Гнев. История одной жизни. Книга вторая

— Представляешь,— говорил Аббас,— подлые негодяи еще осмеливаются нападать и грабить этих людей.

— Да, уж этих бандитов мы щадить не будем!— ответил я ему.— Пользуясь тем, что народ поднимается на защиту своих прав, бандиты под шумок грабят простых людей, наживаются, чтобы потом пошиковать где-нибудь в Тегеране или Мешхеде.

— А в правительстве всех — и повстанцев, и этих мародеров и насильников— относят к одной шайке-лейке и затуманивают людские умы. Ведь многие до сих пор не могут разобраться: кто есть кто...

— Именно поэтому и надо как можно скорее покончить с бандитизмом, Аббас. Кстати, не в твою ли честь назван это славный город?

Аббас засмеялся.

— Уж лучше бы — в мою!.. А то — в честь какого-то шаха. — Друг мой через силу улыбнулся,

— Не унывай, Аббас, придет время и города будут называть именами таких вот, как ты!

Аббас смущенно махнул рукой: скажешь, мол, тоже!.. А я подумал, что такое время не за горами, вернее — оно для кого-то уже пришло: ведь в соседней с нами Советской стране человек труда, борец за народное счастье — стал самым почетным человеком. Там и у власти люди труда. Они подлинные хозяева своей жизни и счастья...

Под копытами коней шуршали каменистые осыпи. Тропинка была узкая, и эскадрон растянулся по склону. Мы с Аббасом ехали впереди, чуть поотстав от Довуд-хана, и первыми увидели вдали на невысоком голом холме город. Над плоскими глиняными крышами и оплывшими от дождей дувалами иглой торчит минарет. Вокруг уныло, потому что даже деревца нет на этой каменистой земле. Вскоре попалась на нашем пути телега, груженая камнем. Пожилой усатый грузин устало шел рядом с понурой лошадью. Телега скрипела, сквозь щели между досок сыпалась галька, пыль... Заметив нас, он остановил лошадь и угрюмо стоял все время пока не проехал весь эскадрон. Во взгляде его не было ни удивления, ни испуга, ни даже интереса. Видимо, человек так устал, что ему не было никакого дела до каких-то там солдат. Он, наверное, и бандитов встретил бы вот таким же тупым хмурым взглядом, и не убежал, не стал просить пощады: просто остался бы сидеть возле телеги — горемычный, изнуренный нечеловеческим трудом, который давал ему возможность влачить свое жалкое существование.

Узкие улочки Аббасабада то поднимались вверх, то уходили вниз, и трудно было отличить одну от другой. И вдруг мы увидели сад. Невысокие деревья, уже тронутые желтизной, неподвижно стояли рядами за высоким забором, окружая добротный дом под железной крышей.

Это было такое удивительное зрелище, что все мы залюбовались садом, придерживая коней. У ворот стоял часовой, и я спросил его, кому принадлежит этот дом?..

— Раиси-амния Нусрату-Лашкару,— бойко и с видимой гордостью ответил солдат.

Так вот где, оказывается, находилась резиденция начальника безопасности самого большого отрезка дороги от Сабзевара до Шахруда! Этому удаву мы и будем помогать очищать окрестности Аббасабада от бандитов.

Поплутав по кривым улочкам, мы очутились, наконец, у караван-сарая — местной гостиницы, где нам приказано было расквартироваться. Довуд-хану отвели самую лучшую комнату, и он сразу же пошел отдыхать, приказав разместить людей и расставить посты.

После отдыха подполковник Довуд-хан долго совещался с Нусратом-Лашкаром. Вернулся к себе навеселе, напевая что-то.

— Ождан Гусейнкули-хана ко мне,— крикнул он дежурному.

Когда я явился, он развалился на тахте, поглаживая свои тонкие усики и глядя на меня маслянистыми глазами.

— А знаете, ождан,— весело сказал он,— какая мысль осенила меня?.. Послушайте. На этот раз я опять не буду опекать вас, останусь здесь. А почему?..

Я пожал плечами.

— А потому, ождан Гусейнкули-хан, что просто стыдно мне самому вести эскадрон против какого-то сброда! Мне рассказали, что грабят на дорогах какие-то уголовные элементы, не имеющие никакого представления о военном искусстве. Так что... вы сами должны справиться на этот раз. И никаких отговорок. Порядок должен быть восстановлен в кратчайший срок. Понятно?

