Аристономия

ой. Из-под церковного крыльца выбежали двое сгорбленных, разутых, в нательных рубахах. Схватили убитого за ноги, поволокли к другим мертвецам.

«Это не убитые ночью! Это убитые здесь! Сейчас! Вот что за выстрелы доносились с площади! Самое страшное не кончилось. Оно только начинается!»

Антон вдруг вспомнил слова рыжего поляка: «Гдзе вы наших енцов, там имы вас» – и понял смысл. «Куда вы наших пленных, туда и мы вас». Вот она, звериная справедливость войны. Вчера буденновцы рубили безоружных волонтеров, сегодня поляки стреляют безоружных буденновцев.

И, как в расстрельной камере на Шпалерной – в миг, когда надзиратель вызвал на выход, – мысли замерли. Заработала милосердная анестезия разума.

Не упираясь, послушно, Антон встал туда, где несколько секунд назад стоял застреленный. Прищурил близорукие глаза.

Да, польских офицеров было двое – улыбчивый и хмурый. У обоих в руке по пистолету.

Лица хмурого было толком не разглядеть – он тер ладонью левую щеку, правая щека подергивалась в тике. Антон поскорее перевел взгляд на второго.

Тот был не такой страшный. Вообще не страшный. Красивый, в пенсне. Покачиваясь на каблуках, с добродушной улыбкой рассматривал огромного, в сажень, бойца с заросшим щетиной лицом. Верзила старательно тянулся, держал длинные руки по швам. Вместо уха темнел бугор запекшейся крови, и вся левая половина гимнастерки была в бурых пятнах. Вспомнился вчерашний поляк с отрубленной рукой – мелькнул в памяти и пропал.

Добродушный (одна звездочка на погоне – стало быть, подпоручик) сказал своему товарищу:

– Spójrz, Pierre, со za małpa. Łapy do kolan.

Второй (три звезды – капитан), не поднимая головы, проворчал:

– Chcę tę małpę do zoo zawieźć?

– Zagramy w «honnêteté», jak wtedy?

Капитан страдальчески сморщился, всё потирая щеку:

– Rób że chcesz.

Тогда подпоручик на чистом русском обратился к пленному:

– Признавайся, урод, ты польских женщин насиловал? Барышень польских …? – похабный глагол он выговорил с особенной отчетливостью.

Боец молчал, только помаргивал.

– Ты мне отвечай, солдат, а то я тебя в красный рай отправлю. Отвечай правду. Признаешься честно – не убью. А станешь брехать – сию секунду шлепну. Слово офицера. Ну?

Весело улыбаясь, офицер нацелил дуло верзиле в пах.

Небритый прикрылся обеими руками, весь сгорбился.

– Считаю до трех. Признаешься – не убью. Слово. Раз, два…

– Был грех, ваше благородие! – крикнул пленный.

Подпоручик убрал руку с пистолетом за спину.

– Молодец. За честность этот грех я тебе отпускаю. А слово свое сдержу.

Он двинулся вдоль строя дальше, хмурый офицер за ним. Будто припомнив нечто малосущественное, первый обернулся.

– Только вот пан капитан тебе никакого слова не давал… – И засмеялся.

Второй приподнял руку с пистолетом и выстрелил бойцу в пах, прямо через скрещенные ладони. Раненый с воплем рухнул на колени, ткнулся лбом в землю, повалился наземь, задергался всем