Святая Русь - Сын Александра Невского (СИ)

- Так тебя и дожидаются. Не один ты за сим товаром охотишься. Купцы не дремлют.

- И я окуней носом не ловлю. Толковал я с мастерами. Обещали мне изделье передать.

- Это почему ж тебе такая честь, Васюта Лазутыч? - прищурив глаза, с нескрываемой ехидцей вопросил Василий Демьяныч.

- А я, дед, не торгуюсь, как другие купцы. Сколь мастера запросят, столь и выкладываю.

- Да ну! Эдак-то недолго и без порток остаться.

- Не останусь, дед. С лемехом в накладе не будешь. Здесь вроде бы убыток терпишь, зато в других городах двойную цену дают, не скупятся.

- А с другими товарами как? Тоже серебряники швыряешь? - всё с той же иронией продолжал Василий Демьяныч.

- Ну, уж нет, дед. Не такой уж я простофиля, чтобы деньгами швыряться. Твою науку мне никогда не забыть. И долго приглядываться, и долго прицениваться. Мне худой товар не всучишь, и к ценам я уже приноровился. Да ты и сам все мои дела дотошно ведаешь, нечего на меня телегу катить.

Василий Демьяныч похлопал Васютку по широкому плечу.

- Да ты не серчай, внучек. Стариковская привычка - лишний раз перепроверить. Ведаю: ты меня не подведешь. Есть в тебе купеческая жилка… Да токмо неужели с одной подводой в Переяславль потрясешься? Подкупи иного товару и поезжай с Богом.

- Ныне недосуг мне, дед, время упускать. Обещал одному боярину лемех довезти. Ему на кровлю не хватило. Купеческое слово давал.

Был Василий Демьяныч хоть и в больших летах, но глаза оставались зоркими.

- А чего ты, внучек, покраснел, как рак? Ведаю: врать ты не горазд, норов-то у тебя материнский. Да и отец никогда привирать не любит.

- Да это я, дед, на солнышке подрумянился. Глянь, как в щеки бьет.

- Ну-ну, - чему-то усмехнулся Василий Демьяныч.

Не было случая, чтобы в дальнюю дорогу не проводила Васютку мать, Олеся Васильевна. Всегда обнимет, благословит иконой, проронит слезу, как будто в ратный поход провожает. Ныне на душе ее особенно тяжко: любый муж уехал с сыновьями в злую вражескую землю, к ливонским крестоносцам. Как там они, всё ли, слава Богу?.. А ныне вот и последний сын покидает отчий дом. Неспокойную жизнь себе выбрал Васютка.

- Ты уж береги себя, сынок. Особливо, когда лесами едешь. Дворовые пусть ни копья, ни луки не забывают, а сам бы меч к поясу пристегивал. Неровен час.

- Пристегну, мать, - чтобы успокоить Олесю Васильевну пообещал Васютка. Владению мечом его когда-то научил отец в лесной деревне, а затем пришлось и в сече поучаствовать, когда изгоняли из Ростова Великого татарский отряд баскака Туфана…

Всю дорогу Васютка думал о Марьюшке. Запала в душу - не выкинешь. Славная, чистая девушка. Ни на боярское богатство не позарилась, ни с деревенским старостой жить не захотела. Убежала от насильника и, преодолев страх, пошла через жуткое болото. Пошла, думая о воле, родном городе и материнском доме. Про отца она почему-то и словом не обмолвилась, очевидно, он давно умер, оставив дочь с гулящей матерью. Даже это Марьюшка не скрыла. Не каждая такое о родной матери поведает. Будто самого близкого человека встретила. Доверчивое сердце у Марьюшки… А какого ужаса она натерпелась, когда ее болото заглотало. Трудно даже представить ее состояние. Девушка, ничего доброго не видавшая в жизни, и просуществовав на белом свете всего шестнадцать лет, должна была погибнуть. И всё-таки ее спас этот злодей Качура. Но и после этого Марийка не пожелала остаться со своим избавителем.

Да и в городе ей жилось не сладко. Она уже была сиротой при живой матери, коя месяцами пропадала из дома. Марийка была предоставлена самой себе. Она скиталась по улицам, зачастую питалась впроголодь, хотя, по ее рассказу, никогда не унывала, не впадала в отчаяние, и не черствела душой. Напротив, всегда оставалась незлобивой, общительной и жизнерадостной.

«Удивительная девушка! Как хочется вновь ее увидеть».

И что это с ним? Никогда еще ни одна из девушек его не волновала. А тут повстречался какой-то час, и всё в душе его перевернулось.

