Гнев. История одной жизни. Книга вторая

— Знаешь,— решил я поделиться с другом внезапно вспыхнувшей догадкой,— мне кажется, что мы сочиняли Довуд-хану липовые донесения, а он в свою очередь сообщал в Тереган еще более дутые сведения, чтобы показать себя в лучшем свете. Так что ему нет никакого резона умалять значение сделанного эскадроном.

Аббас засмеялся.

— А что, пожалуй, так оно и было! Мы ему об убитых повстанцах, а он — о целых разгромленных бандах сообщал.— Перестав смеяться, он сказал:— Ну, а насчет переговоров опять придется ехать мне. Я теперь быстро найду к повстанцам дорогу.

— Только предупреди, чтобы во время переговоров сделали вид, будто не знают нас,— предупредил я.

— Это само собой,— согласился Аббас.

...В записке на имя Довуд-хана руководители восстания сообщали, что согласны на переговоры и предложили место встречи — высоту Шаджехан севернее села Насрабад... Были поставлены и условия: обе стороны являются без оружия и без охраны, только в этом случае Гулам-Риза и Абдулали будут согласны говорить с представителями командования правительственных войск.

— Та-ак, - протянул подполковник.— А нельзя ли окружить эту проклятую гору и захватить бунтовщиков? Вот был бы сюрприз командованию и лично его превосходительству...

Меня поразило коварство этого человека. Сдерживая негодование, я сказал:

— Они ведь не дураки, господин подполковник, и сами в петлю не полезут. А испортить все дело и не выполнить приказ мы можем...

Довуд-хан вздохнул:

— Да, к сожалению. А они сами-то не строят нам ловушку? Схватят и убьют...

— Курд никогда не поступит так подло, господин подполковник,— твердо сказал я.

Он удивленно посмотрел на меня и вспомнил, что я сам курд.

— Ах, да... Ну, конечно. Все равно надо идти!

...В назначенный день подполковник Довуд-хан, его ординарец, я и Аббас, оставив в условленном месте коней, медленно стали подниматься по склону. Наверху сидели на камнях двое. Увидев нас, они поднялись и стали молча, не двигаясь, поджидать. Я подумал, что место для переговоров выбрано очень удачно — сверху хорошо видно вокруг, так что можно не опасаться подвоха.

Подполковник поднимается тяжело, начинает прерывисто дышать, но отстраняет ординарца, который хочет ему помочь,— видно, гордость не позволяет.

Еще издали я узнал в поджидавших нас людях темнолицего Гулам-Резу и по-молодому стройного Абдулали.

Пока мы поднимались вверх, я вглядывался в их лица и не знал — отчего учащенно бьется сердце: от крутого подъема или от волнения. Вот мы и снова свиделись!..

Руководители повстанцев стояли с каменными лицами. Представившись, они снова замолчали, словно подчеркивая этим то обстоятельство, что не они предложили вести переговоры. И все же они готовы терпеливо выслушать противника. За их спинами на склоне холма сидели повстанцы, и мы шестеро оказались как бы на трибуне перед большим собранием. Винтовок ни у кого не было, но я заметил, как вздрогнул Довуд-хан, увидев целый отряд «разбойников». И голос его дрогнул, когда он стал говорить:

— Прежде чем говорить о возможности перемирия и его условиях, мы хотели бы услышать объяснения причин, побудивших вас поднять мятеж, посягнуть на устои своей страны, выступить против правительства и... законов ислама.

Мне этот вопрос показался нелепым. Достаточно было посмотреть на собравшихся здесь людей, чтобы понять, как трудно им живется. Обутые в чарухи, в бедную ветхую крестьянскую одежду, худые, с грубыми мозолистыми руками, повстанцы были похожи на тысячи других таких же крестьян, в поте лица добывающих хлеб насущный, терпящих гнет и унижения. Были среди них и девушки, и я вспомнил вдруг недавнюю историю с Мирвери... которая едва не кончилось для меня трибуналом и, может быть расстрелом. Как же им не сражаться за свою свободу, за свою честь?

Об этом же говорит сейчас и Гулам-Реза. Он клеймит угнетателей, обвиняет правительство в том, что оно продало страну иностранцам и совсем не заботится о народе, который влачит самое жалкое существование.

