Под знаком змеи.Клеопатра

У меня возникла идея.

— Послушай, Салмо, — воскликнул я, — это очень легко сделать. Хочешь быть моим слугой? Для этого достаточно будет и одного глаза. Тогда тебе не придется становиться поденщиком, и ты сможешь и дальше кормить семью. Я научу тебя всему, что должен уметь помощник врача. Это интересная и ответственная работа.

— Ты доверишь мне это?

На его разбитом, израненном лице промелькнуло что-то вроде отчаяния и страха. Мне стало жаль его, и я почувствовал, что почти полюбил его за время нашего путешествия.

— Да, — твердо сказал я, — и это, и многое другое. А теперь давай поскорее собираться в обратный путь.

Впрочем, до этого мне предстояло еще побывать на помолвке Ирода и хасмонейской принцессы Мариамны. Она была внучкой первосвященника Гиркана, и Ирод хотел таким образом породниться со старинным, уважаемым в Иудее родом. Хотя тетрарх еще был женат на Дорис, матери своего сына Антипатра, однако эта Дорис уже стала для него не важна и вскоре должна была получить отставку. Его сын Антипатр, названный в честь отца Ирода, терял при этом право первородства и становился незаконнорожденным.

По поводу помолвки было устроено пышное празднество, на котором Ирод впервые предстал как правитель, в цветном, необычайно пышном облачении. Маленькая стройная Мариамна была молчалива и скрывала свое лицо под покрывалом. Распорядитель передвигал ее то туда, то сюда, точно куклу. Невесте было всего одиннадцать, так что свадьба должна была состояться только через несколько лет.

Обрадованный, что теперь наконец-то можно ехать, я вернулся на постоялый двор и приказал Салмо раздобыть для нас трех хороших мулов. Но не успел он вернуться, как явился посыльный от Ирода и передал мне письмо из Александрии. Оно было скреплено двумя печатями: Клеопатры и Протарха.

«Олимпу, Нашему послу в Иерусалиме… Наша милостивая повелительница, царица Клеопатра, отправляется в августе в Таре по приглашению славного, одержавшего много побед полководца Марка Антония. Царица предлагает тебе отправиться туда сразу из Иерусалима, чтобы заранее засвидетельствовать императору наше глубокое уважение, и подготовить все к прибытию царицы».

Итак, Марк Антоний носил теперь титул императора, который присваивали полководцу, одержавшему много важных побед.

Текст был написан по-гречески, но внизу было несколько строк на египетском:

«Присмотрись к Антонию и постарайся разведать его намерения. К.»

Прочитав послание, я спросил себя, не было ли оно прежде открыто в доме Ирода. Впрочем, это, кажется, было уже не важно.

Когда Салмо вернулся с мулами, я хлопнул его по плечу и сказал нарочито бодрым голосом:

— Твоей семье придется еще немного подождать: судьба в образе нашей царицы направляет наш путь на север, а не на юг. Мы оправляемся в Таре, столицу Киликии.

Он воспринял это известие спокойно.

—Жена и так вряд ли меня ждет, да и не такое уж это далекое путешествие. Вот только неплохо было бы послать им немного денег.

Я вытащил кошель с ауреями и протянул ему пять золотых.

— Подарок Ирода послу и его слуге. Наш египетский торговец может все устроить. Но скажи ему, чтобы он направил деньги во дворец, а не сразу твоей семье. Чиновники там надежные и передадут их твоей жене.

Мы отправились из Иерусалима в Тир, древний портовый и торговый город, а оттуда на небольшом паруснике отплыли в Таре, который, против ожиданий, был расположен несколько в глубине страны, на реке Кидн. Парусник доставил нас в маленький речной порт, где было очень оживленно, и суда толпились, как овцы в загоне. Оттуда мы на лодке добрались до города.

Марк Антоний занимал древний дворец сатрапов и властителей Киликии. В дворцовом квартале царило оживленное движение, как в Риме между Форумом Романорум и Форумом Боариум, и повсюду слышалась разноязыкая речь.

Марк Антоний принял меня уже на следующий день.

С приездом Марка Антония сонный Таре оживился. Все постоялые дворы — и хорошие и плохие — были переполнены. Однако Салмо удалось разыскать на рынке еврейского торговца вином, который за хорошую плату предоставил нам комнату на несколько дней.

