Золотой век

— Ты, пожалуйста, князь, на меня не сердись. Ведь я привык всякому «резать в глаза правду-матку»… Если бы меня спросил и сам граф Баратынский насчет своей женитьбы: то я бы ему так ответил: «Не блажи, граф, не заедай девичью жизнь, или тебе не хватает крепостных баб да девок»? А за приглашение на свадьбу, князь, тебе большое спасибо!.. Попировал бы с радостью… да надо в Питер ехать, к государыне, — так проговорил своему старому приятелю граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский.

Как решился спесивый князь Полянский ради примирения приехать в дом графа Румянцева-Задунайского?

С какою целью он то сделал?

А вот как.

Князь Платон Алексеевич приехал под предлогом пригласить графа Петра Александровича на свадьбу своей дочери; этой свадьбой он хотел графа окончательно сбить с толку и заставить не верить начинавшему ходить по Москве слуху, что княжну Наташу насильно отдают за графа Баратынского и что она любит другого.

— А скажи, князь Платон Алексеевич, мне откровенно: дочь твоя, княжна Наталья Платоновна, охотою идет замуж за Баратынского?

— Граф, а тебе разве это знать необходимо?

— Положим, необходимости нет. А все же любопытно.

— Изволь, граф Петр Александрович, я удовлетворю твое любопытство: моя дочь привыкла исполнять мою волю, мое желание.

— Из твоих слов, князь, видно, что княжна не с охотой идет за Баратынского.

— Не знаю, о том у ней я не спрашивал. Я только сказал дочери, что нашел ей в мужья графа Баратынского, — холодно ответил своему старому сослуживцу князь Полянский.

— Тебе, князь, не жаль дочери-то?

— Что за вопрос странный!..

— Странного в моем вопросе, князь, мало… Если бы я не имел расположения к тебе и к твоей дочери, то не спросил бы.

— За расположение, граф, тебе спасибо!.. А твой вопрос назвал я странным потому, что какой же отец не любит своих детей, не заботится об их счастии?

— Есть, князь, и такие отцы, которые ради пустого тщеславия или ради предрассудка губят, не сознавая сами того, своих детей.

— Надеюсь, меня к таким отцам ты не причисляешь?

— Прости, причисляю…

— Меня? — с удивлением воскликнул князь Полянский.

— Тебя, князь…

— Вот как… Впрочем, граф Петр Александрович, ты волен смотреть на меня какими хочешь глазами! — в словах Полянского прозвучала ирония и гнев.

— Ты, пожалуйста, князь Платон Алексеевич, на меня не претендуй. Говорю я с тобой как со старым моим товарищем и сослуживцем.

— Граф, я хорошо понимаю и ценю твои слова.

— Это, князь, уж твое дело.

— Оставим, граф, про сие говорить. Ты лучше скажи что-нибудь новенькое про своего адъютанта Серебрякова.

— Новенькое? — возвышая голос и пристально посматривая на князя Полянского, переспросил у него Румянцев-Задунайский.

— Да, граф… Напал ты на его след или нет? — совершенно спокойно промолвил князь Платон Алексеевич.

— Нет… Офицер Серебряков или угодил к своему недругу в руки, или его и в живых нет.

Граф Румянцев-Задунайский и верил, и нет, что его адъютант находится в руках князя Полянского, и опять поднимать об этом вопрос он избегал; как уже знаем, не хотел заводить спора или ссориться с князем Полянским.

Князь Платон Алексеевич, пробыв некоторое время у графа Румянцева-Задунайского и дружески с ним простившись, уехал к себе.

XXXV

В доме князя Полянского шло спешное приготовление к свадьбе княжны Натальи Платоновны.

В девичьей дворовые портнихи и белошвейки от ранней зари до позднего вечера сидели за спешной работой.

Готовилось приданое княжне; но ее самой в Москве не было: она с теткой, княжной Ириной Алексеевной, продолжала жить все в ярославской усадьбе, под строгим и бдительным надзором княжеского камердинера Григория Наумовича.

Князь Полянский торопился теперь свадьбою своей дочери; откладывать далее он не хотел.

Граф Баратынский был тому несказанно рад и считал дни и часы, когда назовет он красавицу княжну Наташу своей женой, единственную наследницу князя Полянского.

