Перикл

Он уехал на Крит, затем отправился в Ионию, оттуда в Египет, в другие страны. И всюду изучал законы, по которым жили посещаемые им государства, надеясь собрать лучшее, чтобы затем передать их в Спарту, на родину, где жизнь, к несчастью, была устроена ужасным образом: кучка богатых спартиатов купалась в роскоши, а прочие прозябали в нищете, нравы были дикие, воспитанием юношества никто не занимался, власть то тиранов, то разнузданной толпы накатывала на Спарту, как волны на берег.

Ликург был царём Спарты меньше года, но многие спартанцы успели полюбить его за доброту, ум и справедливость. И когда он уехал, стали жалеть о нём, искать способ вернуть его на родину.

Ликург, вняв просьбам соотечественников, в конце концов вернулся и стал советником царя Харилая, своего племянника, которому он некогда уступил царский трон. Харилай увидел в Ликурге подлинного наставника и стал исполнять всё, что тот ему советовал.

Желая знать, правильно ли он поступает, и заручиться поддержкой богов, Ликург вскоре по возвращении в Спарту отправился в Дельфы к пифии — и та прорекла ему:

Когда же Ликург спросил, хороши ли те законы, которые он привёз в Спарту, пифия ответила, что лучше его законов нет ни в одном государстве. «Любезный Зевсу» тотчас вернулся в Спарту и приступил к великим преобразованиям.

Прежде всего он учредил Совет старейшин, назначив в него двадцать восемь своих верных сторонников. Совет старейшин стал непреодолимой преградой на пути безрассудств и произвола, которые, увы, так часто обуревают и царей и толпу, — врагом деспотизма и охлократии. Совет старейшин призван был защитить царя от толпы и народ — от царского своеволия. Так был достигнут в Спарте внутренний мир. Мир, но не благополучие.

Благополучие спартанцам принёс другой закон Ликурга, который касался земельного вопроса: Ликург убедил всех землевладельцев отказаться от своих земельных владений в пользу государства, а затем, собрав земли, поровну разделил их между всеми спартанцами. Тридцать тысяч участков получили периэки, свободные граждане Лаконии, и девять тысяч — собственно спартанцы, полноправные граждане Спарты, воины, на которых работали илоты, государственные рабы. Теперь каждый земельный участок приносил его владельцу ежегодно от семидесяти до восьмидесяти медимнов [2] ячменя, небольшое количество вина, масла и овощей, которых, по мнению Ликурга, было достаточно, чтобы жить не болея, в добром здоровье, ни в чём другом не нуждаясь. В Спарте не стало несчастных голодных и бессовестных обжор.

К тому же никто из мужчин теперь не обедал дома. Ликург установил для спартанцев совместные трапезы, сисситии. Теперь они ели за общим столом и только то, что было предписано законом. За столом собирались по пятнадцать человек, и повара выставляли им то, что было положено, ни больше ни меньше. Ведь каждый участвовал в сисситиях с равной долей взноса, которая ежемесячно составляла один медимн ячменя, восемь хоев [3] вина, пять мин [4] сыру, две с половиной мины винных ягод и немного денег, чтобы купить для общего стола масло, соль и другие продукты. За общим столом отныне обедал и царь.

А чтобы окончательно уничтожить в Спарте неравенство, Ликург велел чеканить железные деньги, изъяв из обращения все золотые и серебряные монеты. Новые деньги были тяжелы, достоинства чрезвычайно малого, к тому же не подлежали ни переплавке, ни перековке из-за низкого качества металла — были хрупкими и разъедались ржавчиной при долгом хранении. Десять мин в новых деньгах занимали в доме целую кладовую, а перевезти их можно было только на телеге. Деньги нельзя было копить, их не брали в других государствах, в таких деньгах невозможно было тайно получить взятку — мздоимцу даже для малой взятки понадобился бы мешок, который он не в силах был бы поднять. По этой же причине их нельзя было украсть. Иностранные купцы не заходили в прибрежные города Спарты всё из-за тех же денег. Не стало в Спарте ни золотых украшений, ни драгоценных камней, ни дорогих одежд, ни роскошной утвари.

Ликург запретил зарубежные путешествия, чтобы спартанцы не развращались, наблюдая иную жизнь. В Спарту был также закрыт доступ иностранцам.

Вершиной законодательства Ликурга стали законы о воспитании юношества, которые делали каждого спартанца закалённым, мужественным воином, не боящимся никаких испытаний и самой смерти. О спартанцах говорили: «Лучше всю жизнь есть со спартанцами чёрный ячменный хлеб, чем встретиться с ними в бою».

Когда важнейшие из законов Ликурга вошли в жизнь, когда в Спарте воцарились желанные порядок и мир, Ликург созвал Народное собрание и объявил, что отправляется в Дельфы за новым оракулом, поскольку хочет узнать, что ещё нужно сделать для процветания Спарты. Он взял с собравшихся клятву, что они ничего не изменят в государстве, пока он не вернётся из Дельф.

На самом же деле царь задумал покинуть Спарту навсегда, чтобы спартанцы, соблюдая данную клятву, жили по его законам вечно. На Крите Ликург уморил себя голодом, завещав друзьям сжечь его труп, а пепел бросить в море. Таким завещанием он хотел избавить спартанцев от искушения перевезти в Спарту его останки и тем освободить себя от клятвы — дескать, правитель вернулся и, стало быть, они могут нарушить его законы.

Ликург не вернулся, но частица его пепла — в каждой набегающей на берег волне... Время разъедает установления Ликурга, как ржавчина разъедает железные деньги. Вот и Плистоанакт, молодой спартанский царь, сын Павсания, взойдя на трон, побывал в гостях у ионийских тиранов и персидских сатрапов, наслаждаясь их щедрым гостеприимством и роскошью дворцов, о чём, говорят, теперь тоскует среди грубых и бедных соотечественников, довольствуясь на сисситиях похлёбкой, чёрным хлебом и кислым вином...

Афиняне издавна стремились устроить свою жизнь иначе, чем спартанцы, потому что более всего ценят свободу и естественный порядок вещей. Драконт, который правил Афинами до Солона, так боялся свободолюбия афинян, что ввёл законы, которые едва не погубили их. Да и служил он не афинскому народу, а кучке разжиревших на чужих бедах собственников, к которой принадлежал и сам. За долги свободный афинянин превращался в раба и мог быть продан иноземцам. За любое посягательство на собственность богатеев афинян подвергали смертной казни — украл ли он несколько колосьев с чужого поля, или горсть маслин из чужого сада, или лепёшку с лотка торговца. О законах Драконта говорили, что они написаны кровью.

Солон, став архонтом и получив от народа чрезвычайные полномочия, отменил все законы Драконта, кроме одного — закона об убийстве, по которому виновного приговаривали к смертной казни. Прежде всего Солон простил афинянам все долги и впредь запретил ссужать кому-либо деньги «под залог тела». Свободный афинянин не мог отныне превратиться в раба из-за долгов. Кроме того, Солон выкупил всех афинян, проданных в рабство на чужбину, и вернул их на родину свободными гражданами. Он создал Совет Четырёхсот и созвал Народное собрание, Экклесию. Выборный Совет и Народное собрание решали отныне в Афинах все государственные дела, обсуждая их публично.

Пожалев девушек, которым из-за бедности трудно было сыскать себе жениха, Солон уничтожил обычай давать за невестой приданое, сказав, что женитьба не может быть доходным предприятием, что её цель — рождение детей, радость и любовь.

Он разрешил «дома радости», чтобы юноши не совращали друг друга и постигали искусство любви до вступления в брак.