Сибирь, союзники и Колчак т.1

На эту здравую речь наиболее ярый оратор эсеров, Колосов, ответил бессодержательными репликами, что сущность, мол, не в том, от каких организаций и как избираются, а какая цель ставится, и что Дума должна во что бы то ни стало существовать, чтобы подготовить созыв Сибирского Учредительного Собрания. Основная мысль Бедро о расширении подлинного крестьянского представительства осталась затушеванной.

Резиденция Правительства

По предложению членов Думы на повестку был поставлен еще один вопрос — о перенесении резиденции Правительства в Томск. Но не успел разнестись об этом слух, как из Омска прилетела телеграмма Серебренникова, что вся влиятельная общественность Омска протестует и грозит организовать свое правительство, если Совет министров переедет в Томск, отдавшись в пленение Думы. Если бы Правительство промолчало в Думе при обсуждении вопроса о его переезде, это было бы странно; если бы оно возражало, то мог бы получиться конфликт, неудобный с точки зрения престижа Думы; если бы оно согласилось на переезд, то противодействие Омска настолько бы усилилось, что осуществить переезд едва ли удалось бы, и это было бы невыгодно уже для престижа власти.

По поручению Правительства я заявил о желательности снятия вопроса с повестки. По этому поводу состоялось закрытое заседание совета старейшин, в котором Гришин-Алмазов с военной точки зрения, а я с политической объясняли неосуществимость в данный момент переезда.

Между тем Вологодский, Патушинский и Шатилов определенно тяготели к Томску и, в сущности, уже предрешили перенос резиденции, но решили окончательно оформить это в Омске. Шатилов, опасаясь, что в Омске разубедят переезжать, как потом, действительно, случилось, хотел во что бы то ни стало спровоцировать Думу на принятие резолюции о переезде. Поэтому, не отдавая себе отчета в неудобстве разноголосицы представителей Правительства в «парламентской» комиссии, он явился туда и стал возражать мне. На меня же напал и Гольдберг, который в моих объяснениях усмотрел признаки «неуважения» к Думе. Внезапно в комиссию явился Крутовский, которого почему-то Вологодский попросил присутствовать, несмотря на то что раньше это было поручено мне, и в результате Правительство запело в четыре голоса, причем в конце концов разобиделся больше всех Крутовский, и настолько серьезно, что даже ушел, а через час выехал из Томска к пенатам, в Красноярск.

Такова была обстановка томского парламента, института для «начинающих» политических деятелей.

Вопрос о резиденции все же был снят. По-видимому, малейшей настойчивости Правительства было бы достаточно, чтобы сделать Думу совершенно ручной. Слабохарактерность Вологодского, капризность и недомыслие Шатилова и привычка рисоваться «адвоката» Патушинского создали такой типичный «квартет» в самом Правительстве, что после поездки в Томск уже нельзя было откладывать реформы самого Правительства. Безгласные сотрудники «венценосных» избранников Думы, не имевшие возможности ни говорить, ни действовать в Томске и занимавшие ложное положение министров «без языка», решили добиться прав.

Перерыв сессий

К двадцатому августа программа Думы была исчерпана. Утром 20-го Сибирское Правительство постановило прервать занятия Думы до 10 сентября, и соответствующий указ тотчас же был отправлен Якушеву. Одновременно Сибирское Правительство утвердило и подписало в качестве своего постановления одобренное Думой положение о пополнении ее состава. В этих формальных моментах — указе Сибирского Правительства о перерыве и утверждении им законопроектов Думы — проявлялась суверенность Правительства, но мне показалось, что никто из членов Совета министров не заметил юридического значения подписанных актов. Зато это хорошо заметили в Думе.

Подлинник закона о пополнении Думы куда-то бесследно исчез. Наличность в моей походной канцелярии одного партийного человека, которого вскоре перевели в другое место, дала мне материал для некоторых размышлений. В мое отсутствие в Омске был напечатан без моего ведома политически безграмотным редактором «Собрания Узаконений» текст постановления Думы за подписью Якушева. Но этой «борьбой» можно было только забавляться.