Евреи жили в Тарсе в отдельном квартале, в котором были две синагоги, несколько школ, бани и кошерные лавки. Я снова с удовольствием отметил, что этот народ очень любит чистоту и — в противоположность свободным грекам — даже среди богатых людей у них считается зазорным не владеть никаким ремеслом.

В доме торговца вином мы немного отдохнули с дороги, а потом разыскали баню и основательно вымылись. На следующий день я отправил Салмо с письмом во дворец, к императору Марку Антонию.

«Олимп, чрезвычайный посол ее величества царицы Клеопатры, почтительнейше просит о краткой аудиенции».

Я был готов к тому, что ответа придется ждать несколько недель и никак не предполагал, что буду принят уже на следующий день. Сегодня я знаю, что тогда Египет был для Антония первоочередной проблемой, потому что часть сенаторов в Риме выступала за его немедленный захват.

В ответе, подписанном секретарем Антония, говорилось:

«Марк Антоний, император, приглашает посла Олимпа сегодня вечером на симпосий».

Я больше предпочел бы разговор с глазу на глаз, но, возможно, все еще было впереди. В последний раз я видел Антония пять лет назад в Риме, и его облик отчетливо запомнился мне.

Теперь же я его почти не узнал. Его широкое суровое лицо избороздили глубокие морщины, под покрасневшими глазами появились мешки, верхняя губа ввалилась, вероятно, потому, что не хватало нескольких передних зубов. На помятом лице отражались следы разгульных ночей. Впрочем, все это никак не выражало его физического состояния. Он был высок, силен и мускулист. Рядом с ним Октавий показался бы слабым карликом. Он быстро и решительно шагнул мне навстречу, сильно пожал руку и сказал громким, слегка хриплым голосом:

— Олимп! Я вижу, вместе с именем ты сменил и призвание! В Риме я знал тебя как личного врача Гиппократа, а теперь ты стал политиком. Ты решил навсегда оставить врачебное искусство? Политика — это опасное ремесло, и многим оно стоило жизни, как ты увидел за последние годы.

— Конечно, император, но я стал послом только на время и скорее случайно. Я по-прежнему остаюсь врачом, а имя я сменил по желанию царицы, которая решила, что Олимп — не очень мне подходит, и назвала меня в честь моего великого предшественника.

Он хлопнул меня по плечу — так сильно, что оно болело у меня еще несколько дней.

— Как бы там ни было, я рад тебя видеть. У тебя есть какое-нибудь послание или грамота царицы?

Я ожидал этого вопроса и был готов к нему.

— Нет, император. Все, что нужно, она обсудит с тобой сама, когда прибудет. Я прибыл, только чтобы подготовить все к ее встрече. Но могу сказать, что царица едет сюда с доверием и готовностью поддержать Рим, который связывает с Египтом договор о дружбе.

Антоний громко и сердечно рассмеялся.

— Охотно этому верю! Что был бы Египет без Рима? Но не забывай, что этот договор с Клеопатрой заключил божественный Цезарь.

— И она была верна ему и после его смерти, когда поддержала его друзей и наследников, выступивших против убийц — сначала Долабеллу в Сирии, потом тебя, Октавия и Лепида против Брута и Кассия. В том, что ее флот погиб во время бури, ты должен обвинять богов, а не ее.

— Да, богов! — усмехнулся император. — На них нельзя положиться, и, однако, мы все равно чтим их. Ну, хватит об этом — в честь твоего прибытия я решил устроить симпосий. Надеюсь, он тебе понравится и запомнится.

Конечно, я возгордился этим, пока не увидел позднее, что Антоний по каждому поводу устраивал попойки. Впрочем, это слово не подходит для симпосиев, которые Антоний превращал в настоящие представления.

Когда мы вошли в небольшой праздничный зал, все гости, собравшиеся там — их было около двадцати, — поднялись перед своим полководцем. Антоний представил меня им как чрезвычайного посла из Египта и затем познакомил меня с каждым из них в отдельности. Все они были высшими офицерами из легионов Антония, старые братья по оружию и застолью, все примерно ровесники императора, которому тогда уже минуло сорок лет. Кое-кто из них почти не скрывал своей неприязни к «египтянину» — это они позднее отговаривали Антония от союза с Клеопатрой.