На пороге трона

Граф Бестужев не выказал ни малейшего удивления смелости, с которой случайно попавшая ко двору молодая «дама» заговорила вдруг о намерениях короля Франции; он склонился пред ней с таким лицом, как будто стоял пред послом его всехристианнейшего величества.

   — Нам, — произнёс он деловым тоном, — не представится затруднений уговориться относительно способа и размеров такого участия его величества в военных расходах; но прежде всего необходимо установить цели и границы таких совместных действий, на которые вы, ваше величество, решились.

Императрица поддакивала ему с совершенно восхищенным видом; она была в восторге от готовности канцлера, от которого ждала противоречия.

   — Сегодня создалось замечательное совпадение, — промолвил граф Бестужев, открывая свой портфель. — То самое дело, ради которого я имею счастье лицезреть мою милостивую повелительницу, есть как раз то, ради которого часом позже я должен был бы просить аудиенцию самолично. Когда я понял, что интересы России совпадают с интересами Франции, я тотчас же подумал, что вам, ваше величество, необходимо заключить с обеими державами крепкий формальный договор, в основании которого не лежало бы какого-либо ложного положения, как это было во время договора с Англией.

   — Франция и Австрия, — заметила мадемуазель де Бомон, — заключили в мае прошлого года трактат в Версале, который, по моему мнению, содержит в себе всё, что касается способа и целей совместных военных действий; и теперь необходимо, пожалуй, лишь присоединение её величества императрицы к этому трактату; у меня есть с собой этот документ, и, с позволения её величества, я буду иметь честь сообщить его содержание господину канцлеру.

   — Я знаком с Версальским трактатом, — с тонкой улыбкой произнёс граф Бестужев, — и так как у меня было намерение посоветовать вашему величеству как раз то, в чём ясный ум вашего величества отдал себе отчёт сам, то я принёс с собой дословную копию документа.

Он открыл свой портфель, достал большой лист бумаги и медленно расправил его.

   — Вам известен Версальский трактат? — воскликнул поражённый шевалье. — Но ведь это — секретный документ...

   — Я не очень полагаюсь на дипломатическую тайну, — возразил граф Бестужев и передал бумагу молодой фрейлине: — Не угодно ли вам удостовериться в верности копии.

Мадемуазель де Бомон пробежала глазами написанное на бумаге.

   — Верно, совершенно верно! — воскликнула она, качая головой. — Не понимаю, как удалось вам, граф, получить этот документ! И я позволю себе поздравить вас по поводу проявленной вами ловкости.

Императрица была в восторге от этого успеха её дипломата.

   — Благодарю вас, Алексей Петрович, — произнесла она, милостиво подавая Бестужеву руку для поцелуя, — я вижу, вы зорко стоите на страже наших интересов и от вас не ускользнёт ничто.

   — Так как договор у нас имеется, — заговорил граф Бестужев, в то время как мадемуазель де Бомон смотрела со слегка мрачным лицом на документ, который содержался в качестве секретного в архиве французского министерства и, несмотря на это, был представлен ей русским министром, как нечто давно и хорошо ему известное, — так как договор у нас имеется, то, по-моему, не имеется никаких затруднений к тому, чтобы вы, ваше величество, присоединились к этому договору, возложив на меня его подписание, если тут только имеется лицо, уполномоченное его величеством королём Франции на помещение под трактатом своей подписи рядом с моей.

   — Лицо, имеющее такие полномочия, находится теперь здесь, — быстро промолвила императрица, — мадемуазель де Бомон была почтена самым недвусмысленным доверием моего дорогого брата, короля французского.

На лице графа Бестужева не выразилось опять-таки ни тени удивления. Француженка подала ему верительные грамоты короля Франции, и канцлер передал их обратно, после беглого взгляда на содержание и на подпись короля.

   — Прикажете, ваше величество, — произнёс он, — прочесть документ вслух?

   — Этого не нужно, — поспешно произнесла Елизавета Петровна. — Так как вы знакомы с ним и советуете мне присоединиться к нему, то мы можем покончить теперь с этим делом.

