Лодки уходят в шторм

Кузьма остался в лодке, а остальные пошли по темным улицам Баилова, в гору.

На углу 2-й Баиловской их остановил английский солдат. Это был сипай. Сергей, никогда еще не видевший английских оккупантов, с неприязнью, страхом и любопытством смотрел на смуглого белозубого молодого солдата в пробковом шлеме, на его темные волосатые ноги, торчавшие из шортов. Сипай, державший карабин с широким штыком наперевес, по-английски выкрикнул что-то.

Сарайкин выступил вперед, по-английски что-то ответил, и сипай, заулыбавшись" отступил на шаг, повел карабином в сторону: мол, проходите!

— Что ты сказал ему? — спросил Кожемяко.

— Сказал, что идем к девкам. Несем вино и барашка.

— От барашка я б не отказался, — вздохнул Кожемяко.

Через квартал он распрощался и пошел домой, уговорившись прийти завтра. Остальные, сами не помня как, добрались до конспиративной квартиры матроса Мельникова, легли на пол вповалку и погрузились в сон.

Утром их разбудил вихрастый смуглый паренек лет пятнадцати, ровесник Сергея. Он пришел вместо Кожемяко, чтобы отвести астраханцев на другую, более удобную и надежную квартиру.

Саркис — так звали связного Бакинского комитета — повел их долгим кружным путем. С Баилова поднялись на Чемеберекепд, прошли по грязным улицам Нагорной части" спустились в зловонную "Похлу дере", оттуда направились в Завокзальный район и наконец пришли в селение Кишлы.

Дорогой разговорчивый и обо всем хорошо осведомленный Саркис отвечал на вопросы приезжих. Он рассказал, что после разгрома стачки положение в городе оставалось напряженным, тревожным. Поэтому Бакинский комитет, с которым уже связался Кожемяко, посоветовал астраханцам отсидсть-ся несколько дней на конспиративной квартире в Кишлах. Вынужденное безделье никак не устраивало их, тем более Сергея, рвавшегося в Ленкорань, но они были вынуждены подчиниться.

Саркис привел гостей к небольшому плоскокрышему дому со стеклянной галереей и двориком, обнесенным низкой оградой из неотесанных камней. Здесь жила одинокая седовласая, но еще моложавая женщина. Она ходила во всем черном — ее муж был убит турками в сентябре прошлого года.

Асмик-тетя (так называл Саркис хозяйку дома) приветливо встретила гостей, вытирая руки о передник, проводила их через узкую проходную комнату в большую, отведенную для них. Стены комнаты были сплошь оклеены газетами, стоика газет лежала в углу, — видимо, в квартире шел ремонт. Два зарешеченных окна с большими подоконниками и ставнями смотрели на бурую, выжженную степь, в которой мальчишка-подпасок пас отару тощих овец. Посреди комнаты стоял круглый стол, над ним свисала керосиновая лампа. Вдоль стен с нишами для постелей стояли две никелированные кровати, диван и тахта.

Сказав что-то по-армянски хозяйке дома, Саркис обратился к Ульянцеву:

— Сейчас Асмик-тетя воды согреет, помоетесь. Во дворе банька есть.

— О, да это просто рай! — воскликнул Лукьяненко и добавил по-азербайджански: — Чох яхши! Очень хорошо!

— А он, — Саркис кивнул на Сергея, — пускай со мной пойдет, вам другую одежду принесем. Такой амбал некрасиво.

Ульянцев увидел, как загорелся Сергей от возможности побывать в городе, и не стал возражать. Ребята убежали, а друзья пошли помогать Асмик-тете черпать из колодца солоноватую воду, разводить огонь под котлом.

Ульянцева заинтересовали стены, оклеенные газетами. Официозные и большевистские, прошлогодние и нынешние газеты "Азербайджан", "Бюллетень Диктатуры Центрокаспия", "Набат", "Брачная газеты", "Единая Россия" и многие другие пестрели, наклеенные вкривь и вкось.

"Источник информации", — усмехнулся Ульянцев и стал читать. Первое же сообщение насмешило его, он высунулся из галереи во двор: Дудин сидел на корточках перед котлом и раздувал пламя.

— Дуда! Пойди сюда! Скорей!

Дудин вошел в комнату.

