Ольга, княгиня зимних волков

Ута положила руку на спину Деляны и сказала то единственное, что девушка сейчас и хотела, и могла услышать:

– Это он.

– Что? – Деляна перестала рыдать и подняла к ней мокрое лицо с распухшими веками. – Он?

Удивительно, как легко она вновь была готова поверить в невозможное. Видимо, в душе ее просто не было места для иной судьбы.

– Это он, – подтвердила Ута. – Твой Оди. И он приехал, чтобы жениться на тебе. Но никто ведь не может сходить на тот свет и вернуться таким же, каким был. Поэтому теперь его зовут Ингвар сын Хакона. Но поверь мне: привыкнуть к новому имени жениха – очень низкая плата за такое небывалое счастье.

Недолго воевода Мистина радовался своей удаче. На другой день с Олеговой горы прислали сразу и за ним – от князя, и за женой – от княгини.

– Проболтался! – Мистина, не успевший встать из-за стола, в досаде хлопнул по колену. – Проболтался, дубина березовая! Я ж говорил ему: молчи пока, я устрою так, что не осерчает. Да где ему…

– В чем дело?

Сам-то Мистина был умельцем хранить тайны от жены, и Ута, к тому же занятая делами Деляны, ни о чем не подозревала.

– А вот сейчас пойдем с тобой – все узнаешь.

Уте тоже пришло в голову, что смолянская невеста, о походе за которой было объявлено на пиру перед всей дружиной, осталась теперь без жениха. Но до выхода, предложенного мужем, она могла додуматься не более, чем Ингвар.

– Если бы только он рот себе зашил на один вечерочек! – бормотал Мистина, одеваясь в кафтан светло-коричневой шерсти, затканный красноватыми львами и отделанный более темным шелком и красной тесьмой, опоясываясь тонким хазарским поясом с тремя «хвостами» и множеством накладок. – Тогда все прошло бы, как с горы на саночках! Дескать, жених к другой переметнулся, увидал – полюбил, дело молодое, не принуждать же племянника родного! Да выболтал раньше времени! Теперь получай там по самый киль!

Впрочем, Мистина не был очень удивлен. Эльга почти всегда различала, если у мужа лежало нечто на душе, и Ингвару редко удавалось сохранить тайну, которую жена намеревалась из него вытянуть.

Князь и княгиня были не в гриднице, а у себя в избе, откуда разбежалась даже челядь.

– Это ты придумал! – закричала Эльга, едва завидев рослую фигуру свояка, согнувшегося пополам в низкой двери.

За годы княжения Эльга обучилась держаться сдержанно и величаво, но сейчас вся наука с нее слетела. Раскрасневшаяся, в сдвинутом на затылок убрусе, так что видна была полоска золотистых волос, она пылала негодованием, от которого ей разом хотелось и плакать, и драться.

Она не сомневалась: самому Ингвару так же никогда не пришло бы на ум искать себе другую жену, как другую голову. А источник этой мысли угадать ничего не стоило: он был один и тот же всю Ингварову жизнь. Разом припомнились все обиды, нанесенные ей Свенельдовым сыном, начиная с той давней попытки расстроить их с Ингваром обручение, дабы самому перехватить знатную невесту – наследницу Вещего.

– Ты от меня мужа отвадить задумал! – продолжала Эльга, когда Мистина втиснулся в избу. Кажется, на свояка она сердилась даже больше, чем на супруга. – Двенадцать лет прошло, дети взрослые, а тебе все покоя не дает, что не тебе досталась! Хочешь, чтобы он тебя одного слушал, тебе в рот глядел, как отцу твоему, вот и думаешь, как бы мне напакостить! Я тебя насквозь вижу!

Мистина с самым скромным и покаянным видом застыл у двери, опустив руки и даже ухитряясь казаться меньше ростом. Княгиня была умна. Умнее, чем ему бы хотелось. Порой ей удавалось угадать его задние мысли и истинные побуждения, как бы ловко он их ни прикрывал доводами княжьей пользы. Ему действительно было бы выгодно втиснуть между Ингваром и Эльгой другую жену, посеять между ними раздор и тем вынудить каждого искать опоры в нем же, Мистине. Честолюбивые мечты молодости – самому стать киевским князем – давно уже рассеялись, и его вполне устраивало нынешнее положение.

– Это кому я в рот глядел! – возмущенно рявкнул Ингвар, уже весь красный и уставший от ссоры. – У меня своя голова есть!

