Под небом Новгорода

Как дикая кошка, граф сейчас выскочил из укрытия, опрокинул Ирину на мох, закрыл ей рот рукой.

— Не кричи, козочка… Перестань дрожать… Это я, я не причиню тебе зла… Перестань же дергаться!.. Твоя кожа мягкая! Ну, раздвинь ноги… Ты ведь пошла за мной и знала — зачем… Плутовка!.. Тебе тоже этого хочется, у тебя все влажно… Раскройся… вот так… Ты не жалеешь… что пришла?..

Граф, испустив стон, замер на покорном и дрожащем теле Ирины. Задохнувшись, он перевернулся на спину, уставившись в ночь открытыми глазами. Покоренная мгновенным чувством наслаждения, Ирина медленно успокаивалась. Долгое время они лежали неподвижно.

— Сеньор?

— Уходи! Не говори никому, слышишь? Никому не говори о том, что произошло между нами. Когда я вновь захочу тебя, подам тебе знак… Чего ждешь?.. Уходи давай…

Ирина, как побитая, поднялась, машинально поправила прическу и одежду и, сгорбившись как старуха, пошла из леса.

Глава девятнадцатая. Крещение сына Гийома и Матильды

Анна и Матильда вновь встретились. Они были счастливы показать друг другу своих сыновей. Гийом так бурно радовался, увидев королеву, что некоторым это показалось неприличным.

Все города выразили свое желание быть представленными сеньором или епископом на церемонии крещения в Руанском соборе. Городские улицы оказались слишком узкими, чтобы принять многочисленные посольства и тысячи зевак, толпившихся на пути. Прибытие королевы сопровождалось таким восторгом, что это очень взволновало Гийома.

Благодаря соглядатаям он знал о воинственных намерениях и приготовлениях Генриха, но не отождествлял позиции королевы и короля и считал долгом чести поступать как надлежит верному вассалу. Если уж господин поднимет против него оружие, надо будет защищаться, но никоим образом не нападать первым. Впрочем, сейчас был праздник. Позже, если понадобится, Гийом готов будет и сразиться.

Не без некоторого раздражения Гийом увидел в свите королевы Рауля де Крепи. Однако же принял графа соответственно его положению. Граф был весьма могущественным сеньором, и герцогу приходилось считаться с этим.

В честь королевы Франции Гийом и Рауль решили скрестить копья на турнире. Нормандский двор как раз переехал в Фекамп, там должны были развернуться большие празднества.

На высоком берегу, где обычно паслись монастырские овцы, вокруг поля возвели помосты. Места для дам, устроенные под широким балдахином для защиты от горячего солнца, украшали богато расшитые ткани и ковры; на сиденья положили подушки. Изгородь сдерживала зрителей. Судьи, герольды и слуги бегали туда-сюда, проверяя, все ли в порядке, все ли находятся на своих местах.

Появление французской королевы, герцогини Нормандской, Шотландской королевы было встречено долгими приветственными криками. Все три молодые женщины сели рядом. Их окружали графини Фландрская, де Валуа, де Санс и графиня Шартрская, мать герцога, а также многие другие дамы. Яркие цвета нарядов делали голубизну неба еще голубей, траву на лугу еще зеленее.

Громкие, раскатистые звуки фанфар сопровождали появление рыцарей и их оруженосцев. Блестяще одетые и великолепно снаряженные, они медленно двигались с серьезным, важным и величественным видом. Держа шлем под мышкой, Гийом склонился перед почетными гостями. Он восседал на белом коне, сбруя лошади была украшена цветами герцога. Сам Гийом был одет в красную тунику, украшенную львом и стянутую в талии поверх кольчуги. Он склонил копье перед Анной, которая привязала к древку синюю ленту; затем склонил оружие перед Матильдой, прицепившей ленту красного цвета. Герцог объехал ристалище, высоко держа копье, на котором развевались шелковые ленты дамы сердца и собственной супруги.

Хотя Раулю де Крепи было известно, что королева согласилась признать герцога Нормандского своим верным рыцарем, однако граф был этим весьма раздражен. Какое-то время Рауль надеялся, что Гийом будет биться только лишь под цветом своей супруги. Рауль восседал на черном коне в черной, украшенной золотом сбруе. Его одеяние также было черно-золотым.

