Старший брат царя. Книга 1

— Может, послать за ним?

— За кем? — будто очнулся царь.

— За стариком, Невезуном.

— Не повезло твоему Невезуну и тут. — В голосе Ивана послышалась насмешка. — Правильно сказал ты, ослабел он здорово и не выдержал. Сейчас дьяк доложил... Так что запиши его в поминание.

Юрша перекрестился, горестно вздохнул.

Иван из-за полога следил за сотником, встал, накинув летник, подошел к нему:

— Юрша-сотник, доверенный слуга мой! Кто тебе этот полоняник? Сват? Брат? Чего же ты загорился? Никчемный он, и пускать его никуда нельзя. Пойми сам: за двадцать лет плена он забыл веру православную. Предал царя русского, читал прелестные грамоты самозванца. Такое понять можно — самозванец выкупил его из полона, обласкал. Но он и самозванца предал, готов служить мне. Ты говоришь — Русь пожалел. Может, и вправду пожалел. Только поверить ему не могу! А ты запомни: никогда не верь предавшему! Не обязательно предавшего тебя, предателя вообще. Первый раз предать тяжело, дальше — проще. — Иван говорил торжественно, прохаживаясь по светелке, иногда останавливаясь и грозя пальцем. — Об этом должен помнить каждый, а царь многожды... Кто есть царь? Основа власти предержащей! А власть всегда у того, кто силен. Пока я слаб, супротивники, враги, всякая мразь будет поднимать голову. Советники, наставники станут убеждать, чтоб я ублажал супротивников, не обижал врагов, подставлял щеку... А почему? За себя боятся: а вдруг победят эти самые супротивники! Такая власть не полная, ибо полная только у сильного! При полной власти советники и наставники станут восхвалять все мои деяния. А враги попрячутся но углам. Но не дай Бог опять ослабнуть! Недруги вылезут из щелей; надрожавшись, рванутся к власти, передерутся, перелаются! Нет, слабеть нельзя. Раз уж я силен — враги явные и неявные должны погибнуть! Тогда и опасаться некого и оглядываться не нужно. А наставники и советники хвалить усерднее станут. Обязательно скажут: грозен, но справедлив! И добавят: иначе, мол, нельзя, на то и государь — помазанник Божий. Другое помыслить побоятся. Церковь свое слово добавит: всякая власть от Бога. Противники царя суть противники Бога. Анафема им!.. Для моих будущих дел надо копить силу, потребуется много верных людей. Истинно сказано: людей тьма, а ценного человека искать приходится. Вот и надо увидать ретивого, привлечь, выделить, приблизить. Опять же надо помнить: проще наградить и приблизить к себе десять, нет, сто простых людей, чем одного знатного. Награжденный тобой надежнее богатого по наследству. И всегда возвышенные тобой вернее и надежнее возвысивших тебя. Возвысившие всегда гордиться станут; их гордость поубавить следует... Обиженного врагом приласкай, этот многое для тебя сделать может, ему податься некуда.

А вот врага не прощай никогда. Пройдет сколько-то времени, он забудет благодарность и припомнит свое унижение. Враг должен погибнуть, ибо сказано: прощенный враг другом не станет. Гибель врагов присно на пользу тебе: одних уберешь, другие сами поберегутся, глядишь — и нет противников. А ты не успокаивайся, нет. Присматривайся, замечай, запоминай... Нельзя доверять человеку, ежели подозреваешь его хотя б в малом. Если кто соврал, не имей веры ему, совравший раз будет врать многожды. Жадному дай, но следи за ним, глаз не спускай: его переманить могут, больше дадут. Согрешившего накажи, раскаявшегося прости, но продолжай следить за ними: может, раскаялись из-за выгоды иль из-за страха... Страх — великое дело! Многого можно добиться, запугав человека, ненадолго, но многого. Иной из-за страха станет служить надежнее, чем за совесть. Не всякий, конечно, но большинство. Попадаются и такие, что с петлей на шее ершиться продолжают. Его повесишь, а он все еще ногами сучит!.. Вот так почет, награда, знатность, страх привлекут и поведут за мной людей. Но главное — все должны знать, куда и зачем я их веду. Пусть другой не верит в мое дело, но знает мою силу, потому помолчит, а то начнет славить меня. Вот сейчас тысячи малых и больших воевод, сотни тысяч воев идут на Казань за величие Руси, за веру православную и за меня — царя русского. Понуждать мало кого приходится, потому что каждому ясен путь его. Ну а если потребуется кого принудить, то действовать надо без жалости, чтоб другим неповадно было. Дела для никого жалеть нельзя! Через мешающего перешагни, будь он друг твой, родич...