– У тебя есть! – Эльга обернулась к нему. – Так ты своей головой это придумал? Вместо меня чужую девку притащить! Или я тебе не хороша стала? Забыл, кто тебя киевским князем сделал?

– Не забыл! Он и сделал! – Ингвар ткнул пальцем в Мистину. – Мечи дружины меня князем сделали! И тебя! Где ты сама была бы без них?

Даже если между ними возникали разногласия, Эльга обычно не доводила дело до громкой ссоры. Но сегодняшний предмет уж слишком задел ее за живое. После всего, что было, сменять ее на какую-то смолянскую девку! Предполагаемая измена Ингвара оскорбила и возмутила ее так же, как если бы от нее попыталась уйти собственная рука.

В спорах Ингвар уступал жене почти всегда, если дело не касалось дружины. Но там, где чувствовал себя в своем праве, стоял как скала. И чем он был не прав теперь? Единственное обязательство, взятое перед свадьбой, он давно выполнил.

– Я обещал не держать других жен, пока ты не родишь сына! Ты родила, Святша – мой старший сын и наследник. Но он у меня один! А князю нельзя иметь только одного сына. Мне нужны еще!

– Родная моя, ты все не так поняла! – Мистина шагнул к Эльге, прижав ладони к торсхаммеру на груди. – Этот… Перун громыхающий тебе плохо объяснил. Никто вас разлучать не собирается. Или вы мне не родня? Или у меня совести нет?

Насчет его совести Эльга и Ута еще двенадцать лет назад составили ясное мнение. Его честью и доблестью было везде и всегда преследовать свои выгоды, любыми способами и средствами. В случае надобности он лгал легко, не краснея, не запинаясь, открыто и честно глядя в глаза, обходил все топкие места находчиво и остроумно.

Но когда Мистина заговорил, сам его голос – звучный, мягкий и в то же время властный – остудил пылающие страсти, как мощный порыв свежего ветра. Не так чтобы они все вдруг вообразили в его душе целое море совести. Зато вспомнили, что именно этот человек гораздо чаще разрешает для них всевозможные трудности, чем создает.

Ингвар переменился в лице, из него ушли ярость и напряжение. Мистина вступил в дело: теперь пусть сам и выкручивается. А уж этот выкрутится! Свенгельдов сын с детства был из тех мальчишек, что уходят невредимыми с лопаты Кощеевой Матери, на которой та норовит засунуть их в печь.

– Ты ведь еще не знаешь, какая у нас забава случилась? – спросил Мистина у Эльги.

Одновременно он метнул вопросительный взгляд на жену и понял по ее лицу, что нет, никакой вести она вчера не посылала.

– Сбежал жених-то!

– Какой жених? – опешила Эльга. – Чей?

– Помнишь, на днях говорили с дружиной, чтобы осенью идти сватать за Старого смолянскую княжну?

– Помню. Разве он уехал? Я не слышала.

– Не уехал, здесь он. Только смолянке Старый больше не жених!

– Как это?

– К Деляне он присватался! Зашел к нам, увидал ее, аж в лице переменился. Люблю, говорит, женюсь!

– На Деляне? – Эльга тоже была так далека от этой мысли, что не верила ушам.

– Вот именно: Ингвар ладожский – на Деляне деревлянской. Говорит, хоть три года буду через леса дремучие идти, на стеклянные горы лезть, караваи железные глодать, а возьму ее за себя! Не отдадите – украдом украду, уводом уведу, войной пойду!

Мистина засмеялся над пылкостью молодецкого сердца. С высоты жизненного опыта его собственных тридцати трех лет чего же было не потешиться?

Эльга вытаращила глаза: от своего вежливого, сдержанного, терпеливого племянника она не ожидала такой решимости на грани дерзости.

– Погоди, но как же… А Святша? – опомнилась она. – Я Святшу… Это наша невеста!

Мистина придал лицу выражение сожаления и при том готовности мириться с неизбежным.

– Первым с ней был обручен кто? Одд-Святожит, Олегов сын. Он еще был сыном Мальфрид дочери Ульва. Ингвар-младший – сын Ульвхильд дочери Ульва, его двоюродный брат.

– Святша тоже ему двоюродный брат!

– Но на девять лет младше, – развел руками Мистина: дескать, это обстоятельство никак не обойти. – Невесту первым получает тот из братьев, кто старше. Не нами сей обычай заведен. Надлежало ему первому и предложить ее, но мы же думали, он уже на внучке Бьёрна женился. А коли не женился и братову невесту хочет – ему и полагается.