Граф с поднятым забралом также приблизился к помосту. Сидевшая позади своей госпожи, Ирина подавила возглас. Рауль приветствовал королеву и герцогиню, ответивших ему легким наклоном головы. Граф склонил копье перед матерью того, кого считал теперь своим соперником.

На ристалище установилась глубокая тишина, нарушаемая только топотом копыт. Со стороны Рауля это было оскорблением: Гийом не посмел бы победить того, кто защищал цвета его собственной матери. Но привыкшая обходить подводные камни, Арлетта не принадлежала к числу тех, кого можно было так легко привести в замешательство. Она мило улыбнулась графу и сказала громко, чтобы все слышали:

— Сеньор, я безмерно благодарна вам за оказанную мне честь. Я очень ценю ваше намерение и уверяю вас, что никогда этого не забуду. Но ваш благородный поступок, граф, не вполне уместен. Давно прошло то время, когда я могла позволить рыцарю носить мои цвета, каким бы пылким этот рыцарь ни был. Я в том возрасте, когда седеют волосы. Рождение внука является тому доказательством. Сколько молодых дам были бы счастливы дать вам стяг. Вот, например, графиня де Валуа…

Это был приказ дамы, и не было никакой возможности уклониться, не рискуя при этом оскорбить свою жену.

С яростью в душе и с улыбкой на устах Рауль де Крепи глубоко склонился перед Арлеттой де Коневиль, поднял копье, чтобы потом опустить его перед Аделаидой де Валуа.

Аделаида отвязала бант от своего рукава и с мрачным видом прикрепила его к копью.

Оба противника удалились в высокие палатки, освободив место другим рыцарям, участвовавшим в турнире. Рыцари проехали перед помостами, а затем под звуки труб вернулись за ограждение. Когда ристалище заполнилось рыцарями и оруженосцами, судейский герольд, попросив тишины, заявил:

— Благородные и могущественные герцоги, сеньоры, бароны, рыцари и оруженосцы, пожалуйста, прошу всех поднять правую руку к небу. Прежде чем мы начнем ристалище, поклянитесь верой, честью и жизнью, что никто сознательно не будет колоть и рубить другого и не ударит другого ниже пояса, а также не толкнет и не потянет руками, если, конечно, соперник его не будет уличен в нарушении правил. Кроме того, если шлем упадет случайно с головы, никто не должен атаковать, пока соперник опять не наденет шлем и не застегнет его. Если кто нарушит правила, то лишится доспехов, боевого коня и будет изгнан с ристалища, рискуя оказаться недопущенным на следующий раз. Поклянитесь держаться сказанного, иначе господа судьи прикажут наказать виновного. Итак, вы клянетесь своей верой, честью и жизнью.

— Да, да! — закричала толпа участников турнира.

С высоты своего помоста все четверо судей в знак согласия кивнули. По знаку старшего из них судейский герольд воскликнул:

— Перережьте же веревку и начинайте биться!

Слуги участников турнира бросились врассыпную.

Столкновение было жестоким. Шум был оглушительным; с ристалища потянуло запахами травы и свежей земли, навозом, человеческим и конским потом. Очень скоро можно было ощутить пресный и сладковатый запах крови.

Раны были легкими, но многочисленными. В общей схватке трудно было различить, кто одерживает верх. Вскоре беспорядок стал полным, с поля понесли все больше раненых.

Один из участников турнира, одетый в кольчугу, на сильном коне, быстро завладел вниманием дам, судей и зрителей.

Вскоре на поле остались только шестеро. В их числе был тот, кто заставлял орать от восторга зрительскую толпу.

— Кто этот скромно одетый рыцарь? — спросила Анна.

— Никто не знает, — сказала графиня де Валуа. — Кажется, известный вам Оливье у него в оруженосцах.

— Наверное, этот человек разделяет страсть юноши, — прыснула графиня Санская.

— Вот, наверное, почему он не бьется под цветом кого-либо из нас, — объяснила на редкость симпатичная графиня Шартрская.

— Он сидит на коне, как никто, и более проворен… Посмотрите. Можно подумать, что это русский всадник, — сказала Анна, прижимая руки к груди.