Каторжник император. Беньовский

   — К делу так к делу. Люблю деловых людей. А кто вы, собственно говоря, такой?

Беньовский назвал фамилию казанского приказчика, которая ни о чём, впрочем, не говорила голландцу.

   — Я бы хотел, господин Бош, с вашей помощью тайно покинуть эту страну. И не один. Со мной товарищ.

   — Гм... — Бош насупился и не сразу ответил. — Кто вас послал ко мне?

   — Иоганн Вебер. Он рекомендовал вас как достойного и надёжного человека.

   — У Иоганна Вебера нет подлинного размаха коммерсанта. Но коли рекомендовал... Итак, вы хотели бы тайно покинуть Санкт-Петербург на моей шхуне?

   — Именно на вашей, голландской. Читал историю Нидерландов, боровшихся против испанской тирании [25]. Поэтому голландцы мне симпатичны.

   — Вы протестант?

   — Нет, католик. Но какое это имеет значение? Борьба с тиранией велась и ведётся под разными знамёнами.

   — Допустим, спрятать вас двоих на моей шхуне я бы смог. Да так упрятать, что никакой таможенный досмотр вас не обнаружил бы. И благополучно высадил бы вас в Штеттине или Бремене. Но вы понимаете, это риск. Большой риск.

   — Понимаю.

   — Мы заходим в Ревель, где новая таможенная проверка. И снова риск... Риск был бы оправдан... Короче говоря, что я буду иметь, рискуя головой и добрым именем?

Беньовский назвал сумму.

   — Это всё, чем я располагаю. Сумма всё же, согласитесь, не малая.

   — Не густо, не густо, — недовольно буркнул шкипер и, немного подумав, произнёс: — Поразмышляю до утра. Всё же риск... Ссориться из-за вас с русскими я бы не хотел. У меня с ними добрые деловые отношения. Неплохо кормлюсь на старости лет. Судя по вашему выговору, вы не русский. Да Бог вам судья. Всё же приходите утром с вашим товарищем. Если решусь, то сразу беру вас на борт. И тогда деньги вперёд.

На том и договорились.

Ван ден Бош долго раздумывал. И в итоге размышлений он стал склоняться к тому, что впутываться в рискованную авантюру не стоило бы. И вовсе не потому, что он был человеком трусливым или нерешительным. За свою долгую службу на море голландский шкипер не раз перевозил тайком из одного государства в другое таинственных людей, не спрашивая у них ни имени, ни звания. Лишь бы те щедро платили. Но всему наступает конец. Ван ден Бош уже немолод, обременён большим семейством. Он выкупил шхуну в свою собственность, вложил накопленный капиталец в торговый дом, закупающий русский лён. От добрых отношений с Россией зависит благополучие и торгового дома, и его акционеров. Ронять свою репутацию в глазах России из-за каких-то беглых авантюристов почтенный шкипер никак не хотел.

И ещё одно соображение. Старый шкипер, истовый протестант-кальвинист, терпеть не мог католиков. Он знал, что его предок был гёзом, сражавшимся с испанскими поработителями, был взят в плен в одном из сражений и приговорён инквизиционным судом к сожжению на костре. Поэтому Морис Август Беньовский, сообщивший ему о своём вероисповедании, сразу же вызвал у ван ден Боша глубокую неприязнь.

Её, эту неприязнь, можно было бы и перебороть, если бы сей католик мог предложить иную, более крупную сумму. Но здесь, как видно, и не очень поживишься.

Все эти соображения и заставили шкипера ван ден Боша отправиться в ближайшую полицейскую часть и рассказать о визите на шхуну подозрительного человека, замышляющего бегство из России.

Пристав выслушал шкипера и поощрительно произнёс:

   — Похвально сие усердие ваше. Зело похвально...

   — Я поступил так, ваше благородие, как подсказывала мне совесть. Ведь я искренний друг России.

   — Похвально.

Частный пристав приказал немедленно заложить пролётку и поспешил к генерал-полицмейстеру города.

Утром следующего дня Беньовский и Винблад со всеми своими нехитрыми пожитками отправились к шхуне. Настроение у обоих было неясное. Ведь шкипер лишь слегка обнадёжил, но определённо ничего не обещал.

