуть помедлив, выдрал из земли и вставил в рот травинку.

— А как иначе? Милиционеры говорят — он там.

— Кто, он — Шамиль?

— Угу.

— И сколько с ним мюридов?

— Не одна сотня.

— Да где ж они, позвольте, разместились?

— В ауле.

— Наверху — аул?

— И немалый. Отсюда кажется, что тесно, а на самом деле — гуляй, не хочу.

По лесной опушке, обходя костры, на коих драгуны жарили трофейное мясо, неторопливым шагом к офицерам приближался Евграф Аристархович. Лицо его, обыкновенно взволнованное, на сей раз выражало умиротворение, а, присмотреться лучше — и удовольствие.

— Любуемся пейзажем, господа? — спросил он, устраиваясь подле офицеров.

Алексей вежливо сдвинулся (будто на поляне было мало места).

— Обсуждаем тактику.

— Что ж, дело нужное, но, право, лишнее, — с загадочным видом сказал Евграф Аристархович и, вырвав из земли, зажал меж губ травинку.

— Отчего же? — приподнялся на локтях Туманов.

— Да оттого, что приступа не будет.

— Позвольте, как не будет?

— Вот так, не будет, да и все тут. Главнокомандующий сказал: «Солдатских душ губить не стану».

— Честь ему, конечно, и слава. Но мы уж ополчились к штурму. Не шутка ли — сам Шамиль угодил в капкан.

— Стоим в резерве, как и прежде, — упорно произнес полковник. — Ждем, чем окончатся переговоры.

— О сдаче?

— Разумеется, о сдаче, о чем, по-вашему, еще.

Илья Петрович подскочил.

— Досадно, черт! Мы столько дрались, столько претерпели. И что — стоим в резерве. Досадно, черт!

Евграф Аристархович мягко перекатил травинку из одного уголка рта в другой.

— Ах, молодость, ах дерзость. Успокойтесь, право. По мне, так все идет недурно. В иных полках отчаянные головы на скалы лезут. А к чему? Все станется само собой. Не вижу смысла.

Илья Петрович заинтересованно спросил:

— На скалы, говорите?

— Именно, на скалы. Я только что слыхал на совещании, как командиры доносили о своих порядках. «Охотники» готовят лестницы, веревки, меняют сапоги на поршни, что б лучше по каменьям лазать — геройствуют иначе.

— А мы? Мы тоже в силах.

— Мы кавалерия, нам должно быть при лошадях.

— Позвольте, как же наша двойственность?! Драгун, хоть пеша, хоть в седле — везде способен.

— Ну, хорошо, что вы хотите от меня?

— Дозвольте, тоже на гору, к мюридам.

— Обрывы неприступны — вам известно.

— Так точно-с. Если нет — сползем обратно.

Евграф Аристархович, вздохнув, поднялся на ноги.

— Ах, молодость. Да неужели ж так охота рисковать своею жизнью?

— Отнюдь. Поверите ли — даже страшно.

— Тогда зачем же?

— Как зачем — за славой.

— Вы славу любите?

— Не я, а он, — Туманов побряцал висевшим на боку палашом.

— Опять вы за свое, — махнул рукой полковник. — А, впрочем, поступайте, как сочтете.

Илья Петрович засиял улыбкой.

— Благодарю. Вы лучший командир из тех, что мне встречались. К тому ж, «кавказец», без сомненья.

Евграф Аристархович, наново отмахнувшись, удалился в свой шалаш, который выложил из пышных ветвей чинары расторопный Кондратий.

Подготовка к восхождению длилась до вечера. Прошка объезжал соседние полки, меняя веревки и лестницы на трофейное мясо. Илья Петрович, тем временем, набирал команду «охотников». Делал он это со свойственной ему смекалкой. Прежде объявил драгунам, что ночью отправляется в гору и никого с собой не берет: «Авантюра, — сказал он, — чрезвычайно рискованна и не есть приказ начальства. А вашими животами я рисковать не намерен». Первым тому воспротивился Трифон… И тотчас был зачислен. Следом изъявили желание приобщиться к делу два брата из уральской деревни. Они заверили, что скалы в их краях ничуть не хуже, и в детстве им-де приходилось карабкаться по ним, как обезьянам. Последний довод был немаловажен. Их тоже записали (не обезьян, конечно, — братьев). В течение последующего часа, когда Илья Петрович уж занимался подготовкой формы и оружья, к нему явились с соответственными просьбами еще две третьих эскадрона. Однако было выбрано лишь трое — отряд не следовало оставлять ущербным. Покончив с этим, он отозвал Алексея в сторонку.