«Марьюшка, милая Марьюшка», - проносилось в его голове.

Лемех ему и вовсе никто не заказывал: боярин Ратмир Вешняк закупил осиновое покрытие с избытком. Но Васютка не огорчался: на ходовой товар найдется другой покупатель.

Харитонка и Митяйка же недоумевали: купец впервой пустился в чужой город с одной подводой, да и та, почитай, на две трети заполнена. В прошлый раз он догнал-таки своих дворовых, но всю дорогу до Ростова Великого ехал какой-то непонятный: был молчалив, рассеян и как-то странно улыбался.

Харитонка и Митяйка, поглядывая на неестественного хозяина, хмыкали. Чего это с Васютой Лазутычем? Уж не девка ли его сглазила? Вот и сейчас ведет себя необычно. Погоняет кнутом коня и улыбается. Чудно!

Вскоре показались чешуйчатые купола храмов деревянного Никитского монастыря⁶³, а еще через некоторое время, с невысокого северного угора завиднелся сам Переяславль, свободно раскинувшийся в обширной долине у места впадения тиховодной реки Трубеж в Плещеево озеро. С юга же и запада в долину спадали крутые откосы высоких холмов.

Васюта остановил коня. В который раз он навещает Переяславль, и не может налюбоваться красивейшим городом. Доброе место выбрал Юрий Долгорукий! Вот и Москву он заложил на живописных семи холмах.

Спустились с зеленого, поросшего соснами угора, и направились к высокому земляному валу, окруженному глубоким рвом, в дно которого были вбиты ряды заостренных кольев. (Они сами по себе уже представляли надежную оборонную преграду). По верху вала тянулась высокая бревенчатая крепость, с двенадцатью бревенчатыми башнями. Три из них (Спасская, Рождественская и Никольская) были проездными и надвратными, с переброшенными через ров мостами. В мирное время мосты не убирались, и каждый мог войти или въехать в город).

Оставив позади себя Спасские ворота, Васютка направил коня к Тайницкой улочке, где проживал купец Силантий Матвеич Ширка. Улочку назвали в честь башни. На земляном валу, в северной его части сохранялся неширокий разрыв. Здесь, внутри вала, был водяной тайник для выхода к реке Трубеж, поэтому башня, стоявшая над ним, называлась Тайницкой.

Изба Силантия Матвеича была довольно крепкой, нарядной и просторной; стояла на высоком, дубовом подклете, имела горницу, повалушу⁶⁴ и светелку, украшенные (как и красное крыльцо) причудливой деревянной резьбой.

Жил Силантий с женой Федотьей, - высокой, слегка полноватой старухой, с округлым курносым лицом и улыбчивыми карими глазами. Двое сыновей давно выросли, женились и жили теперь своими домами, промышляя каждый своим ремеслом.

- Сыны у меня толковые, - похвалялся Силантий Матвеич. - Один - в оружейные мастера выбился, а другой - в хамовники⁶⁵. Внуками меня одарили. Слышь, в повалуше носятся, разбойники.

Федотья была на голову выше своего благоверного, но это Силантия не смущало. Напротив, он супругой гордился:

- Она в девицах-то чуть ли не первой красавицей была. От женихов отбоя не было. А вышла за меня, махонького. Даже не пикнула.

- Пикнешь у тебя, - улыбнулась Федотья. - Твой родитель немалую мошну имел, уговорил тятеньку. Куда уж мне было деваться.

- Ну и не прогадала. Другой мужик с оглоблю вымахал, а проку на вершок. В любом деле, хе-хе, даже в любовных утехах. Я ж - хоть куды с добром!

- Постыдился бы, греховодник, - незлобиво проворчала супруга.

- Стыд не дым - глаза не ест.

- Да уж про тебя и речи нет. Бесстыжих глаз и дым неймет.

Так с шутками и прибаутками и жили Силантий с Федотьей…

На сей раз купец, увидев Васютку, малость подивился:

- Чего-то ты, Васюта Лазутыч, зачастил в наш город. Допрежь раз в полгода наезжал.

- Купеческие дела неисповедимы. Где прибыток идет, туда и возвращаемся… Аль надоел я тебе, Силантий Матвеич, в твоих хоромах?

- Побойся Бога, Васюта Лазутыч. Я тебе завсегда рад. Да хоть кажду седмицу⁶⁶ приезжай! Не так ли, Федотья?

- Так, государь мой. Ты нам, Васюта, как за родного сына стал. Шибко нравен ты нам, - радушно молвила хозяйка.