   — У меня сохранились серебряные наконечники от аксельбантов, — сказал Винблад. — Дадим их в придачу к вашей сумме.

Беньовский ничего не ответил. Чувство тревоги не покидало его.

На шхуне матросы драили палубу, готовясь к отплытию. Погрузка закончилась ещё накануне, к исходу дня. Мориса и Винблада встретил боцман, бросив им неприветливо:

   — Идите к шкиперу.

В каюте они услышали грубый оклик:

   — Вы оба арестованы!

Перед ними стояли офицер в чине поручика и четверо вооружённых солдат.

   — Оружие имеете? — спросил офицер.

   — Откуда у нас оружие? — растерянно отвечал Морис. — Мы люди мирные.

Поручик всё же приказал солдатам прощупать всю одежду задержанных и осмотреть их саквояж.

   — Выходи, при попытке к бегству стреляем.

Их усадили на телегу, сопровождаемую конвоем. Офицеру подали коня.

   — Куда вы везёте нас? — спросил Беньовский конвойного капрала.

   — В крепость, милок. В Петропавловскую. Оттуда ещё никогда никто не убегал. И ты не убежишь.

«А вот убегу», — хотелось зло крикнуть Морису и этому пожилому капралу с обвислыми усами, и строгому офицеру. Но он сдержал себя и промолчал. Хотел ещё что-то спросить конвойного, но тот перебил его:

— Помалкивай-ка. С конвоем говорить не положено.

Голые сырые стены одиночной камеры, низкие своды... Зарешеченное оконце под потолком. Тяжёлая, окованная железом дверь со скрежетом открывается, когда солдат приносит пищу и выносит нечистоты. Пахнет затхлой кислятиной и людскими испражнениями.

Беньовского и Винблада поместили в разных камерах. На прогулку их выводили раздельно. Поэтому не было возможности договориться об общей линии поведения на допросе.

Морис Август шагает взад и вперёд по камере, как обречённый зверь в клетке. Длина её всего восемь шагов. Восемь шагов от оконца к двери, восемь — обратно. Каблуки стучат по холодным каменным плитам и гулко отдаются где-то в каменных сводах. Он напряжённо обдумывает ситуацию. Настаивать на легенде, соответствующей подорожной записи, бессмысленно. Любой опытный следователь без затруднения установит, что никакой он не приказчик-татарин. Да и зачем приказчику понадобилось тайное бегство за границу? Из Казани наверняка пришла депеша губернского полицмейстера к столичному генерал-полицмейстеру о дерзком бегстве двух ссыльных конфедератов: Мориса Августа Беньовского и Адольфа Винблада. В депеше конечно же сообщены приметы двух беглецов, по которым легко установить их сходство с заключёнными в крепости.

И Беньовский твёрдо сказал себе — запираться, играя роль приказчика, бессмысленно. Он предстанет перед следователем и судьями как барон, полковник армии конфедератов. Будет держаться с высокомерным достоинством, как подобает истому аристократу. Слава Богу, пытки в российском судопроизводстве, кажется, отменили ещё при императрице Елизавете. Да и вряд ли посмеют обходиться грубо и неуважительно с человеком благородных кровей. Что грозит ему с беднягой Адольфом? Скорее всего ссылка в снежную Сибирь.

На допрос вызвали на четвёртый день. Беньовского привели под конвоем в дом коменданта крепости. Допрашивал его какой-то невыразительной, незапоминающейся внешности господин из канцелярии генерал-полицмейстера.

   — При вас обнаружена подорожная грамота на имя казанского мещанина Закирова Димитрия.

   — Это не моя подорожная. Я воспользовался ею, чтобы облегчить себе поездку до Санкт-Петербурга.

   — Кто такой Закиров?

   — Старший приказчик купца Вислогузова, у которого я квартировал.

   — Как попал к вам этот документ?

   — Я похитил его из ящика стола в отсутствие хозяина.

   — Значит, признаете факт кражи документа?

   — Если вам угодно...

   — Ваше настоящее имя, национальность?

   — Я венгр, барон Морис Август Беньов, или Беньовский. Служил в армии конфедератов в чине полковника.

   — Чем вы подтвердите своё баронское достоинство?

   — Вы понимаете, что в моём положении это сделать затруднительно.