— Так точно, господин подполковник!— отчеканил я, радуясь в душе, что и на этот раз у меня будет свобода действий.

— А положение таково,— продолжал Довуд-хан,— вчера утром вооруженная банда напала на караван. Разграбив его, бандиты уехали на север. Говорят, что их логово... база в Полабрешоме... посмотрите по карте, кажется, так это называется... Он привстал и более строгим голосом приказал:— Вам надлежит выехать туда и покончить с бандитами.

— Слушаюсь, господин подполковник!

— И еще,— как бы между прочим добавил Довуд-хан,— оставьте при мне десять солдат и младшего офицера... на всякий случай.

Возвращаясь к себе, я подумал, что наш командир грабителей боится больше чем народных мстителей. И тут же решил оставить в Аббасабаде группу солдат во главе с За-ман-ханом: без него можно смелее говорить с солдатами обо всем.

Когда я утром выстроил эскадрон перед походом, ко мне обратился сержант Фаррух. У него было такое просящее выражение лица, что я сразу догадался, о чем пойдет

речь. И действительно, держась рукой за живот, он жалоб" но сказал:

— Мне очень плохо, господин ождан, живот крутит со вчерашнего вечера... не знаю почему. А вы оставляете здесь несколько человек. Вот я и хотел бы попросить вас...

Я не сумел сдержать улыбки и махнул рукой: «оставайтесь». Лицо Фарруха сразу просветлело. Он склонился не то в благодарном поклоне, не то действительно от боли в животе.

...По каменистой дороге конники спустились с аббаса-бадского холма в долину. На скудных клочках земли трудились крестьяне. Это были в основном грузины, осевшие здесь еще со времен шаха Аббаса. Они разгибали натруженные спины и проводили нас долгим взглядом.

Степь лежала широко и привольно. Редкие кустики желтели то здесь, то там на ее сером ложе. День начинался теплый и тихий. И вдруг в безветрии возникал вдали пыльный смерчь, извиваясь он бежал по степи, а потом так же внезапно опадал и исчезал.

Впереди в зыбком мареве стали подниматься высокие стены Мияндашта. Это степное село было похоже на крепость — высокие глиняные стены, широкие железные ворота, наблюдательная вышка. Внутри крепости лепились мазанки одна к другой. Плоские крыши напоминали такыр — так они были однообразны и ровны. И как на такыре нигде не было ничего живого...

В центре села, у единственного колодца, я приказал спешиться, напоить коней.

Мы с Аббасом присели в тени глинобитного дома и стали рассматривать карту, определяя дальнейший маршрут. Подняв голову, я заметил невдалеке крестьянина, переминающегося с ноги на ногу и смотрящего на нас с жалобной просительностью.

— Вы хотите что-то спросить?— обратился я к нему. Крестьянин несмело подошел. Не зная от смущения, куда деть свои большие заскорузлые руки, он теребил полу Длинной рубахи и смотрел в землю.

— Так что у вас?..

Он поднял глаза, и мы увидели в них мольбу.

— Господин офицер,— заговорил он взволнованно,— я бедный человек. Единственное мое богатство — лошадь... и ее вчера отобрали бандиты. Как же я буду кормить семью?..— В его голосе были слезы и боль. Скажите, кто мне поможет, к кому обратиться?

— Успокойтесь,— сказал я,— присядьте с нами, расскажите как было. Наш эскадрон как раз и направлен сюда, чтобы найти банду и наказать грабителей.

Он уселся прямо на землю, привычно подвернув под себя ноги.

— Работаю я в поле и вдруг вижу — скачут всадники по дороге. Я сразу подумал, что бандиты. У нас давно говорят про них: нападают, грабят, убивают, никого не щадят. Сначала подумал, что они спешат куда-то и проедут мимо. Но они заметили меня, подскакали. Один ударил плетью... я упал, чуть конями меня не затоптали. Выпрягли лошадь и увели... Скажите, как мне теперь жить? Ведь я и с хозяином не рассчитался, а у меня большая семья... впереди зима.

— Чем они вооружены? — спросил Аббас.

— У них винтовки, сабли, наганы тоже есть...

— Знаете, где они чаще всего собираются?