Ночной гонец

Барщинные крестьяне будут ходить этой дорогой утром и вечером, туда и обратно, ходить они будут тихо и покорно.

Стучат деревянные башмаки, идут подневольные мужики.

Йон из Брендеболя узнает эти мертвые головы. Но одна из них особенно страшит его. Это его собственная голова.

Он идет к берегу озера и останавливается, когда вода подступает к самым ногам. Он сует руку за пазуху. Он может это сделать. Он может бросить штафет в самую глубь озера. Если привязать к нему камень, он потонет. На дне озера будет лежать эта доска, покуда не сгниет.

«Скачи сам или пошли другого вместо себя!» Он мог бы отправиться в путь на колченогой кобыле, рысцой она не хуже других довезла бы его. Но он не хочет скакать прямиком на виселицу. Не хочет, чтобы его зарыли в этой проклятой богом земле без покаяния. Легче ли станет его вдове и осиротевшей дочке, если он лишится жизни и его неприкаянная душа будет терпеть вечно муку? Не станет он из-за этой доски губить свою жизнь на вечное горе себе и своим родимым! Никому от этого пользы не будет.

«Пошли другого вместо себя!» Но он не может послать на смерть другого. Не может он глядеть, как Клас Бокк оседлает нынче вечером коня, — у него молодая жена и новорожденный сын. Ни на кого из соседей не хочет он навлечь погибель. Если по его вине будет загублена чья-то жизнь, так ведь его совесть замучит! Лучше уж утаить и схоронить эту смертоносную доску, чем ради нее загубить человеческую душу.

Староста стоит на берегу озера и ищет камень потяжелее. Но не находит. Он все еще держит в руках окровавленную доску, он еще не утопил ее в озере.

«Смерть предателю, что осмелится задержать штафет!»

Но доска никогда не появится больше на свет божий, она будет лежать на дне озера, покуда не сгниет и не истлеет. Никто не знает, что штафет прибыл в деревню, староста никому еще не открылся. Никто про это не знает, да никто, верно, никогда и не дознается. Потопить доску в озере, и никогда она не выплывет.

Но впопыхах он не может отыскать подходящий камень. Нужно привязать к доске груз, чтобы она не всплыла наверх. Надо быть настороже, чтобы штафет опять не появился на свет божий. Руки у старосты почернели от обугленного конца доски. В руках его священный огонь, что вызволяет людей от бед и рабства. Что же ему делать? Неужто он погасит огонь на дне озера, священный огонь?

Это клич собратьев: «Добудем себе свободу!». Это призывная весть о свободе, что должна мчать дни и ночи напролет.

Штафет послан, штафет идет! Скачи! Скачи! Нынче же в ночь!

Несет этот штафет с собою весть важную, спешную. Его нельзя ни задержать, ни остановить, ни утаить. Всякий, кто берет его в руки, должен повиноваться наказу. У штафета великая сила. Один конец его окровавлен. Это предупреждение трусливым и нерешительным: «Такая кара постигнет тебя, если…»

Йон из Брендеболя держит доску в руках; он все еще не утопил ее в озере. А что, если и его рука присоединится к рукам собратьев, которые мчали этот штафет день и ночь напролет? Что, если и он поможет передать эту весть? Это не его доска, он не может по своей воле распоряжаться ею. Тысячи крестьян замешаны здесь, и руки их крепко держат его руку. Собратья, гонцы, что передавали штафет, удерживают его руку.

Йон из Брендеболя не топит штафет в озере. Он опять прячет сто под армяк и возвращается в деревню. У штафета великая сила. Йон Стонге услышал призыв собратьев.

Но нынче же вечером надо сбыть штафет с рук. Он поскачет сам или пошлет вместо себя другого. Он не найдет покоя в постели, покуда не избавится от страшной доски со знаком утренней звезды. Но у него не хватает смелости поехать самому. В последнее время его часто мучит по ночам удушье и видятся дурные сны. Недавно ему приснилось страшное: что его пальцы зажаты в пистольные замки. Он никак не мог снять их, они так и оставались на руках, пока он не заметил, что пальцы стали гнить и отваливаться. Под конец на руках у него остались одни почерневшие обрубки. Неужто и сегодня ночью ему приснится страшный сои?