Несмотря на свое огромное богатство, граф Баратынский скуп был до скаредности; иметь красавицу жену и почти миллион приданого, хоть кого разохотит. Разумеется, граф ничего не знал про любовь своей невесты к молодому гвардейскому офицеру Серебрякову.

Княжна Наташа, как уже знаем, презирая своего жениха, прямо в глаза сказала ему, что его не любит и что любит другого; но не назвала, кого она любит.

Старик жених не придал большого значения словам своей невесты; ему очень не хотелось отказаться от миллионного приданого и от красавицы княжны.

Если бы даже он и знал, что княжна ходила на свидание к своему возлюбленному, то и тогда бы не подумал отказаться.

Но свидание княжны Наташи в саду с Серебряковым тщательно скрывали от старого жениха.

Граф Баратынский немало удивился, когда ему сказали, что его невеста уехала в ярославскую вотчину.

— Зачем? — не спросил, а как-то ревниво воскликнул граф Аполлон Иванович.

— В моей ярославской вотчине схоронена ее мать. Ну Наташа и поехала перед честным венцом помолиться на материной могиле и поплакать, — совершенно покойно ответил князь Платон Алексеевич своему нареченному зятю.

— Стало быть, княжна должна вернуться скоро?

— Разумеется, скоро.

— А как?

— Ну, пробудет там, в усадьбе, еще дней пять-шесть — не больше.

— Так много!..

— Не спеши, граф; успеешь еще намиловаться с молодой женой.

— Боюсь я, мой нареченный тестюшка…

— Чего?

— Пожалуй, княжна любить меня не станет?

— А ты так сделай, чтобы полюбила.

— Как сделать-то?

— Ты разве не знаешь, чем примануть девичью любовь?

— Не знаю и то, князь.

— Хочешь научу?

— Научи, князь Платон Алексеевич, о том прошу-усердно.

— А что, граф Аполлон Иванович, мне за науку дашь? — шутливо спросил у Баратынского князь Полянский.

— Все, что желаешь, князь, ничего не пожалею, только научи, как мне приобрести любовь княжны Натальи Платоновны, моей милой невесты, — несмотря на свои довольно пожилые годы, с юношеским пылом проговорил нравственно испорченный граф Баратынский.

— А ты, мой нареченный зять, тряхни мошной и хороший подарочек невесте приготовь, — посоветовал Баратынскому князь Полянский.

— За этим, князь, у меня не станет дела. Только едва ли за подарок княжна меня полюбит.

— А ты попробуй, не скупись…

— Да разве я скуплюсь, для моей милой невесты я все готов отдать.

— Ну, все-то не отдавайте, а подарите ей, граф, ожерелье из крупного бурмитского жемчуга, которое я видел у вас.

— Ожерелью тому, князь, ведь цены нет.

— Вот и жалко стало.

— Нет, нет… Стану ли, мол, я жалеть для любезной невесты? После матушки покойницы досталось мне то жемчужное ожерелье.

— И подарите его, граф, моей дочери, а своей невесте.

— Подарю, с радостью. Вы, нареченный тестюшка, пришлите сказать, когда приедет из усадьбы княжна Наталья Платоновна. И я в ту пору явиться не замедлю и ожерелье с собой прихвачу.

— В ту пору, граф, и невеста к вам станет поласковее и поприветливее. До нарядов и до камней самоцветных куда охочи девки-то было встарь, так и теперь, — весело проговорил князь Платон Алексеевич.

— Говорю, князь, ни за чем не постою, только бы полюбила меня княжна Наталья Платоновна.

— Полюбит, говорю.

— Однако, я, князь Платон Алексеевич, боюсь.

— Чего еще?

— Состоится ли моя свадьба с вашей дочерью?

— Граф Аполлон Иванович, за кого же меня вы принимаете? Данного слова я держусь!

— Простите, князь. Но с таким нетерпением жду я того счастливого дня, когда назову княжну Платоновну своей женой.

— Дождетесь. Приезжайте дней через пять и увидите свою невесту.

Радостным и довольным поехал граф Баратынский из дома своего нареченного тестя в свою подмосковную усадьбу.

В тот же день князь Платон Алексеевич послал нарочного в ярославскую вотчину с приказом к своему камердинеру Григорию Наумовичу «не мешкая, собираться и ехать в Москву; привезти с собою княжен Наталью Платоновну и Ирину Алексеевну».