Она указала на стоявший у стены письменный стол. Граф Бестужев поместил свою подпись, прибавив несколько строк, содержавших формулу присоединения России ко всем положениям трактата. Затем он подал перо мадемуазель де Бомон, и та подписала твёрдым почерком свою фамилию рядом с фамилией канцлера.

   — Желаю вам счастья! — проговорил граф Бестужев, подавая фрейлине руку с выражением лица, не содержавшим в себе ни на йоту обычной в тот век любезности по отношению к даме. — Вы сослужили большую службу вашему королю, точно так же как, по моему мнению, и я оказал таковую же моей государыне подписанием этого договора. Теперь нужно только возобновить прерванные было дипломатические отношения, которые как-никак, а необходимы между союзными державами...

   — В этом перерыве была не моя вина, — воскликнула Елизавета Петровна, — маркиз де Лопиталь был очень любезным человеком, и я охотно принимала его при моём дворе, но граф дю Шатле оскорбил моего посланника в Лондоне, заспорив о старшинстве по чину, а мой посланник был старше его...

   — Граф дю Шатле, — поспешно произнёс шевалье де Бомон, — не находится больше в Лондоне, король накажет его и поручит маркизу де Лопиталь известить об этом ваше величество, если только вы милостиво согласитесь снова принять маркиза.

   — Я не могу иметь никаких претензий к Франции, — сказала Елизавета Петровна с нежным взглядом по адресу своей «фрейлины», — к стране, которую считает родиной мой лучший и любимый друг; а потому поспешите, граф Алексей Петрович, привести всё это в порядок! Я жду маркиза де Лопиталь, чтобы сообщить ему, что Франция имеет в моём лице лучшего друга и союзника.

Граф Бестужев почтительно поклонился императрице и подал затем мадемуазель де Бомон руку, причём его взгляд так хитро испытующе остановился на её лице, что она улыбнулась и, отвечая на рукопожатие графа, произнесла:

   — Здесь, при дворе, я узнала кое-что, что до сих пор было не известно мне, а именно: я научилась ценить всеведение канцлера России, который проникает все секреты; я уверена, что ум графа Бестужева окажется для моего повелителя столь же верным союзником, как и меч генерала Апраксина!

   — И тот, и другой принадлежат императрице, — ответил граф, — и она потребует от обоих, чтобы они сбросили в бездну врагов Франции и России.

Одна из доверенных камер-фрау императрицы доложила о приходе обер-камергера графа Ивана Ивановича Шувалова.

Императрица сжалась и вопросительно посмотрела на француженку. Лицо графа Бестужева озарилось злобной радостью.

   — А, — произнёс он, — мы и забыли об обер-камергере!.. Ведь вы, ваше величество, изволили приказать, чтобы он присутствовал при докладе о государственных делах; но так как вы, ваше величество, изволили весьма неожиданно вызвать меня, то я и не успел известить его.

   — Впустите графа, ваше величество, — просительно сказала мадемуазель де Бомон, — он — друг Франции и обрадуется решению вашего величества.

Императрица кивнула головой остановившейся на пороге камер-фрау, и в комнату вошёл граф Иван Иванович Шувалов. Он был бледен, его лихорадочно сверкающие глаза свидетельствовали о бессонной ночи; на тёмный утренний костюм была небрежно наброшена голубая андреевская лента; он был без шпаги и звезды на груди. Он холодно склонился перед императрицей, беглым кивком головы приветствовал канцлера и смерил презрительным взглядом мадемуазель де Бомон.

Императрица не стала ждать, чтобы он заговорил, и, протянув ему руку, поспешно начала:

   — Я хотела послать за вами, граф Иван Иванович; канцлер подал мне совет, совпадающий с высказанными вами взглядами, а именно — присоединиться к франко-австрийскому союзу и двинуть мои армии против прусского короля.

Граф Иван Иванович удивлённо посмотрел на канцлера, и по его лицу скользнуло беглое выражение удовлетворения, но тотчас же черты его лица снова приняли прежнее мрачно-угрожающее выражение.