— Принимай, брат, командование и смотри тут в оба.

— Вы, не смеетесь ли, Илья Петрович?!

— Ничуть. А как, позволь спросить, ты понимаешь дело? Уйдем на пару в горы, а эскадрон останется без головы?

— И даже слушать не желаю, и даже ведать не хочу. Не льститесь, право, меня в том разубедить.

— Да ты, брат, сам размысли — никак нельзя вдвоем.

— Скажите — часто ль я перечил?

— Сознаться, вовсе не припомню.

— Так вот, единожды — посмею. Вы — командир, вы и решайте, как лучше все устроить. Нельзя вдвоем — так оставайтесь сами, вам сподручней.

— Тьфу, воспитал себе в мороку, — беззлобно сплюнул Туманов. — Прошку, что ль, принудить? Разобидится ж, чертяка… Ну, да Бог с ним.

Когда выходили из лагеря, было темно, как у крота в желудке. И то бы, ладно. На сей раз, совершеннейшая ночь являлась сущим благом. Ан, нет. Едва приблизились к горе, на небе тотчас засияли звезды, и вспыхнула ярчайшая луна — чем не подлость?

— Черт подери, досадно, — обронил Илья Петрович. — Специально, что ль, зажглась, мюридам в подспорье?

— Хотя бы видно, что вокруг деревья, а то я уж два раза прикоснулся, — сказал Алексей, потирая ушибленный лоб. — Где наша цель?

— Вон тот завал, — указал пальцем вверх Туманов. — Он первый на тропе к аулу. Там вражеский пикет. А дальше — пушка.

— Мы к ней взойдем?

— Сперва хотя бы этот надо обезвредить.

Скрытным образом (пригибаясь и хоронясь за кустами) преодолели пологий склон и вышли к круче. Над ней топорщился широкий выступ. Под ним — другой, чуть меньше.

— Видишь эти крыши? — тихо спросил Туманов.

Алексей кивнул.

— Угу.

— Взберемся на малую, взойдем и на большую.

— А если, нет?

— То — нет.

Шагая мягко, чтоб не обвалить каменья, прокрались к ноздреватой стенке: высокой (футов в двадцать) и совершенно плоской. Над ней висел тот самый малый выступ. Казалось, попасть туда возможно, разве только чудом.

— Финита ля комедия. Пришли, — сокрушенно махнул рукой Илья Петрович. — Нас уверяли, что завалы непреступны, теперь мы в том убедились и сами.

Но подобная препона не сбила с толку молодых уральцев. Прислонившись к стенке, и встав один другому на плечи, они поднялись крепкой мачтой.

— Да хоть и прыгни, не достанешь, — расстроено буркнул Туманов. — До верху больше, чем до низу.

Однако ловких братьев это ничуть не смутило. Призвав на помощь всю группу, они составили ее в живую пирамиду. В основание назначили тяжелых: Илью Петровича, Алексея и Тришку, на них устроили двоих, из тех, что полегче, сами же, вскарабкавшись по первым и вторым, снова взгромоздились друг на друга (корявая скала, им в помощь, позволяла за себя цепляться).

— Я, кажется, сломаюсь или сдохну, — кряхтел Илья Петрович, нюхая сапоги стоявших на его плечах драгун… — Скорей сломаюсь, — крякнул он, когда уралец, оттолкнувшись, взобрался на крутую площадку… — Или сдохну, — икнул он, вынеся прыжок и брата.

По спущенной веревке втянули лесенку на крышу и мигом влезли все.

— До верху можно дотянуться саблей, — промолвил Трифон, тыча клинком в потолок.

— Что нам с того? — шепнул Туманов. — Самим взбираться надо. Только как? Там уж горцы: пирамиду не построишь — вмиг отсекут башку.

— О том и речь. Не нам, а им.

— Интересно, как?

— Там сверху часовой, а, может, два. Не весь же пикет сидит у обрыва?

— Положим, что так. И дальше?

— Полезем сразу — долго, вязко — нас заметят. Устроят шум.

— Ну, то и без тебя известно. Дальше.

— Приманим часового к краю, он склонится, а мы его — ага — по горлу лезвием. И сами — вверх.