Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

Первым делом московитка примерила вышитые туфли желтой кожи, испугавшись, что те окажутся не впору; ведь это подарок не меньше коня! Такие траты!

“А и все равно – Леонард тоже не станет мне мужем по христианскому закону… Не могу же я назвать в церкви мое настоящее имя!”

“Нехристианское, скверное имя у тебя, Желанушка… и судьба твоя будет нехристианская”, - вспомнились ей слова Евдокии Хрисанфовны, которыми ключница напутствовала дворовую девушку, когда они познакомились в трюме греческого корабля, везшего их в полон. Напутствовала – а может, накаркала? У Евдокии-то Хрисанфовны воля к творению не меньше, чем у Метаксии Калокир! И способность скликать себе на подмогу силы, невидимые глазу…

- Что ты там бормочешь? – спросила Феофано.

Феодора подняла глаза – гречанка стояла у входа в палатку, скрестив руки на груди, и постукивала ногой.

- Ничего, - ответила она.

Потом отвернулась и все-таки объяснила:

- Вспоминаю Евдокию Хрисанфовну… Она мне напророчила нехристианскую судьбу, и все сбылось по ее слову! Я ведь и с Леонардом буду в блуде жить!

Феофано насмешливо улыбнулась.

- В самом деле, - сказала она. – Как зыбко то, что называется христианским законом! Разве ты не испытала этого в полной мере? Христианский закон, моя дорогая, - это общий закон нашей жизни, дорога, которой идут наши свободные народы плечом к плечу, сплотившись против общего врага! И твоя Евдокия Хрисанфовна, как мне представляется, прекрасно понимает это!

Феодора вздохнула.

- Пожалуй, что так… плечом к плечу.

Они опять говорили с царицей по-русски, и это опять было странно. Подняв ногу, Феодора повернула ее, пощупала сквозь туфлю, потом встала.

Феофано тут же двинулась к ней.

- Как тебе – все хорошо?

Феодора улыбнулась. Да, чудесно. Если забыть о том, что сегодня она станет двоемужницей… а то и троемужницей: да еще и мужа возьмет по латинскому обряду…

- Дай мне зеркало, госпожа, - попросила она.

Перед зеркалом Феодора поправила волосы, заплетенные в две косы и уложенные венцом вокруг головы. Удивительно – и русские женщины, беря мужа, начинали расчесывать волосы надвое: так же, как она много раз видела на греческой земле! Подобные обычаи, общие для греков и русов, порою как будто сбивали душу с толку… и Феодора каждый раз, словно в первый раз, чувствовала, что потеряла родину.

Феофано, едва заметно улыбаясь, покрыла ее голову тонким покрывалом, окутавшим всю фигуру.

- Вот настоящая невеста.

Феодора теперь с трудом различала себя в зеркале – складки шелка преломляли ее черты, тяжелую вышивку ее наряда; и ее опять изумила находчивость Феофано. Покрывало невесты не даст церковникам рассмотреть ее во время всей церемонии; и шелк заглушит голос. Лишь на несколько мгновений она поднимет вуаль, чтобы выпить из брачной чаши и поцеловать жениха.

Но комес Флатанелос, герой Византии – он ведь не только явит всем свое лицо, но и назовет свое имя!

Хотя что в этом такого - почему прославленный комес Флатанелос не может жениться, да еще и на своем Крите? Ходил же он здесь по рынку, наверняка собрав вокруг себя толпы зевак!

Но зеваки не знают его в лицо – а свое имя он назовет только в церкви… Однако, когда разные слухи просочатся через храмовые стены и смешаются, о том, что комес Флатанелос побывал здесь со своими кораблями и таинственной невестой, станет известно всей Кандии…

Феофано взяла ее под руку.

- Ну, готова?

Феодора кивнула. Готова. Она знала, что в церковь поедет верхом, - сев на лошадь боком и поставив ноги на особую дощечку, - и не поднимет своего покрова, пока не встанет перед алтарем. Только еще посмотрит напоследок на Леонарда, прямо сейчас… он и так-то загляденье, а в праздничном наряде еще краше станет! Кумушки в этом греко-итальянском городе все глаза проглядят… а сколько потом будут судачить…

Когда подруги показались из палатки, им захлопали. Феодора откинула покрывало и, обведя восторженных мужчин бодрым, счастливым взглядом, поклонилась им по-русски – достав рукой землю…

Греки и несколько итальянцев из комесовой свиты заулыбались удивленно, переглянулись – а потом торжественно поклонились московитке в ответ.

