Еретик

А потом он — у самого гребня волны — вошел в город и стал смертью — для всех, кто волей судьбы оказался под его подошвами — с такой высоты почти муравьев.

Амр кричал беспрестанно.

— Быстрее! Быстрее! Еще быстрее!

Он хорошо помнил, каким спускается хоть на некоторое время приостановившийся поток вод. И воины — сотня за сотней — слетали на своих верблюдах и ослах, мулах и собственных задах вниз по скользкой земле недавнего русла и почти сразу же увязали в мокром, смешанном с илом песке — кто по колено, а кто и глубже.

Нет, они, конечно же, двигались — рывками, по полшага, по четверть шага, по пяди… но вскоре всем, кто подходил позже приходилось входить в русло справа и слева, а весь бывший Нил — шагов на пятьсот в обе стороны стал сплошной, черной и мокрой, шевелящейся массой.

— Успеем? — повернулся он к Зубайру.

— Трудно сказать, — покачал головой эфиоп. — Войска императора уже тронулись. Ты и сам знаешь, какой соблазн ударить нам, вязнущим в мокром песке, в спину.

Амр яростно крякнул. Он видел, что Аллах явно дает шанс: далекие воины Теодора шли вдвое медленнее, чем можно, а их командиры все еще были в растерянности, отчасти потому, что не были уверены, что Амр отважился войти в русло. Опытный полководец вполне мог лишь сымитировать переход и устроить засаду, чтобы встретить врага градом стрел из-за берега Нила.

— Быстрее! — заорал он, хотя сам же видел: то вязнущие в песке по колено, то бредущие в иле по пояс воины понимают, чем рискуют.

А потом одна или две лошади вдруг выбрались на твердое основание, и передовой отряд, распугивая огромных, но никогда еще такого не видевших крокодилов, в считанные мгновения пересек едва ли не две трети русла.

— Пора и нам, — тревожно глянул в сторону подступающих ветеранов противника Зубайр, — и знаешь, они ведь тоже сядут по пояс…

— Если еще отважатся, — кивнул Амр.

Симон чувствовал смерть всем своим существом. Он видел, как вдребезги разлетаются там, внизу крыши и сараи, как всасывает в подошву черной волны бесчисленных горожан, и как мгновенно они исчезают в такой же черной, лишь подсвеченной с неба оранжевым светом пене. А потом он вдруг начал снижаться, и справа пролетел купол храма Святого Георгия, а слева — Армянской Божьей матери [55], а затем он прошел над самой крышей солдатского борделя и на миг — не более — встретился глазами с вцепившимся в скамью у беседки белым от ужаса экономом. И лишь тогда мир перевернулся — раз, другой, третий — а Симон обнаружил, что его галера застряла в наполовину снесенных воротах, а вокруг бурлит черная грязь.

Он обвел глазами рабов. Они сидели и полулежали, вжавшись в пол и прикрыв головы закованными в цепи руками — точно так же, как и в начале.

— Все, — произнес он и сам поразился совершенно чужому голосу.

Рабы не шевелились. И тогда он выдернул стопор, ослабил общую цепь, немного подумал и двумя ударами ноги вышиб раздробленный кусок кормы — вместе с общим на всех замком.

— Кандалы сами снимете, — тем же чужим голосом произнес он и спрыгнул вниз, прямо в отступающую к морю черную воду; ее уже было всего по пояс.

Мимо плыли трупы. Много трупов.

«И что это было? — странно, как-то гулко и даже с эхом подумал он. — Господь меня пощадил? Или просто не увидел?»

Вода стремительно убывала, и даже трупы начали цепляться за разные предметы одеждой и «садиться» на разные «мели».

«Но Елена-то жива…»

Эта мысль оказалась такой неожиданной, что Симон опешил. Некий злой умысел небес, отправивших Царицу Цариц из Александрии в Вавилон, то есть, подальше отсюда, теперь выглядел благодеянием. Потому что, будь она здесь, Симон ни за что не поперся бы к морю, и теперь, скорее всего, таким же застрявшим в кустах трупом лежал где-нибудь неподалеку.

«Так что… выходит, Бог помог?»