Забавна была и история указа о перерыве работ Думы. Предвидя, что со стороны Думы будут попытки воздействовать на министров для отмены указа и что министры могут «поколебаться», я решил устроить политический пикник за город. Томск славится своими окрестностями, и Вологодский, как томский старожил, охотно согласился поехать. Но уже на лестнице он столкнулся с взволнованным Якушевым, который летел к Правительству, держа в руках текст одиозного указа. Дума, как самодовлеющая власть, одна только может объявлять перерывы своей работы; но указ написан, а председатель уезжает, и Якушев с растерянным видом отправился восвояси.

Прогулка состоялась. И действительно, хорошо было в сосновом бору, на берегу синей Томи, где гордая своей красою природа с молчаливым презрением жила своей жизнью, не внимая жалким и мелочным междоусобиям людей. А в Томске шумели «политики», волновались парламентарии и министры, разыскивая Председателя, телефонируя в газеты о приостановлении опубликования указа. Сколько было волнений из-за сущих пустяков!

Только поздно вечером Председателя Совета министров удалось разыскать, но пересмотр указа уже был невозможен, так как Крутовский уехал, а Шатилова не нашли. Меня командировали в Думу с инструкцией требовать опубликования. В Думу поехал и Патушинский. Что он говорил Якушеву, мне неизвестно, но уже, наверное, он не перечил «Дульцинее», потому что, в конце концов, не отличавшийся устойчивостью Якушев, бегавший то к Патушинскому, то ко мне, решил не оглашать указа.

— Так делается история, — сказал, потирая руки, проф. Никонов, товарищ председателя, первый юрист Думы и ближайший сотрудник эсеровской группы, несмотря на то, что после революции был удален из Петроградского университета как ставленник реакционера Кассо. Судьба играет людьми.

«Истории», однако, никакой не было сделано. Судьба Думы после первой ее сессии была предрешена. Это учреждение было убито господствовавшей в ней партией, не понявшей, что ее случайная численность не означает вовсе реальной ее силы. Путь политических интриг, на который стала Дума, привел, однако, к гибели и Сибирское Правительство.

— Я уезжаю из Томска с неприятным чувством. Я очень взволнован поведением Думы, — сказал я своему спутнику, министру юстиции, вместе с которым ехал на вокзал.

Но Патушинский, который почти накануне в приливе чистосердечия, свойственного ему, как аффектированному человеку, сознался мне, что «он пошел бы в отношении Думы на самые решительные меры, если бы не боялся Гришина-Алмазова» — теперь угрюмо промолчал.

Томск определил содержание следующего периода. Борьба с Гришиным-Алмазовым, борьба за Административный Совет, борьба с замыслами эсеров — вот что ожидало власть вместо практической работы по созданию армии и возрождению экономической жизни.

ГЛАВА VII

НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ ВЛАСТИ

В то время как в Томске происходила сессия Сибирской Областной Думы, на Западе — в Самаре и Омске — усиленно готовились к организации всероссийской власти. Этого требовало и политическое, и военное положение.

Число претендентов на политическую независимость росло с каждым днем. Киргизы организовали свое правительство, Алаш-Орду, башкиры декларировали свободу Башкурдистана и организовали свое войско, башкирскую конницу, для участия в боях с большевиками, появилось, как из-под земли, правительство еще не освобожденного Туркестана, и, наконец, рассеянные по всей Западной Сибири тюрко-татарские племена тоже заявили о своей национальной независимости, неизвестно на каких территориальных признаках построенной. Можно было вступить на путь непризнания этих эфемерных и искусственных правительств, но проще и лучше представлялось устранение их при посредстве всеми признанной всероссийской власти.

Военное положение, усложнявшаяся обстановка фронта, выявившаяся трудность борьбы, свидетельствовавшие о необходимости подготовки военных сил и организации единой армии, требовали тоже определенности и устойчивости политических отношений, которые могли быть достигнуты только при единстве власти.