Кюхля

сь по гостиным. Ходили неясные толки о том, кто кого свалит - Фотий ли министра Голицына, Голицын ли Фотия, или Аракчеев съест их обоих. Что было бы лучше, что хуже, не знал никто. Начиналась глухая борьба и возня за места, деньги и влияния; все передавали фразу Аракчеева, сказанную среди белого дня при публике генералу Ермолову, которого он боялся и ненавидел:

- С вами, Алексей Петрович, мы не перегрыземся. И это шло волнами, кругами по всей стране - и эти волны доходили и до Лицея.

Лицей был балованным заведением - так устроилось, что в нем не секли и не было муштры.

- Les Lycencies sont licencieux l, - говорил великий князь Мишель чужую остроту о них.

1 Игра слов: лиценциаты - беспутники (франц.).

Но и Лицей скоро почувствовал на себе то, что чувствовали все.

Однажды царь вызвал Энгельгардта и спросил у него - благосклонно, впрочем:

- Есть ли у вас желающие идти в военную службу? Энгельгардт подумал. Желающих было так мало, что, собственно говоря, их и совсем не было. Но ответить царю, который с утра до ночи занимался теперь муштрой в полках и таинственными соображениями об изменениях военной формы, - ответить ему просто было не так-то легко.

Энгельгардт наморщил лоб и сказал:

- Да чуть ли не более десяти человек, ваше величество этого желают.

Царь важно кивнул головой:

- Очень хорошо. Надо в таком случае их познакомить с фрунтом.

Энгельгардт обомлел. "Фрунт, казарма, Аракчеев - Лицей пропал, пронеслось у него в голове. - Конец нашему милому, нашему доброму Лицею". Он молча поклонился и вышел.

На совете Лицея, о котором знали все лицеисты, на цыпочках ходившие в эти дни, шло долго обсуждение.

Де Будри щурился.

- Значит, переход на военное положение? Куницын, бледный и решительный, сказал:

- В случае муштры и фрунта - слуга покорный, подаю в отставку.

Энгельгардт наконец решил отшутиться. Это иногда удавалось. Шутка пользовалась уважением при дворе еще при Павле, который за остроумное слово награждал чинами. Великий князь Мишель из кожи лез вон, чтобы прослыть острословом.

Энгельгардт пошел к царю и сказал ему:

- Ваше величество, разрешите мне оставить Лицей, сели в нем будет ружье.

Царь нахмурился.

- Это отчего? - спросил он.

- Потому что, ваше величество, я никогда никакого оружия, кроме того, которое у меня в кармане, не носил и не ношу.

- Какое ото оружие? - спросил царь.

Энгельгардт вынул из кармана садовый нож и показал царю.

Шутка была плохая и не подействовала. Царь уже свыкся с мыслью, что из своего окна он будет видеть лицейскую муштру. Это было для него легким отдыхом, летним развлечением. Его тянуло к этой игрушечной муштре, как когда-то его деда Петра III тянуло к игрушечным солдатикам. Они долго торговались, и с кислой улыбкой царь наконец согласился, чтобы для желающих был класс военных наук. На том и поладили.

В другой раз, летом, царь вызвал Энгельгардта и холодно сказал ему, чтобы лицеисты дежурили при царице, - Елизавета Алексеевна