При всей своей очевидности, эта версия не годилась никуда. Симон вовсе не был тем человеком, которому стоило помогать, а уж Елена… она вообще выглядела вызовом существующему порядку вещей. Уж это старый бабуин обязан был понимать.

«Разве что Бога и впрямь загнали в какое-нибудь тело, и он просто ничего не видит и не слышит…»

Теодор гнал своих командиров беспощадно, и все равно, они колебались.

— Это хитрость, кесарь!

Да, это могло быть и так, но за спиной у Теодора маячил Сенат.

— Они точно ждут нас под обрывом!

Возможно. Лично Теодор именно так бы и поступил, ибо только безумец решился бы переходить противоестественно расступившийся Нил.

— Мы всех своих положим, пока их из-за берега выбьем!

И Теодору совершенно нечего было сказать, — до тех пор, пока он не вышел к берегу. Почти все люди Амра уже выбирались на сухое место — там, совсем недалеко от крепости Троя, и грязь месила — где-то в последней трети русла — от сила пятая часть армии.

— За ними! — страшно заорал он. — Всем вперед! Быстро!

Он уже понимал, что придется выслушать на Сенате.

— Теодор! — заволновался Анастасий, — это неразумно! Подожди! Ни Трою, ни Родос им все равно не взять! А скоро все восстановится… придет флот… и мы переправимся…

Голова Теодора задергалась.

— Быстро! — повернувшись к полководцу, яростно прошипел он. — Немедленно!

И командиры, понимая, что кто попадется под горячую руку, на того все и свалят, когда придет срок, так же яростно и решительно погнали своих людей вниз — вслед почти переправившейся на тот берег вражеской армии.

— Быстро! Быстро за ними! Кто там паникует?!

И двадцатитысячная привычная почти ко всему ветеранская армия с оханьем, руганью и гневными криками широкой сияющей доспехами полосой вползла в месиво ила и песка.

— И что дальше? — повернулся к Теодору Анастасий.

Теодор недобро усмехнулся.

— Как только аравитяне перейдут Ираклиевы столбы, вопросов не станет. Ни у кого. Потому что у нас появятся настоящие улики.

— Что тебе эти столбы? — хмыкнул Анастасий. — Амр и так виновен в нарушении границ. К чему тебе еще какие-то улики?

Теодор лишь отмахнулся. Никто не понимал, сколь непростым было его положение при дворе. Благодаря матери и сестре Теодора, отец и сын Ираклии взобрались на самый верх власти, но первым делом они прекратить передачу власти по женской линии. И царственный Теодор остался ни с чем.

Но этого было мало. Не проходило недели, чтобы Теодор не встречал какого-либо знака пренебрежения к себе и своему роду. И уж он, выросший в этой атмосфере дворцовых интриг лучше других понимал, что это значит.

— Ну, что они там застряли?! — заорал он и погнал замешкавшихся у кромки ила воинов.

— Кажется, вода поднимается, Теодор! — смущенно смотрел на свои увязнувшие в иле ноги кто-то из командиров.

— Что?!

— Она идет! Смотрите!! А-а-а-а-а!!!

Теодор моргнул, глянул, куда показывает воин, прищурился и оцепенел. Сверху по руслу двигалась черная стена жидкой грязи, и он уже понимал, что это такое.

— Назад! Всем назад!

И в следующий миг она ударила, брызнула ему в лицо десятью тысячами презрительных плевков и в мгновение ока ушла на север, к морю. А внизу, там, где только что кричали и отчаянно барахтались в иле и песке его ветераны, бурлила пена привычного кроваво-красного цвета.

То, что Аллах только что явил свою волю, Амр понял сразу. Да, те из его воинов, что остановились, прикрывая отход, погибли, но было их немного, и они сами выбрали свою судьбу. Остальные были здесь.

— Смотри, — толкнул его в бок Зубайр, — вон Менас. Он ждал.

Амр с трудом оторвал взгляд от кипящего кроваво-красного потока и развернулся. Менас, на отличном жеребце, уже спускался с холма. И лицо его было красным и торжественным.

— Тебя — точно — Господь ведет, Амр.

Амр глотнул, но не смог выдавить ни слова. Он видел это, но такой чести от небес дважды искавший убить Мухаммада, ожидать не смел.