Тайна Магдалины

Синклер величественным жестом показал на геральдический щит на стене: крест, окруженный розами, с латинской надписью сверху, которая гласила: «ELIGE MAGISTRUM».

— Мой семейный девиз. Elige magistrum.

Морин посмотрела на Питера в ожидании пояснений. Что-то происходило между этими двумя мужчинами, что-то, заставляющее ее нервничать.

— Что это означает?

— Выбери господина, — перевел Питер.

Синклер уточнил:

— Король Дагоберт был убит по приказу из Рима, поскольку папе не нравилась его версия христианства. Крестнику Дагоберта пришлось выбирать господина, и он предпочел Рим, таким образом став убийцей во имя Церкви.

— А почему версия христианства Дагоберта так беспокоила папу? — задала вопрос Морин.

— Король верил, что Мария Магдалина была царицей и законной женой Иисуса Христа и он является потомком их обоих, а это, следовательно, давало ему божественное право помазанника Божьего, которое превосходит любую другую земную власть. В то время папа посчитал, что это грозит ужасной опасностью.

Морин передернулась и попыталась перевести дискуссию в более веселое русло. Она слегка подтолкнула Питера локтем:

— Обещаешь, что не воткнешь копье мне в глаз, пока я буду спать?

Питер искоса взглянул на нее:

— Боюсь, не могу дать никаких обещаний. Elige magistrum и все такое.

Морин посмотрела на него с притворным ужасом и вернулась к изучению тяжелого серебряного ковчега, украшенного сложным узором из лилий.

— Для того, кто не является французом, вы очень неравнодушны к этому символу.

— Fleur-de-lis? Конечно. Не забывайте, что шотландцы и французы были союзниками на протяжении сотен лет. Но я использую ее по другой причине. Это символ…

Питер закончил его предложение:

— Троицы.

Синклер улыбнулся им.

— Да, да. Но я не знаю, отец Хили, это символ вашей троицы… или моей?

Прежде чем Морин или Питер смогли попросить объяснений, в комнату вошел Ролан и обратился к Синклеру, быстро затараторив на языке, который напоминал французский в сочетании с другими средиземноморскими диалектами. Синклер повернулся к своим гостям:

— Ролан покажет вам ваши комнаты, так что вы сможете отдохнуть и освежиться перед обедом.

Он изящно поклонился, подмигнул Морин и вышел из комнаты.

Морин вошла в спальню и раскрыла рот от восхищения. Апартаменты были великолепны. Главное место занимала огромная кровать под балдахином на четырех столбиках, с красными бархатными драпировками, расшитыми вездесущими золотыми лилиями. Остальная мебель была явно старинная, вся покрытая позолотой.

Одну из стен комнаты занимал портрет под названием «Мария Магдалина в пустыне» испанского художника Риберы. Мария Магдалина возвела очи к небесам. Тяжелые вазы из хрусталя «баккара», наполненные красными розами и белыми лилиями, были расставлены по всей комнате, напоминая цветочные композиции, которые Синклер прислал Морин домой в Лос-Анджелесе.

— А ты, девочка, могла бы к этому привыкнуть, — сказала она сама себе, когда слуги постучали в дверь и начали распаковывать ее багаж.

Комната Питера была меньше, чем у Морин, но тоже богато украшенная и достойная королей. Его собственный чемодан еще не прибыл, но у него была дорожная сумка, в которой лежало все необходимое на первое время. Он достал из этой черной сумки свою Библию в кожаном переплете и хрустальные четки.

Питер сжал в руках четки и опустился на кровать. Он очень устал. Его утомила поездка и изнурительное бремя ответственности, которую он нес за благополучие Морин, физическое и духовное. Сейчас он находился на неизвестной территории, и это заставляло его нервничать. Он не доверял Синклеру. Что еще хуже, он не доверял отношению своей кузины к Синклеру. Деньги и физическая привлекательность явно создавали ореол загадочности, которая так притягивает женщин.

