Кюхля

ыли нравоучительны. Он и псевдоним себе придумал не без ехидности: "-ийший". Над Кюхлей он смеялся, Дельвигу покровительствовал, а Пушкина готов был считать равным, но втайне остро ему завидовал. Он был осторожен, расчетлив и в товарищеские заговоры никогда не вступал. Олосинька был первый ученик. После того как Кюхля тонул в пруду, Олосинька нарисовал в "Лицейском мудреце" очень хорошую картинку-карикатуру; на картинке было изображено, как Кюхлю с закинутым назад бледным лицом (нос на рисунке был у Кюхли огромный) тащат багром из воды. Кюхля карикатуру видел, но - странное дело - не рассердился: он слишком его не любил, чтоб на него сердиться.

Илличевский знал это и, в свою очередь, не переносил Кюхлю. Он сочинил на него довольно злую эпиграмму и назвал ее, не без изящества, "Опровержением":

Нет, полно, мудрецы, обманывать вам свет

И утверждать свое, что совершенства нет,

На свете, в твари тленной,

Явися, Вилинька, и докажи собой,

Что ты и телом и душой

Урод пресовершенный.

Но пресовершенный урод с его уродливыми стихами больше привлекал Пушкина и Дельвига, чем совершенный Олосинька. И однажды урод одержал над ним победу. Он напал на Илличевского с пеной у рта.

- Я могу нанять учителя чистописания, - кричал он, наступая на Илличевского, - и он меня в три урока выучит писать, как ты!

- Сомневаюсь, - криво улыбнулся Олосинька.

- Ты никогда не ошибаешься, ты безупречен, ты без ошибок пишешь дело, ей-богу, не важное. После Батюшкова разве трудно писать чисто?

- Ты вот доказываешь, что трудно, - язвил Олосинька и посматривал вокруг искательно, приглашая посмеяться.

Никто, однако, не смеялся.

- Лучше в тысячу раз писать с ошибками, чем разводить, как ты, холодную водицу! - кричал Кюхля. - Я не стыжусь своих ошибок. К черту правильность мертвеца! Пушкин, - обернулся он с неожиданным вызовом к Пушкину, - если ты пойдешь, как Илличевский, я от тебя отрекаюсь!

Все повернулись к Пушкину. Пушкин стоял и покусывал губы. Он был нахмурен и серьезен.

- Успокойся, Вилинька, - сказал он, - что ты развоевался? Каждый идет своим путем.

Он схватил Кюхлю за рукав и потащил его за собою. - Он, кажется, обиделся? - спросил Кюхля Пушкина и тяжело вздохнул. - Пускай обижается.

VII

А между тем дух лицейский менялся. Старше ли они становились, или кругом что-то менялось, - но появилась в Лицее "вольность".

По вечерам шли разговоры о том, кто теперь правит Россией - царь, Аракчеев или любовница Аракчеева, крепостная его наложница, Настасья Минкина. И эпиграммы лицеисты писали уже не только на Кюхлю и на повара.

От войны 12-го года у лицеистов сохранилось воспоминание о том, как проходили через Царское Село бородатые солдаты, угрюмо глядя на них и устало отвечая на их приветствия. Теперь время было другое. Царь то молился и гадал у Криднерши, имя которой шепотом передавали друг другу дамы, то муштровал солдат с Аракчеевым, о котором со страхом говорили мужчины. Имя темного монаха Фотия катилось