Призвание варяга (von Benckendorff) (СИ)

К счастию — в первые ж дни Войны случилась Первая битва при Модлине и мальчик мой в миг гибели командира принял командование на себя и управлял целой ротой в несчастном для нас сражении до конца. При сием он был дважды ранен, но не отошел и даже организовал грамотный арьергард, когда пришел приказ отступать.

При разборе этого боя старшие командиры в один голос произнесли свой вердикт: "Мальчик — вылитый Бенкендорф. "Никакой" в смысле стратегии с тактикой, но — необычайно смел и отважен и нижние чины инстинктивно слушаются его. Равно как слушались — отца его, деда и прадеда. Сие в Крови фон Бенкендорфов. Равно как и — отсутствие полководческих качеств.

Командующий нашей армии — мой друг Ваня Дибич так охарактеризовал сына моего Государю:

"Карл весь в батюшку — природный комбат, — солдаты за него и в огонь, и в воду, и хоть на рога к черту! Но — упаси Бог от команды над хотя бы полком, — те, до кого он не в состоянии докричаться — обращаются в стало ослов, да — баранов.

Ежели вы изволите сделать его генералом, надо бы сыскать что-нибудь навроде того, кем был его батюшка. Спецбатальон по особым заданиям, разведкоманду для глубоких рейдов по вражьему тылу — что-нибудь этакое.

Как офицер же он — безупречен.

Брат мой прочел сие донесение, расплылся в улыбке (Nicola сам в сущности — идеальный комбат, но — никакой полководец: сие — в Крови Бенкендорфов) и объявил:

— Доставьте ко мне моего племянника. Я хочу его видеть. Я хочу его видеть моим адъютантом в моей кавалергардии!

За день до того, как сын мой стал кавалергардом, барон усыновил его и в свиту попал не безродный Дантес, но — потомственный барон фон Геккерн…

Прошли годы. В 1837 году сыну моему пришлось оставить Империю (я ниже объясню — почему) и он вернулся во Францию.

Так как теперь он стал полноправным членом нашего дома, для него раскрылся кошелек всей нашей семьи и у него сразу же появилось много друзей.

Как я уже говорил, в дни моей "командировки" во Францию, я близко сошелся с "корсой" Бонапартов и сия приязнь перешла и на Карла. Не прошло и полгода, как сын мой стал "теневым министром финансов" в свите претендента на французский престол — Наполеона Людовика Бонапарта и главным его кредитором. (А сие — в Крови дома фон Шеллингов!)

В среде бонапартистов подвизался и никому не известный тогда романист Александр Дюма — сын наполеоновского генерала Дюма. История сына моего оказала возбудительное влияние на фантазию романиста и вскоре он написал пухлый роман под названием "Граф Монте-Кристо.

В романе сием — безвестный юноша Эдмон Дантес по ложному обвинению томится в угрюмой тюрьме, а затем — внезапно возвращается в свете Славы и денег, чтобы отмстить всем обидчикам…

Что характерно, — во Франции по сей день никто и не ведает, что подлинное имя блестящего барона фон Геккерн — Жорж Дантес и что ему в молодости довелось "познать — почем фунт лиха.

Сыну моему роман пришелся по вкусу, порадовал он и его жену урожденную Гончарову. Граф Монте-Кристо привез с собой восхитительную красавицу "из восточных краев" — сие и есть красавица Гончарова, — недаром что ее родная сестра стала — "Первой Красавицей Российской Империи"!

Идея же, что блага пришли чрез умудренного опытом "старца Фера" — тем более польстила моему мальчику, ибо в старце сием он углядел мой портрет. (Я уже стал Гроссмейстером "Amis Reunis" и ежели вы задумаетесь над именем аббата из "Графа де Монте-Кристо", вы уловите явную связь.)

Сын мой раскрыл свой кошелек, все прежние романы Дюма были переизданы многотысячными тиражами и прежде безвестный автор тех же "Трех мушкетеров" в одно прекрасное утро проснулся богатым и знаменитым, как Крез.

Дружба сия зашла далеко, — сын мой, как истинный Меценат, приблизил к себе романиста, тот "поделился своим отблеском Славы" и они стали жить "рука об руку" — "Писатель-Творец" и его "Благосклонный Издатель.

