Хомуня

Священник обрадовался, что его узнали, еще раз перекрестился.

— Да. Это я. А как тебя зовут, сын мой? Что-то я не могу…

— А ты не трудись, святой отец, — перебил его Черное ухо, — нам не доводилось встречаться, я видел тебя только издали. А имя знать мое — не обязательно. Кто эти люди?

Отец Димитрий нахмурился, его возмутила грубость Черного уха, но решил стерпеть, не злить его.

— Это рабы божьи, попали в беду. Вот церковь и решила приютить их. Люди они бедные. Он — калека, она — мать. Хозяйство у них…

— Сам вижу, — перебил его Черное ухо. — Я решил так: лошадей, корову, бычка, весь этот хлам, — он показал плеткой на арбу, — я забираю за твою голову, отец Димитрий. Можешь даже верхом уехать на своем коне! А за этих, если ими дорожит церковь, ты приведешь по пять скакунов за каждого. Их трое: женщина, мужчина и ребенок. Если не успеешь, найдешь их мертвыми. Так что… — Черное ухо помолчал, потом оскалил зубы и добавил: — Считай, что ты ограбил калеку и младенца, святой отец. Выкупил себя за их имущество.

Разбойники дружно захохотали.

— Не бери такого греха на душу, святой отец. Бог не простит тебе. Не теряй время, веди быстрее скакунов. Да выбирай лучших.

— Но где ж я возьму столько коней? — взмолился отец Димитрий.

— Не знаю, — ответил Черное ухо, повернулся к Булану и приказал: — Мужчину и женщину привязать к сосне, ребенка положить напротив.

Четверо всадников соскочили с коней, вырвали и бросили на землю плачущего Саурона, скрутили руки Аримасе и Русичу, волоком потащили к одинокой толстой сосне у небольшой скалы. Аримаса слезно молила пощадить сына, но никто не обращал на нее внимания. Только Булан спросил у Черного уха:

— Как привязать их, стоя или сидя?

— Можно сидя, — смилостивился Черное ухо и повернулся к священнику. — Последний раз предупреждаю тебя, что напрасно теряешь время. Не успеешь вернуться к сроку — найдешь их трупы. Я буду ждать под деревьями, около речки. Вон там. — Черное ухо показал на излучину реки, поросшую редколесьем.

Отец Димитрий горестно взглянул на Русича и Аримасу, привязанных к толстой сосне, на плачущего Саурона, брошенного у ног, перекрестился, вскочил в седло и поскакал из ущелья.

Русич окликнул главаря шайки:

— Эй, как тебя там! Именем матери твоей умоляю, отдай Аримасе сына! Если за это нужна человеческая жизнь, возьми мою.

Все посмотрели на Черное ухо. Тот махнул рукой — и Булан вернулся к сосне, освободил Аримасе руки, сунул ей Саурона и побежал к излучине.

Там грабители зарезали молодого бычка, развели между деревьями костер, начали готовить себе пищу.

Аримаса тихо спросила:

— Что же будет, Русич?

— Не знаю, Аримаса. Прости, что не мог защитить тебя и Саурона.

Постепенно солнце источило на землю запас живительного тепла. И хотя лучи его еще тянулись к темно-зеленому лесу и рыжеватым вершинам, они уже почти не грели. Тень от сосны, к которой были привязаны Аримаса и Русич, напитав прохладой сочную траву широкой поляны, перебежала к реке, накрыла собой излучину, а вместе с ней и редкие деревья, и уснувшее насытившееся войско Черного уха, и его самого, развалившегося на попоне, услужливо расстеленной одним из верных помощников.

Русич поднял голову и вдали увидел всадников. Широко рассыпавшись по долине, они стремительно приближались к горловине ущелья. В середине группы Русич заметил отца Димитрия. Черная сутана его растегнулась и так развевалась на ветру, что казалось, священник расправил крылья и вот-вот взлетит над горами.

— Смотри, Аримаса, — тихо шепнул Русич, — едут избавители наши.

Аримаса обрадовалась и, присмотревшись, сказала:

— Видишь длинноволосого, с непокрытой головой, рядом с маленьким Вретрангом? Это и есть Бабахан. Наконец-то кончились наши мучения.