- Здравия и радости тебе и комесу, госпожа! Многая лета! – говорили ей со всех сторон.

“И ведь все понимают, - мучительно подумала Феодора, - что это против божия закона! Тем более, что немногим известно, как я венчалась с Фомой и как меня зовут взаправду…”

Хотя товарищи комеса - такие лихие люди, столько обычаев перевидавшие и примерившие на себя, что им все нипочем.

Тут подошел Леонард, которого встретил шквал рукоплесканий и поздравлений; Феодора взглянула на возлюбленного, и сердце замерло от его красоты. Леонард подобрал на себя наряд цветов родного моря, столь любимых на его Крите, - в голубом и лазури с головы до пят, в плаще, артистически присобранном на правом плече серебряной фибулой, с серебряными заколками в волосах, он казался царевичем морского царства. С нежностью и безграничным восхищением посмотрев на Феодору, он обнял ее и поцеловал; со всех сторон раздались новые крики восторга. Правда, жених и невеста были сдержанны друг с другом – оба отличались целомудрием души, не позволявшим обнажать свою любовь перед всеми.

Потом Феодоре подвели Борея; Артемидор, тоже принарядившийся и похорошевший, сияя улыбкой, подсадил невесту в седло и помог устроить ноги на дощечке. А потом вдруг, по примеру своего господина, схватил и поцеловал ее правую ногу, в самую туфлю!

Феодора ахнула, но только беспомощно взмахнула руками под вуалью; а разбитной помощник комеса засмеялся и подмигнул. Он поклонился ей, прижав руку к сердцу, а потом сам вскочил в седло, легко для своего крупного тела.

Составилась небольшая свита для молодых – все сильные мужчины, самые доверенные помощники. Но даже среди таких помощников может попасться предатель – и именно среди них, как показывает жизнь, и попадается…

“Кто-то же должен был выдать нас Валенту!” - в который раз подумала Феодора. Но она не узнает этого – и никто не узнает предателя, пока тот не нанесет удара снова. А тогда может оказаться слишком поздно.

Леонард вскочил на своего коня, - такого же ахалтекинца, но белого, и тоже очень заметного, - и процессия тронулась. Но не успели они проехать и нескольких шагов, как вдруг среди провожавших произошло движение: какой-то человек растолкал их и вырвался вперед. Женщина!

- София! – ахнула Феодора, откинув покрывало и во все глаза уставившись на старшую Валентову дочь.

София тяжело дышала, ее глаза горели черным пламенем.

- Ты!..

Она шагнула к Артемидору, который смотрел на нее ошеломленно и неподвижно, и указала на него пальцем.

- Ты что мне обещал?

- София!..

Артемидор спрыгнул с лошади: с него слетела обычная бесшабашность. Он подбежал к девушке и схватил ее за плечи.

Она вцепилась в него, как утопающая.

- Ты обещал, что женишься на мне, - тихо, но так же гневно выговорила дочь Валента; ее руки стиснули кожаный пояс моряка, будто когти.

Все так и ахнули. Леонард смотрел на обоих, будто громом пораженный. Конечно – увлекшись своею любовью, он, всегда такой наблюдательный, перестал замечать, что делается вокруг!

Феофано, стоявшая рядом с этой парой, не выказывала удивления – только гневно посмеивалась, как будто сбылись ее не самые радостные предчувствия.

- Артемидор! – наконец воскликнул комес, склонившись к своему первому помощнику с седла. – Что это значит?

Артемидор хмыкнул; он смутился и немного покраснел под взглядами, устремленными на него со всех сторон, но в глаза командиру посмотрел прямо.

- Ну, это самое и значит, комес, - сказал он. – Я ей обещал жениться, когда мы приедем в Италию, - он кивнул на Софию. – А ей, видишь, сейчас загорелось!

Леонард сдвинул брови.

- Что вы оба – с ума сошли?

Он спрыгнул с лошади и подступил к Софии; та только выше подняла черную голову. Благородная девица, хотя давно уже вышла из возраста невесты, была сейчас на диво хороша.