За частыми посиделками "за рюмкой чая" сын мой стал много болтать, пересказывая все то, что я ему рассказал за время наших общений в дни жизни в Империи. И…

Вообразите себе, — что вынес из всего этого жалкий писака! На его вкус выходило, что в крупнейшей, богатейшей и могущественнейшей из Империй нашего времени на престоле творилось — черт знает что!

"Рижская ведьма" — самая богатая женщина мира — безжалостная правительница и отравительница, кою все зовут не иначе как — "паучихой". (В набросках Дюма против имени моей матушки стоит — "Екатерина Медичи". "Яд Медичи".)

Сын ее — профессиональный шпион, убийца и провокатор (так записано в набросках Дюма к "Королеве Марго"). Мало того, — он необычайно красив, обладает воинскими талантами и мужчины бросаются в объятья его быстрее, чем — женщины. (В набросках против имени моего — "Генрих д'Анжу — Генрих III". "Миньоны Генриха". "Профессиональные убийцы — шут Шико".)

Дочь — … (Я не могу привести, что написал сей хам про мою сестру Доротею. Против имени ее стоит просто — "Марго".)

Племянник и родственник — блестящий, но увы — недалекий Генрих де Гиз, — претендент на престол. (Намек на самого Nicola, — де Гиз в трактовке Дюма мягко говоря — "ограничен".)

Другой племяш — слабый и безвольный, несчастный Карл. (В набросках "бывший русский царь Александр в сущности был хорош, но — чудовищно слаб, этим пользовались".)

Еще один — весьма популярный и умный, но крайне неудачливый — адмирал Колиньи. (В набросках — "Не получается Колиньи — не понимаю, — почему Сперанскому сопутствовала неудача. Возможно — как и Колиньи, — хронический неудачник".)

Наконец, — распутный и беспечный Генрих Бурбон. ("Константин Романов нравится мне. Ему чудом удалось избежать смерти в Пасху 1812 года, так же как и Бурбону в ночь Святого Варфоломея. Потом до него-таки добралась эта братия, но…")

Вообразите же, что в один прекрасный день на прилавках появляется "Королева Марго" (якобы написанная по мемуарам маркиза Брантома), да еще с такими подробностями, что все сразу же понимают — о ком все это написано!

Скандал случился чудовищный, сын мой публично рассорился с бумагомаракой, сестра в сердцах сказала при всех:

— Господи, что ж нам не везет так с этими неграми?! Батюшка твой пригрел, приласкал одного — так тот ему в душу напакостил, теперь — ты… Чертово семя сии черномазые…

(Ежели вы не знали, дед Александра Дюма — чистокровный арап, равно как и — дед Пушкина.)

Сын мой запретил всем своим типографиям публиковать хоть что-нибудь из Дюма и уж тем более — что-то платить. Пока у романиста сего денег — горы, но он привык жить на широкую ногу, а новых поступлений нет и — не будет. (Прочие книгоиздатели научены горьким опытом — лучше не перечить в деньгах дому фон Шеллингов!) Правда, он этого пока что — не осознал…

Но вернусь к главной теме. В мемуарах Брантома, коими вдохновлялся Дюма, восстанавливая последние дни династии Валуа, отсутствует сцена принятий решения по Варфоломеевской ночи. (Сам Брантом ее, конечно, не видел и не решился "оскорбить слухом" клан Медичи, — на трон взошла племянница Екатерины Мария Медичи — жена Генриха Бурбона Наваррского.)

Так вот, — сцена сия в "Королеве Марго" целиком списана с того, что случилось в Санкт-Петербурге весной 1812 года. Я поделился сим с моим сыном, а тот — Дюма и — поехало…

Мы с матушкой, моими адъютантами — Петером, Андрисом, графом Аракчеевым и всеми прочими нашими прибыли в Зимний на тайную встречу с царственным кузеном.

Докладывала ему моя матушка, я же подавал документы — по мере надобности. Счета на продажу оружия, наблюдения таможенных служб, донесенья агентов в стане противника, протоколы татар из Артиллеристского ведомства о характере и местах заложенья взрывчатки в подвалах церкви…