Один из грабителей зашевелился. Это был Булан. Он не спеша поднялся на ноги, качаясь, сонный, отошел к ближайшему дереву, омочил его корни и возвратился на место. Только улегся, снова встал, прислушался, посматривая в сторону долины — до табора уже доносился конский топот, — быстро взбежал наверх и увидел воинов Бабахана.

— Вай-йя! — тревожно закричал Булан и побежал обратно. — Вай-йя! Вставайте, вставайте! Священник обманул нас, он привел людей!

Грабители кинулись к своим лошадям.

Через минуту Черное ухо, а следом и остальные, оседлав коней, выскочили на пригорок, к арбе. Отряд Бабахана был уже почти рядом, примерно на два полета стрелы.

— Уходим к глубоким пещерам! — крикнул Черное ухо и поскакал по ущелью. Потом обернулся, придержал коня, подождал пока поравняется с ним Булан, что-то приказал, показывая плетью на Аримасу и Русича.

Булан, прихватив с собой еще одного грабителя, повернул обратно. Не доезжая до арбы, они резко осадили лошадей и, не обращая внимания на приближавшихся к ним Бабахана и Вретранга, сорвали с плеч луки, выхватили из колчанов по стреле, прицелились в Русича и Аримасу.

Бабахан и Вретранг, не останавливаясь, тоже натянули свои луки.

Аримаса отбросила в густую траву заплакавшего Саурона, сжалась в комок и закрыла глаза. Русич попытался хоть как-нибудь прикрыть собой Аримасу, склонился над нею, насколько позволяли ремни, и тут же посланная в него стрела обожгла плечо и застряла в сосне. Аримаса дернулась под наклонившимся Русичем, вскрикнула и обеими руками схватилась за незащищенный бок.

Русич рвался изо всех сил, но не мог разорвать крепких упряжных ремней, которыми их привязали к сосне. Корчась от боли, Аримаса вытащила и отбросила в сторону желтоватый прутик, но это не облегчило ее страданий. Железный наконечник стрелы намертво застрял где-то внутри, между ребрами. Из раны хлестала кровь и по рукам Аримасы бежала вниз, на землю.

Вретранг и Бабахан, прикончив обоих бандитов, спешили к пленникам.

По настоянию отца Димитрия Аримасу привезли в Аланополис, где священник надеялся найти хорошего лекаря. Но Аримасе день ото дня становилось хуже, она умирала.

Русич, почерневший от свалившегося на него горя, сидел у нее в изголовье, менял повязки, поил отваром трав, которые приносил ему монах, присланный отцом Димитрием.

Бабахан тоже находился в доме Вретранга, куда поместили Аримасу, только один раз отлучился — съездил к себе в селение, привез Сахиру с двухмесячным сыном. Сахира кормила грудью и Саурона.

Аримаса все чаще и чаще теряла сознание. И когда сама почувствовала приближение смерти, еле слышно, срывающимся голосом сказала:

— Не страдай, Русич. Боги потому и зовут мою душу к себе, что я уже испытала полную меру счастья, отпущенную мне ими. Я встретила тебя и родила сына. Разве может в покинутом людьми ущелье одинокая женщица иметь лучшую долю? Мне не хочется умирать, Русич. Но — и сил больше нет терпеть боли. Смерть принесет мне облегчение. Об одном только тревожусь: трудно будет тебе растить Саурона. Отдай сына Бабахану и Сахире. Так будет лучше. Русич, поверь мне. Я хочу, чтобы сын вырос счастливым человеком.

Просьба Аримасы оказалась настолько неожиданной, что Русич растерялся и поначалу не ответил ей, лишь сглотнул подкативший к горлу комок. В один миг лишиться жены и сына? Как ему пережить такое? Русич противился словам Аримасы, не принимал их, но и не мог не исполнить ее последней воли. И он утвердительно кивнул головой.

Аримаса попросила поднести сына. Сахира положила Саурона рядом с нею. Подошел Бабахан. Аримаса бескровной ладонью прикоснулась к голове сына.

— Бабахан, тебя и Сахиру прошу, воспитайте Саурона, чтобы он был достойным сыном нашего рода. Будьте ему отцом и матерью. Но пусть не забывает и родного отца. Нет для меня человека дороже, чем Русич. И Саурон должен гордиться им.

Аримасу похоронили в церкви святой Анны. Через неделю Бабахан и Сахира увезли Саурона, а Русич постригся в монахи и принял имя Лука.