Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

И Мардоний решился.

- Я живу в итальянском квартале… Вон там, - он показал рукой: воин, приложив ладонь к глазам и прищурившись, кивнул. Видимо, люди Дария – или паши? – уже не раз прочесали Стамбул в поисках беглеца.

- Меня укрыли тавроскифы, прежде служившие в этерии императора Константина, - закончил Мардоний.

Он улыбнулся.

- Это прекрасные и отважные люди… Мой лучший друг – скиф, - прибавил он, решив выложить все. – Бывший постельничий великого василевса.

И тут посланник изумленно подался вперед:

- Постельничий – евнух Никита? Тот самый русский слуга Константина?..

- Ну да, - ответил Мардоний: и удивляясь, как полнится слухами земля, и досадуя на такую славу. Уже то, что паракимомен императора – русский, должно было вызвать в Константинополе немало толков. И Микитка рассказывал ему, как Константин на одном из последних смотров войск снес головы двум итальянским гвардейцам, отстаивая честь своего евнуха…

- Какая судьба! – воскликнул воин.

Он помолчал несколько мгновений, улыбаясь и качая головой, - а потом сказал:

- Я сейчас же пойду и доложу моему господину. Да хранит тебя Бог, господин.

Он поклонился Мардонию и перекрестил его, а потом перекрестился сам. Мардоний просиял – теперь-то он видел, что перед ним свой!

Посланник Дария быстро скрылся; а Мардоний, не в силах сдержать восторга, подпрыгнул и испустил ликующий крик, выбросив в воздух кулаки. Дарий здесь, Дарий нашел его!

Потом Мардоний перестал улыбаться. Он прикрылся рукой и покачнулся на месте, точно его омыла тяжелая грязная волна – воды Пропонтиды, служившие стоком нечистот стольким поколениям ромеев.

Дарий – теперь Фарид, магометанин! Дарий погубил свою душу!

Это только у мусульман можно переходить из веры в веру; христианский же закон навсегда отсекает тех, кто единожды оказался способен на предательство святейшего… и правильно. Но как быть тогда с Дарием?

“Он для меня это сделал… Господь не может не простить”, - подумал Мардоний.

Он вдруг поднял лицо к небу – и воздел кулак.

- А если Ты не простишь… я тогда сам… - прошептал юноша.

Мардоний не закончил своего богохульства, но додумал: он лучше будет с братом, чем с Богом, которого не видит.

Мардоний встретился с братом через несколько дней: младший сын Валента гулял в окрестностях Софии, начиная догадываться, что указом градоначальника его велено не трогать. Наверное, магометанство Дария послужило паше выкупом за бегство Мардония… на что Мардоний этому турку, в самом деле? Только постращать Валента, только прижать его посильней: а теперь уже сильней некуда…

Бедный отец! Бедный брат!

Только он подумал о брате, как услышал оклик: Мардоний не слышал этого голоса уже несколько лет, но узнал его сердцем раньше, чем разумом.

- Дарий! – воскликнул он.

И в следующий миг бродяга и великолепный турецкий принц, в которого превратился Дарий Аммоний, бросились друг другу в объятия.

Дарий благоухал райскими ароматами; его объятия были крепки, как будто он каждодневно упражнялся с оружием или в борьбе, а руки, когда он взял брата за голову, чтобы поцеловать в лоб, оказались нежны, как у девушки. Потом он сжал этими руками загрубелые ладони Мардония.

- Господь всемилостивый, на кого ты стал похож! – воскликнул Дарий.

- Я опростился… по-христиански, - усмехнулся младший брат, не сводя изумленных жадных глаз со старшего. Один халат на нем стоил, наверное, пары добрых коней… а сапоги! А пояс! А оружие!

Тут Мардоний вспомнил, что видит перед собою магометанина Фарида, - и улыбка потускнела, он отступил.

- Прости…

- Куда ты? Стой, - Дарий тут же удержал его за руку. Поняв чувства Мардония, он улыбнулся и притянул младшего к себе. – Я все еще твой брат, и люблю тебя! Со мной тебя никто не тронет, идем!

- Куда? – прошептал Мардоний, робея все более. Ему – показаться в обществе такого господина? Или, вернее, - Дарию показаться в его обществе?

- В таверну… поговорим, - и Дарий сделал ему знак. Конечно, Мардоний не посмел не повиноваться.