А может, оставить штафет у себя в доме до утра? Может, обождать малость, пораскинуть умом?

Поможет ли им штафет одолеть власть имущих? Толкуют, что отныне в королевстве помещики будут вечно владеть крестьянами. Поздно уже обороняться. Какая уж тут оборона для того, кто лишится жизни! Он попадет в рабство смерти, а от этого господина никому нет избавления. И свободы ему, стало быть, все равно не добиться. Йон Стонге идет обратно той же дорогой, напрямик через усадьбу Сведье. Гороховища и капустные гряды обнесены изгородью. Высокие колья вырастают перед старостой, вонзаясь остриями во тьму. Он застывает на месте, пятится, он глядит на колья во все глаза.

Вот его мертвая голова. Он узнает ее. Мертвая голова Йона из Брендеболя торчит на одном из кольев придорожной изгороди. Его родимая жена и ненаглядная дочка придут поклониться ему. Им придется идти к нему, ибо сам он не сможет прийти к ним. Ведь его схватили, казнили, растерзали; осталась одна его голова, отделенная от тела и посаженная на кол. Навечно разлучили его с родимыми. Жена Альма и дочка Ботилла глядят на него и плачут горючими слезами. Этот мертвец — родимый батюшка, это батюшкина голова торчит на жерди. Почему не пожалел ты нас, милый батюшка? Зачем загубил свою жизнь? Какой нам от этого прок? На кого покинул ты нас, своих родимых? Почему не сберег ты свою жизнь? Тяжко слушать причитания жены и дочки и не сказать им в ответ ни слова в утешение. Горько слушать такие речи, когда не можешь ответить, не можешь утешить. Острие жерди протыкает язык, а как говорить с проколотым языком? Мертвая голова не может утешить опечаленных домочадцев.

Йон из Брендеболя повернул прочь от изгороди, через которую собирался было перелезть. Он тайком пошел к себе домой и взял в сарае мотыгу. Земля схоронит так же надежно, как и вода. Но он не станет зарывать штафет на своей земле. Он хочет обезопасить себя на всякий случай. Он хочет обезопасить себя, дать себе время пораскинуть умом. Он хочет обезопасить себя на нынешнюю ночь.

Он в нерешительности остановился у деревянного колодца. Где? И тут ему пришло в голову, что надо идти от колодца по ходу подземного источника, как в тот раз, когда он шел по деревне, ища место для деревенского колодца с помощью чудо-посоха [30]. Он знал, где протекает подземный источник, и шел с мотыгой так уверенно, будто его опять вел чудо-посох. Взойдя на пригорок и обогнув хлев Сведьегорда, он остановился: «Тут!»

Староста взмахнул мотыгой и принялся копать землю на пригорке. Он вырыл ямку с локоть глубиной и шириной с три четверти локтя. Копал, откидывая в сторону дерн и неподатливые корни травы. Потом вынул из-за пазухи доску и осторожно положил ее в ямку. Ямка была вырыта в самый раз, в доске было ровно три четверти. Он завалил доску землей, плотно сбивая друг к другу куски дерна. Потом усердно утоптал землю ногами и ушел восвояси.

По утрам кучка крестьян идет из деревни на барщину и по вечерам возвращается домой. Изо дня и день идут они дорогой рабов по свободной миле помещика. Они ждут помощи, откуда бы она ни пришла.

Штафет идет! Скачи! Скачи! Нынче же в ночь, в ночь!

Но долгожданный штафет запрятан в деревне Брендеболь.

А солнце идет своим путем

Ручей, обмелевший этим летом почти до самого дна, бежал вдоль коровьей тропы, которой шел теперь человек. Вода с легким звоном скользила по гладким камням, темнела в тени деревьев, пенилась на перекатах, сверкала и искрилась на открытых солнцу местах. Беглый, долго шагавший по затвердевшим отпечаткам копыт на тропе, лег ничком под поваленным деревом у небольшого падуна и стал пить, черпая воду пригоршней, словно ковшом. Здесь, в густой еловой тени, студеная вода ломила зубы. Он пил пригоршню за пригоршней. Свежие неглубокие отпечатки копытец на краю ручейка подсказали ему, что совсем недавно сюда на водопой прибегали косули.