Музыка души

Близко Петр Ильич сошелся и с Юргенсоном, который начал издавать его первые произведения. Издателя и композитора скоро связала теплая дружба, и последний стал своим человеком в семье Петра Ивановича, подружился с его детьми и женой Софьей Ивановной.

Расширились дружеские связи среди профессоров консерватории и околомузыкального мира. Одним из самых значительных знакомств стала встреча с Владимиром Петровичем Бегичевым – начальником репертуара Московских императорских театров. Знаменитый красавец и герой романтической хроники города, он пользовался огромной популярностью. Его жена – Мария Васильевна Шиловская – имела славу превосходной салонной певицы. В их семью Петр Ильич попал по рекомендации Николая Григорьевича в качестве учителя музыки для Владимира – сына Марии Васильевны от первого брака. Четырнадцатилетний мальчик, слабый и болезненный, и потому сильно избалованный, был одарен феноменальными способностями к музыке.

Закончив увертюру, Петр Ильич тут же принялся за переделку симфонии: несмотря на обиду, мнение петербургских учителей оставалось важным для него. Однако и после переделки Петербург симфонию забраковал. Достойными исполнения были признаны только анданте и скерцо. Их успех был ниже среднего. Публика аплодировала, но автора не вызывала, а это для одного из первых появлений имени на афише равносильно провалу.

После столь холодного приема обида на учителей возросла, и Петр Ильич перестал добиваться признания своего таланта в Петербурге. Из почтительного ученика, робко представляющего на суд учителей свои произведения, он резко перешел к роли человека, перед которым они должны заискивать.

Былую любовь к Петербургу охлаждало и появление там кружка молодых музыкантов, руководимого Милием Алексеевичем Балакиревым. Их самоуверенное ниспровержение всех кумиров – Гайдна, Моцарта, Генделя, – война, которую они вели с консерваторией, вызывали у Петра Ильича неприязнь. А поскольку Могучая кучка, как они себя именовали, завоевывала все большее общественное внимание, свое отношение к ним он перенес на весь Петербург.

В Москве же у него появилось множество друзей. Здесь твердо верили в его артистическую будущность. И любовь к этому городу, поначалу вызвавшему отторжение, становилась все более пылкой.

***

Едва закончив одну работу, Петр Ильич принялся думать о следующей. Ему давно хотелось написать оперу, но долгое время он колебался в выборе сюжета. Наконец, становившееся все более дружеским общение с Островским натолкнуло его на мысль. Поколебавшись, Петр Ильич решился на очередном заседании Артистического кружка высказать драматургу свое предложение:

– Николай Александрович, я давно думаю о том, чтобы сочинить оперу. И мне хотелось бы взять сюжетом вашу «Грозу». Не согласились бы вы написать для меня либретто?

– Понимаете, Петр Ильич, – медленно и задумчиво ответил тот, – я был бы только рад сотрудничеству с вами, но «Гроза»… Как раз сейчас Кашперский работает над оперой на этот сюжет. Думаю, ни мне, ни вам было бы неинтересно повторять одно и то же, – Николай Александрович помолчал и решительно заключил: – А знаете, мы можем взять «Сон на Волге». По-моему, неплохой сюжет для оперы, а?

Как ни жаль было Петру Ильичу расставаться со столь любимым сюжетом, он вынужден был признать правоту Островского и согласиться.

Работа над оперой, озаглавленной «Воевода», началась весной, когда Островский дал Петру Ильичу первую часть либретто. Совершенно неопытный в этом жанре, он долго работал над своей первой оперой: до июня успел закончить лишь первый акт. И тут – о, ужас! – он ухитрился потерять либретто. Как это могло случиться, он сам не мог понять. Но что делать – пришлось просить Николая Александровича восстанавливать утерянный текст, что, конечно же, было встречено с недовольством. Черновиков тот не хранил, и ему пришлось заново писать значительную часть первых актов.