Морин была не из тех, кому легко вскружить голову. На самом деле, Питер знал, что она очень мало встречалась с мужчинами. Желание романтических отношений у Морин разрушила та ненависть, которую мать питала к отцу. Из-за их неудачного брака, закончившегося трагедией, Морин сторонилась всего, что могло бы напоминать прочную связь.

Однако она была женщиной, причем очень уязвимой в том, что касалось ее видений. Питер считал своим долгом проследить, чтобы Синклер не воспользовался уязвимостью Морин и не начал манипулировать ею. Неизвестно, как много знает Синклер — и откуда он это знает — но Хили желал выяснить все как можно скорее.

Питер закрыл глаза и начал молиться, чтобы Бог указал ему путь, но его безмолвные молитвы прервало настойчивое жужжание. Сначала он попытался игнорировать вибрацию, но вскоре сдался. Питер пересек комнату, подошел туда, где лежала его дорожная сумка, сунул руку внутрь и ответил на звонок мобильника.

К счастью, комната Питера находилась чуть дальше по коридору от комнаты Морин, иначе они могли бы никогда не найти друг друга в огромном особняке Синклера. Морин была очарована домом, она впитывала каждую деталь убранства и архитектуры, пока они шли из одного крыла в другое.

По пути они оба изучали замок, поскольку оставалось еще несколько часов до обеда. Их поразила окружающая обстановка. Они вошли в широкий коридор, освещенный естественным светом, льющимся сквозь окна из свинцового хрусталя. Во всю стену тянулась огромная фреска необычного вида, изображающая что-то вроде абстрактной сцены распятия.

Морин остановилась, чтобы полюбоваться этой работой. Рядом с распятым Христом женщина, закутанная в красное покрывало, подняла вверх три пальца, по ее лицу катилась слеза. Она стояла у водоема — реки? — из которого выпрыгивали три маленькие рыбки, одна красная и две синие. Три рыбки и поднятые пальцы женщины абстрактным образом повторяли рисунок геральдической лилии.

В этом сложном и явно современном произведении искусства было множество деталей. Видимо, все они имели символический смысл, но потребовались бы часы, чтобы разглядеть каждую из них — и, вероятно, годы, чтобы понять.

Питер остановился позади нее, разглядывая сцену распятия, прекрасную в своей простоте. Небо над крестом потемнело, солнце казалось черным, и вспышка молнии прорезала небо.

— Напоминает стиль Пикассо, не правда ли? — сказал Питер.

Их хозяин появился в конце коридора.

— Это работа Жана Кокто, самого плодовитого французского художника и одного из моих кумиров. Он нарисовал ее, когда гостил у моего деда.

Морин была ошеломлена.

— Кокто останавливался здесь? Здорово. Этот дом, должно быть, национальное сокровище Франции. Все произведения искусства — феноменальные. Картина в моей комнате…

— Рибера? Это мой любимый портрет Магдалины. Он передает ее красоту и божественную грацию лучше, чем любой другой. Исключительная вещь.

Питер недоверчиво посмотрел на него.

— Но вы же не хотите сказать, что это оригинал. Я видел его в Прадо.

— О да, но это все же оригинал. Рибера нарисовал его по желанию короля Арагона. На самом деле, он нарисовал два. И вы абсолютно правы: меньший из них находится в Прадо. А этот портрет испанский король отдал одному из моих предков, члену семьи Стюарт, в качестве искупительной жертвы. Как вы увидите, изобразительное искусство тесно связано с Нашей Госпожой. Другие примеры этого я покажу вам позднее, после обеда. Но вы не возражаете, если я спрошу, что вы собираетесь делать сейчас?

Ему ответила Морин:

— Мы просто хотели прогуляться перед обедом. Я видела какие-то руины на холме, пока мы ехали, и хотела бы взглянуть на них поближе.

— Да, конечно. Но вы бы оказали мне величайшую честь, если бы разрешили стать вашим гидом. Если это приемлемо для отца Хили, конечно.

— Почту за честь, — улыбнулся Питер, но Морин заметила, как напряглись уголки его губ, когда Синклер взял ее под руку.

Рим

23 июня 2005 года