Иван вдруг остановился перед Юршей. Возможно, думая вслух, он забыл, что в опочивальне сотник, слушающий его мысли. Ивану стало не по себе за свою забывчивость. Он как-то увял, попытался закутаться в накинутый летник и без всякого воодушевления закончил:

— Тебе все это говорю почему? Большие надежды на тебя имею, люб ты мне. Но простоват. Заучили тебя святые отцы в монастыре. Слушать их, конечно, нужно, они народ правильному делу учат. Но не след забывать, что они тоже себе на уме... Ты, видишь ли, загорился, полоняника пожалел. А на что он тебе? Какая тебе от него польза?.. Ты должен идти за мной, видеть все моими глазами, следовать моим правилам. Тогда возвышу тебя, сделаю большим человеком, помощником в делах моих. — Иван опять оживился и начал говорить торжественно и внушительно: — Мне очень нужны слуги, которые должны поклясться в верности мне, отречься от всего, что противно мне! Если потребуется, то и от родных, от матери и отца, от рода и племени. Только такой человек будет предан мне, и я смогу положиться на него... Понял меня?

— Да, государь, я понял! Клянусь всем, что дорого мне, и обещаю делать все, чтоб оправдать твое доверие!

— Ладно... Ты говорил, что можно убрать самозванца? Это нетрудно. Сами татары могут сделать такое. Но нет, он мне нужен живой. — Иван сжал кулаки и поднес их к редкой бороде. — Я хочу поговорить с ним. Посмотреть в его глаза, когда он повиснет на дыбе, в судный час его!.. Грешен я, нравится мне это. Вот висят на дыбе разные воры. Каты ободрали их, как липок, смерть перед каждым... У одних — черный ужас в глазах и больше ничего. У других злоба сатанинская змеиным ядом выливается — это страшный враг, не дай бог, что наделал бы он, останься в живых! Мое счастье, что я разгадал его... А есть такие, что жалость в глазах. Не себя, а меня жалеют! И это не монахи какие-нибудь, не юродивые, а тати, враги мои, да иной раз бабы... Таких не люблю пытать, их быстрой смерти предавать нужно...

Юрша взглянул на царя и поспешно отвел глаза — лицо Ивана было страшно от жестокого сладострастия, казалось, царь видел истязаемого и наслаждался. Возможно, заметив взгляд Юрши, он замолк и быстро прошелся от стены до стены, потом крикнул:

— Спирька!

Спиридон тут же появился, поднес квасу. Иван испил и, немного успокоившись, вернулся на кровать. Из-за полога сказал:

— Ваську Блина приму в войско, пусть больше воев собирает, опалу со всех сниму... И с ополченца того, скопинского, с Кривого. За сношение с ворами повесить бы нужно, но пускай еще потешится, может, польза будет. Этот Кривой передаст наше согласие.

— Дозволь, государь, я отвезу твое повеление?

— Ты?.. Нет. Для другого понуждишься... Говори, кого из твоих послать в Скопин.

Юрша хотел назвать Акима, но пожалел и ответил:

— Лучше боярича Афанасия не найти. Кривого он знает, Блина видел... — Юрша замолк, растерявшись: он услыхал громкое хихиканье из-за полога... Ему наставники внушали, что смех — греховен, а тут государь смеялся! Было чему испугаться... Сквозь смех Иван проговорил:

— Ну, Юрша, ну удружил! Тебя я все ж так звать буду... Когда он приедет?

— Сию ночь должен быть тут.

— Пусть отдохнет денек, а завтра вечером кликни ко мне. Пошлю не гонцом, а воеводою, пусть из воров воев делает.

Юрша ушел. Только позднее он понял, чем развеселил государя.

Заутра Юрша зашел в кельи к жильцам. Афанасий еще не проснулся, его холопу сказал, чтоб боярич был у государя перед вечерней.

А дальше день потек у Юрши, как и у государя: заутреня, трапезная... С тою только разницей, что государь в соборе с большими воеводами, а Юрша на паперти с жильцами; и завтрак хоть и постный, но сытный... Правда, пришлось стоя есть, скамей на всех не хватило. После завтрака государь решил смотреть полк левой руки, что стоял лагерем за Голутвинским монастырем по берегу Оки. Ехали как положено: впереди царь, справа от него князь Владимир Старицкий, слева— князь Дмитрий Микулинский, воевода полка левой руки. Следом на три-конь Юрша, Спиридон и охраны голова. За ними походный двор — воеводы, бояре, дьяки и жильцы по трое в ряд: все как при любом ратном выезде.