— Вы предлагаете нам свободу, офицерский чин,— повышает он голос так, чтобы слышали все.— А что вы можете пообещать моему многострадальному народу!.. Вот поэтому мы и решили с оружием в руках бороться за свои права. И мы будем сражаться до победного конца.

Абдулали все время смотрел подполковнику прямо в глаза и, выбрав момент, спросил:

— Вот вы военный человек, Довуд-хан, скажите, разве согласились бы вы получить генеральский чин путем предательства?

Подполковник смутился, стал теребить свои усики.

— Речь идет о предложении командования... относительно вашей... э-э... безопасности, если будет ваше согласие,— забормотал он.

— Нет, мы не оставим свой народ в трудную минуту,— ответил Гулам-Реза.

— Мы не принимаем ваше предложение,— спокойно повторил Абдулали.

Подполковник поклонился и поспешно стал спускаться вниз. Воспользовавшись моментом, мы с Аббасом крепко пожали руки своим друзьям и тоже стали спускаться. Мы гордились боевыми товарищами, мужественно ведущими трудную партизанскую борьбу.

У подножия высотки мы оглянулись и еще раз увидели Гулам-Резу и Абдулали, стоящих рядом, плечом к плечу в окружении своих соратников.

Тогда мы еще не знали, что оба они вскоре будут предательски схвачены и публично казнены на площади..

ПРОТИВ БАНДИТОВ

Довуд-хан ходил тигром, посаженным в клетку. Его планы остаться правителем Миянабада, хозяином просторного и роскошного арка рухнули: неудача переговоров, провал операции эскадрона подавить восстание вызвали недовольство командования. Подполковнику приказали увести эскадрон в Аббасабад, где, по сведениям, разгулялись грабители. Они нападали на крестьян, купцов, паломников, на служащих дорожных станций. Не брезговали ничем...

Вызвав меня и передав приказ, Довуд-хан проворчал:

— Мне надо было самому руководить операцией по уничтожению бунтовщиков. Без настоящего руководства эскадрон не может справляться с поставленными задачами.

— Это верно, господин подполковник,— охотно поддержал я.— Я пытался применить вашу тактику, но — увы!..

— Да, самому,— повторил он, словно не расслышав моих слов.— И командование правительственными войсками тоже так считает...

Я понял, что он успокаивает себя.

— С бандой грабителей в Аббасабаде мы быстро справимся, господин подполковник... под вашим непосредственным руководством. А потом вы вернетесь сюда снова!

— Может быть,— рассеянно ответил он.— Жаль, что не мне предоставляется право довести дело до победного конца здесь.

— А что, сюда направляются новые войска? — спросил я, стараясь скрыть тревогу.

— Полковник Мехти-хан сам поставит здесь последнюю точку. Из Тегерана прибывает вновь сформированный эскадрон и еще более тысячи всадников. Они пройдут по этим местам с огнем и мечом!..

Явная зависть сквозила в его словах. Как хотел бы он сам жечь и убивать здешних бедняков, из-за упорства которых он лишился многих благ и почестей. Наверное, в эти минуты он на самом деле жалел о том, что сам не руководил операцией.

Через несколько минут о нашем разговоре уже знал Аббас. Выбрав момент, он поспешил к своему земляку, связанному с повстанцами, и тот обещал как можно скорее передать важное сообщение Гулам-Резе и Абдулали. Но он, кажется, не успел, потому что на рассвете следующего дня, выезжая из города, мы увидели клубы пыли на дороге, ведущей в Мешхед...

И только значительно позже мы узнали, что произошло в этих краях после нашего ухода. Отчаянные головорезы, собранные в эскадрон полковника Мехти-хана, и подошедшие вскоре кавалеристы из числа преданных правительству войск жестоко расправились с восставшими, со всеми, кто им помогал. Земля была полита кровью патриотов.

А пока мы ехали мимо осенних садов, больших и маленьких селений, мимо изрезанных межами крохотных кре-стьяских полей, переходили вброд студеные речки и с болью в сердце смотрели на то, в какой бедности живет наш народ. Грязные и босые ребятишки боязливо поглядывали на нас из-за углов, взрослые тоже провожали нас недобрым взглядом. Были они похожи скорее на нищих, чем на крестьян, издавна работающих на этой плодородной земле.