Так и не дождавшись либретто, Петр Ильич уехал на лето в Финляндию, взяв с собой Толю, а Модю отправив в Гапсал, где устроилась семья Давыдовых. Имея в кармане всего сто рублей, но совершенно не сомневаясь в том, что этих денег хватит на поездку, Петр Ильич с Толей не только жили в Выборге, ничем себя не стесняя, но и через несколько дней решили отправиться на Иматру. И вот тут-то они с ужасом обнаружили, что деньги закончились, и их едва хватает возвращение Петербург. О том, чтобы провести остаток лета в Выборге, не могло быть и речи.

Братья утешились тем, что в Петербурге всегда можно найти знакомых и родственников, которые помогут, и с первым пароходом отправились на родину. Увы, в столице их ждало горькое разочарование: все разъехались на лето кто куда, Петербург опустел, приютить их было некому.

На последние рубли, которых едва хватило на третий класс парохода «Константин», они поплыли в Гапсал, где обреталась семья Давыдовых. Несмотря на лето, ночи стояли невероятно холодные, а ехать в третьем классе означало круглые сутки находиться на палубе, без права входить в общую каюту. Как нарочно, теплой одежды с собой у братьев не было. Петр Ильич ужасно страдал и упрекал себя за непредусмотрительность и непрактичность, из-за которой младший брат, полностью полагавшийся на него, был вынужден существовать в таких условиях. К счастью, вместе с ними ехал Кун – преподаватель французского языка в Училище правоведения, и Петр Ильич выпросил у него на ночь теплый плед, которым и укрыл Анатолия. Тот сопротивлялся, уговаривал и даже требовал, чтобы брат взял плед себе, но тот остался непреклонен в этом вопросе. Обеспечив Толю хоть каким-то удобством, он немного успокоил угрызения совести. И дал себе зарок, что впредь не будет столь опрометчиво поступать.

Гапсал встретил их гостеприимно: несчастных скитальцев поселили в домике бедной вдовы, неподалеку от того дома, который занимала Александра Ивановна с дочерями, обласкали и утешили. Больше всех обрадовался Модест, успевший соскучиться по братьям. Он с криком бросился им в объятия, едва завидев.

На троих они занимали две комнаты, а поскольку денег катастрофически не хватало, еда бралась на две персоны. Каждый обед начинался с дележа – распределения порций поровну. Петр Ильич, как старший, обремененный этой миссией, под хохот близнецов пытался разделить на три равные части две половинки цыпленка.

К помощи Давыдовых прибегать не хотелось, ведь они сами брали обед из столовой порционно, и гордость мешала Петру Ильичу становиться нахлебником. Но добрейшие барышни, прекрасно знавшие бедственное положение братьев, пускались на всяческие ухищрения, чтобы накормить их: выдумывали ужины «собственного» приготовления, поездки в лес с едой…

Все лето Петр Ильич усиленно работал над «Воеводой» – несмотря на плачевное финансовое положение, ясное и мирное настроение не оставляло его. Присутствие рядом любимых братьев, приятное общество Давыдовых, красивая природа и тишина окрестностей – все это перевешивало неприятные стороны.

Некоторое время спустя прислала денег Саша, да и из Москвы пришла значительная сумма, и пребывание в Гапсале стало совсем чудесным. Опера, правда, по-прежнему продвигалась страшно медленно, не в последнюю очередь из-за проблем с потерянным либретто. К середине июня Островский прислал лишь восстановленный первый акт. Но музыку этого акта Петр Ильич уже написал и нуждался в продолжении. А его-то все не было. Вынужденный бездельничать, он взялся за другую работу – его впечатления о безмятежном лете нашли отражения в трех фортепианных пьесах «Воспоминание о Гапсале».

Безоблачное существование вскоре нарушили бесконечные знакомства, раздражавшие Петра Ильича, тяготившегося обществом чужих людей. Смущало и постоянное общество Веры Львовны, которая всерьез им увлеклась. Не отвечая ей взаимностью и не желая ранить сердце девушки, которую он глубоко уважал, Петр Ильич надеялся, что его отрицательные черты, ежедневно наблюдаемые, скорее охладят ее влюбленность, чем его отсутствие, когда можно воображать себе идеальный образ. Он прекрасно осознавал свои недостатки, замечая за собой раздражительность, беспорядочность, трусость, мелочность, самолюбие и многое другое.