Они зашли в ту самую таверну, в которой когда-то Мардоний поведал о себе Микитке. И точно так же, как когда-то Мардоний, Дарий заказал им обоим угощение. Но ему не к кому было сбежать…

Они долго молчали, потягивая свой шербет, изредка взглядывая друг на друга одинаковыми черными глазами, - ощущая и счастье, и тягостную неловкость, и страх…

Дарий заговорил первый:

- Стало быть, ты теперь живешь у тавроскифов? И твой лучший друг – русский евнух?

В его голосе послышалось и лукавство, и какая-то жесткость… жестокость, которой Мардоний не помнил у брата: разве что у отца.

- Да, - подтвердил Мардоний. – Я счастлив, что встретил этих людей и… Никиту.

Он не знал, что прибавить, - и вдруг понял, что Дарий, который так пострадал за него, стал ему совсем чужим!

Дарий, казалось, понял это – и, перегнувшись через стол, сурово сказал:

- Ты уже знаешь, что я сделал и почему, Мардоний… И ты должен бежать! Ты должен бежать к нашему дяде, рассказать ему обо мне, обо всем… и заменить ему меня!

Видя изумление Мардония, Дарий откинулся назад и властно заключил, сложив руки на груди:

- Я не предлагаю, а приказываю тебе, брат. Это мое право и твой долг… а теперь – особенно! Теперь я в силах обеспечить тебе побег!

Мардоний и не думал отказываться – и он вдруг понял, что не может желать себе лучшей доли. Он неверяще улыбнулся.

- Только Никита побежит со мной… - прошептал юноша. – Он, конечно, тоже захочет этого!

Дарий понимающе улыбнулся.

- Никуда без своего Патрокла*?

- Никуда, - подтвердил Мардоний серьезно. – Только он не Патрокл, он мне как брат… как ты!

На лице Дария мелькнуло странное выражение.

- Что ж, тогда он и мне брат, - сказал старший Аммоний. Он улыбнулся со смесью восхищения этим неизвестным увечным юношей, который завоевал сердце его брата, и жалости к нему.

Мардоний покачал головой, поняв, о чем думает Дарий.

- Нет… причина не в увечье: их можно любить только так. Тавроскифы совсем другие.

Дарий улыбнулся снова: вспомнив то, чего Мардоний, возможно, и не знал.

- Полагаю, что среди тавроскифов бывают разные, как среди всех народов, - заметил он. – Но они другие: конечно, ты прав…

Братья задумались, опустив глаза.

Потом Дарий сказал:

- Скоро я женюсь – иначе нельзя, на меня уже косо смотрят.

Мардоний вскинул голову:

- Возьмешь турчанку?..

Дарий качнул головой.

- Нет, какую-нибудь гречанку из пленниц: это разрешается. Конечно, - тут он улыбнулся, - только одну. Ведь я… никогда не переставал быть…

Голос его споткнулся. “Христианином”, мысленно докончил за брата Мардоний. Он кивнул.

- Думаю, паша тоже понимает, каков я – каков я и остался, - прошептал Дарий. – Ему не так нужна моя душа, как моя наружная покорность: у него много других душ для уловления. Очень многие изменяют христианству с радостью…

- Отец, например, - вырвалось у Мардония.

Дарий посуровел.

- Нет, отец несчастлив.

За столом опять воцарилось тягостное молчание; тусклый звон глиняных кружек, смех и разговоры по сторонам словно принадлежали другому миру.

Потом Дарий сказал:

- Если ты побежишь в Морею, ты скоро можешь оказаться в осаде.

Мардоний прикрыл глаза: он помнил об этом, и ему было, конечно, страшно. Но потом он ответил:

- Все равно я так хочу… и я должен, ты прав.

Он улыбнулся.

- Я буду учиться… всему тому, чему учатся благородные юноши! И мой друг тоже, хотя он уже не юн!

Дарий улыбнулся такому детскому порыву; потом нахмурился и приложил палец к губам.

- Все, довольно. Я снова найду тебя, когда все подготовлю: а ты подготовь своего Никиту и его родителей…

Братья встали из-за стола; они вышли из таверны, взявшись за руки. Потом Дарий быстро обнял Мардония, поцеловал его и, похлопав по плечу, скрылся.