— Вот послушай-ка, что пишет в газете "Азербайджан" некий Мих. Спиридонов. — И начал читать — "В Астрахани… известного в Баку владельца типографии, где всегда печатались самые красивые брошюры, как буржуя, забили насмерть прикладами, другого, такого же левого эсера, расстреляли, а третьего полушутя, полусерьезно бросили в Волгу с камнем на ноге…" Как тебе нравится?

— Очень убедительно, — с серьезным видом кивнул Дудин. — Ради этого и звал?

— Не твоя ли работа? — пошутил Ульянцев, улыбаясь.

— Все может быть…

— Впрочем, напечатали этот бред в октябре прошлого года, тогда нас не было в Астрахани… А вот это по части Яна.

— Что "это"?

— "Брачная газета". Ян! Толька! Пойди сюда!

— Чего вы тут как заговорщики? — вошел раздетый до пояса Лукьяненко.

— Толик, вот где тебе развернуться! Послушай, какие объявления напечатаны в "Брачной газете": "Надоел Баку с его спекулянтами, маклерами, отвратительной биржей, грязной политикой. Буду женой того, кто обеспечит мне жизнь в Тифлисе, Батуми, Константинополе. Предложения для Д. Н. присылать в контору газеты".

— А что? — лукаво улыбнулся Лукьяненко. — Открою брачную контору и буду заботиться о семейном счастии ближних. Богоугодное дело!

— Слушай, а ведь это идея! — оживился Ульянцев. — Открыть контору в легализоваться для нелегальной работы. Брачную или еще какую там…

— Брачную, только брачную! — решительно возразил Лукьяненко. — Плохо я тебя женил? Так что опыта мне не занимать. К тому же эти бедные, страждущие Де Эн могут стать прекрасными агентами. Женщина и политика — неразделимы.

— Подумаем, подумаем…

Они ушли, а Ульянцев перешел к следующей стене, оклеенной в основном "Бюллетенем Диктатуры Центрокаспия". Пригнувшись и склонив голову набок, он стал разглядывать вертикально наклеенный газетный разворот.

"Ого, а вот кое-что и о Ленкорани!" "Разрешается производить свободную закупку в Ленкоранском уезде… Вывоз означенных продуктов… производится беспрепятственно…"

Внимание Ульянцева привлек отчет о каком-то заседании:

"Леонтович (от Центродома). — …Хлеб теперь уже не политический вопрос, а вопрос нашего физического существования.

Блажевский (от партии левых эсеров). — Но где гарантия того, что ленкоранская продовольственная организация сумеет доставить хлеб в Баку?

Сухорукин (чрезвычайный комиссар по реализации урожая на Мугани). — Хлеб у нас будет, крестьяне уже дают его, мобилизуем подводы. Всего мы получим около 2 млн. пудов. Свободной торговли разрешать нельзя, так как это поведет лишь к вакханалии мешочничества…" Вот тебе и защитники крестьянской воли!..

Со двора донесся голос Топунова:

— Тимофей, иди мыться, твой черед!..

…Вернулись Саркис и Сергей с узлами и свертками. Возбужденно рассказывали, что рыбница арестована, Кузьму отвели в крепость, в портовой участок, оттуда под конвоем на Татарскую, в дом братьев Мапафовых, где помещается сыскная полиция. Вездесущий Саркис вместе с Сергеем бегали туда, постояли на углу Бондарной, видели, как крутились сыщики. Наверное, Кузьма признался, что привез из Астрахани большевиков, потому-то Бакинский комитет и приказал астраханцам не выходить за ворота.

Новость была не из приятных. Астраханцы надеялись сегодня же, в крайнем случае завтра приступить к выполнению задания, данного им Реввоенсоветом и Кировым. К тому же надо было из рук в руки передать привезенные деньги, ценности и шифр. Теперь придется сидеть и ждать.

Развернули узел с одеждой. Платье было штатское, поношенное, но вполне приличное. Ульянцев выбрал себе мягкие кавказские сапоги, вправил в них диагоналевые брюки, надел поверх тельняшки кавказскую рубаху из тонкой шерсти кофейного цвета со множеством маленьких пуговиц по косому вороту, подпоясался тонким ремешком с перламутровыми украшениями. Лукьяненко в черном костюме, белой сорочке с галстуком-бабочкой выглядел фатовски. Топунову и Дудину досталась одежда поскромнее.