Кри-Кри

Кри-Кри очень льстило, что все приветствовали его спутника и он мог вместе с членом правительства пробраться на самую площадь, доступ на которую был возможен лишь при наличии особого пропуска.

Вандомская площадь была полна народу. Пестрота костюмов, шум голосов, суета, движение — все это могло смутить и огорошить любого, но не Кри-Кри, привыкшего к парижской сутолоке. Глаза его разбегались: ему хотелось посмотреть и на колонну, для которой сегодня настал последний час, и на запрудивших площадь защитников Коммуны. Кого здесь только не было! И солдаты национальной гвардии в форме, и добровольцы — рабочее население Парижа, и гарибальдийцы [8]. Последние были особенно живописны. Солнце обливало своими лучами их красные костюмы, ветер играл петушиными перьями на мягких шляпах. Их вооружение было разнокалиберно: ружья, карабины, сабли, тесаки.

Несмотря на то что к Луи то и дело подходили разные люди, здоровались и задавали вопросы, он находил время для того, чтобы пояснять Кри-Кри все происходящее.

— Вот посмотри, — говорил он, — сейчас закончится основная работа. Видишь, как навертывают канаты. Они пропущены через блоки и привязаны к самой верхушке колонны.

— Неужели эта махина сейчас полетит? — восторженно зашептал Кри-Кри.

Как ему хотелось влезть на самую верхушку колонны, туда, где красовался «бронзовый идол» в золотом лавровом венке! Но, к сожалению, это было доступно только тем рабочим, которые стучали молотками, укрепляя блоки на самом верху лесов.

— Мы отольем из колонны пушки для защиты Парижа, — сказал Луи мальчику довольным тоном.

Кри-Кри охватило нетерпение. Ему хотелось поскорее увидеть, как полетят вниз обломки статуи. Он запрокинул голову, но ослепительное солнце мешало ему рассмотреть в подробностях изображение Наполеона. Теперь он жалел, что прежде, бывая столько раз на Вандомской площади, не разглядел «бронзового идола».

услышал Кри-Кри знакомый голос.

Это произнес поэт Виктор Лимож. Стоя на сооружении из бочек, заменявшем трибуну, он обращался к статуе Наполеона, театрально протянув к ней руку.

Толпа покрыла аплодисментами слова поэта.

Время шло. Собравшиеся начали волноваться, видя, что происходит какая-то задержка.

Кри-Кри, чтобы узнать у Луи некоторые интересовавшие его подробности, спросил:

— Как будет теперь называться площадь?

Старик лукаво блеснул глазами:

— А как бы ты ее назвал?

— Площадью Свободы, — не задумываясь, ответил мальчик.

Не найдя подтверждения в глазах старика, Кри-Кри снова спросил:

— Я не угадал?

— Нет, Шарло. Отныне она будет именоваться площадью Интернационала. Наполеон хотел создать славу Франции и себе на крови других народов. Мы же, водружая на обломках колонны красный флаг, хотим равноправия и счастья для всех народов.

В это время рабочие начали спускаться с лесов. Все устремили глаза вверх. Посыпались шутки и остроты. Каждый хотел сказать напутственное слово колонне и ее создателю, Наполеону.

_{^{Посыпались шутки и остроты. Каждый хотел сказать напутственное слово колонне и ее создателю, Наполеону.}}

Канаты стали медленно натягиваться. Все вдруг затихли.

Восхищенный Кри-Кри увидел, как бронзовый император закачался. Еще минута — и заколебавшаяся в воздухе огромная колонна, потеряв равновесие, рухнула с треском, напоминавшим грохот орудия. Толпа шарахнулась в сторону, хотя ей не грозила никакая опасность. Раздалось многоголосое: «Ура!», «Да здравствует Коммуна!» Туча пыли поднялась с груды обломков.

Собравшиеся не хотели уйти, не унеся с собой на память хотя бы кусочек бронзы.

Кри-Кри, забыв о Луи, занялся поисками: он хотел обязательно принести что-нибудь на память своей подруге Мари.

Ему посчастливилось. Он нашел кусок лаврового венка Наполеона, блестевший, как чистое золото. Кри-Кри быстро подобрал его и спрятал в карман.

Стоявшие тут же два мальчугана, добыча которых была менее богата, тотчас же предложили ему обменять его драгоценность на куски от подножия колонны. Один из них предложил в виде «доплаты» свисток, другой — пять су [9]. От свистка Кри-Кри гордо отказался. Он и так умел свистать на все лады. Что касается денег — их, конечно, никогда не бывало вдоволь у Кри-Кри. Он почесал в затылке, раздумывая, не согласиться ли ему на эту мену. Но потом решил, что Мари будет приятно получить от него кусочек императорского лавра. Не много было счастливчиков, кому досталось такое сокровище. Правда, на пять су он мог бы купить для той же Мари горячего картофеля или жареных каштанов. Но он все-таки отказался, вспомнив, что сегодняшний день — день необыкновенный и что память о нем должна запечатлеться навсегда.

Кри-Кри не застал Луи на том месте, где он его оставил. Старый депутат стоял там, где только что был цоколь колонны, а теперь развевался красный флаг. Он произносил речь.

Кри-Кри не пришлось дослушать ее до конца, так как, вспомнив о тетушке Дидье, он заторопился домой.

С собой он уносил, кроме незабываемого воспоминания о свержении колонны, бронзовый лавровый листок.

………………………………………………………………………………………..

С того времени прошло только семь дней, но как все изменилось!.. Луи, который тогда был весел и уверен в победе, сидел теперь сосредоточенный, погруженный в думы.

Набравшись смелости и выждав, когда тетка Дидье проплыла в кухню, мальчик подошел к Луи.

— Скажите, гражданин Декаруз, что будет происходить сегодня в «Сверчке»?

Старик рассеянно взглянул на мальчика, задумчиво потрепал его по щеке и сказал дрогнувшим голосом:

— Надвигаются великие события. Враг подошел совсем близко. Монмартр [10] занят версальцами. Сейчас здесь, соберутся в последний раз депутаты Двадцатого округа [11], чтобы выработать план защиты нашего района.

Кри-Кри не успел ничего больше спросить. В дверь постучались. Он бросился открывать.

На пороге стоял депутат Двадцатого округа Жозеф Бантар. Это был широкоплечий, высокий мужчина лет пятидесяти, в полном расцвете сил. Черные блестящие волосы, такая же борода, румянец во всю щеку — все в дяде Жозефе говорило о здоровье, бодрости, силе.

— Что же это, Шарло, ты сегодня встречаешь меня так невесело? Неужели Луи нагнал на тебя тоску? Ну, брат, нам с тобой печаль не к лицу. Потешь-ка дядю! — И, видя, что Шарло готов броситься ему навстречу, дядя Жозеф добавил: — Постой, постой! Споем-ка нашу любимую!

И Жозеф затянул куплеты своего друга, поэта Эжена Потье [12], немного переделав их на свой манер:

Кри-Кри сразу оживился. Недолго думая, он подхватил:

Дирижируя большой заскорузлой рукой, дядя Жозеф продолжал:

Кри-Кри звонким голосом закончил ему в тон: