Ставрос. Падение Константинополя (СИ)

Напасть на Ибрахима-пашу сейчас едва ли решился бы даже закаленный мужчина - даже готовый к смерти: этот несильный и нестрашный сам по себе человек был в Стамбуле самым могущественным после султана, а турецкая палаческая школа не знала себе равных.

- Может быть, нам навестить отца? Хоть так развлечемся! – вдруг предложила София. – Тебе господин позволит, тебе можно капризничать!

Агата закрыла глаза и закусила губу. София опять побуждала ее бороться – хотя их удары были для турок все равно что порка, которую царь Ксеркс когда-то приказал устроить морю, помешавшему его планам.*

- Нет, я не хочу навещать отца, - прошептала наконец младшая. – Всем будет только хуже. Мы даже в глаза друг другу смотреть не можем! И я не могу видеть его женщин!

Валенту сейчас принадлежали три молодые и красивые турчанки, из тех, которых султан предусмотрительно привез в обозе, для нужд своих подданных-мусульман или своих греческих вассалов; и одна из них была беременна, это Агата видела своими глазами. Когда она бывала в отцовском доме, то спрашивала о Валентовых наложницах и слуг, и сама слушала и высматривала, сколько возможно. И поняла, что Валент едва ли счастлив, отдав врагу так много, - даже приобретения его равнялись потерям!

Смерть сына еще больше озлобила его, хотя и прежде Валент отличался жестокостью, - он никогда особенно не любил Мардония, как и Дария, и нередко досадовал на них: считая почти никчемными, потому что оба так и не научились сражаться и не приобрели мужественного вида и характера. Но смерть Мардония для Валента Аммония значила еще больше, чем смерть сына для отца. Это был поступок, к которому он сам оказался не способен…

Так же, как и бегство Дария.

А турецкие жены его не утешали – правда, они были воспитаны в той самой покорности, какой, казалось, Валент всегда хотел от женщин; но, против ожидания, такой султанский подарок не принес ему ни радости, ни удовлетворения. Может быть, он все еще не забыл скифскую пленницу и свою жизнь с нею, - действительно счастливое время для них обоих! Или только теперь, получив турчанок, ощутил отвращение к ним – и понял, чего лишился, когда Феодора сбежала?

Он оставил жизнь в лоне только одной из них – уж не потому ли, что не желал плодить новых турок? Мехмед Фатих очень предусмотрительно раздаривал свои милости! А может… об этом сестрам страшно было даже подумать… Валент утрачивал мужскую силу?

Но, конечно, они не могли знать таких тайн; а знали только, что Валент нечасто проводит ночи со своими рабынями, а чаще избивает тех из них, кто попадается ему на глаза в минуты дурного настроения.

- А я съезжу в гости к отцу, - вдруг заявила София. – На меня он еще может прямо смотреть! И я знаю, что нужна ему.

Она склонилась к сестре.

- Агата, как можешь ты думать только о себе? Неужели тебе его не жаль?

Агата отвернулась. Ей было ужасно жаль их всех – но что изменится, если они начнут сыпать соль друг другу на раны? Притворяться, что достойно живут? Это еще унизительней!

- Кажется, Валенту подарили землю в Каппадокии, - вдруг произнесла София. – Ту самую, где мы скрывались… Он действительно богат теперь! Княжески богат!

Агата рассмеялась.

- Пожалуй, нам и в самом деле стоит навестить отца - подставить свои слабые плечи, а не то он не вынесет таких великих даров!

Она подумала, играя своим браслетом.

- Тебя не выпустят одну… я попрошусь с тобой.

Агата послала к господину служанку с просьбой отпустить ее с сестрой в гости к отцу; и Ибрахим-паша передал свое согласие и прислал, вместе с носильщиками, отряд янычар для охраны. Даже такие короткие прогулки, в пределах одного квартала, - отец тоже жил во Влахернах, - были опасны.

Тем более опасны, что голытьба, и особенно нищие греки, ополчились против своих новых господ и их женщин. Еще большую ненависть, что легко можно было понять, вызывали гречанки, сделавшиеся женами высокопоставленных турок. Правда, в носилках было не разглядеть лиц, и турецкие жены никогда не разговаривали с чужими. Все они – и победители, и побежденные – дружно способствовали окончательному порабощению греческого духа! Неудивительно, что османы покоряли все народы на своем пути, на каждом из них совершенствуя свое искусство управлять!

София и Агата тщательно нарядились, унизав руки браслетами, вставив в уши золотые серьги-кольца и надев под свои дорогие платья теплые штаны и сапоги. Такой полумужской костюм, который часто носили турчанки, был удобен и даже по-своему красив – если бы не сопрягался со всеми прочими турецкими понятиями!

Сестер посадили в одни носилки и понесли, выкрикивая имя их господина, - и Ибрахим-паша успел вселить в горожан такой страх, что стражникам не потребовалось ни одного удара палкой.

Валент Аммоний жил в доме, который напоминал их родовой особняк и дом их дяди Дионисия, - так же богато и крикливо украшенный, строившийся еще прежними хозяевами-греками так, чтобы повергать в трепет всякого простолюдина. Мрамор, гранит, порфир, позолота и мозаика - статуи в нишах и кариатиды*, созданные для услаждения взоров хозяев и теперь потерявшие свое значение так же, как сами хозяева забыли свое родство.

Валент вышел к ним навстречу один – он был одет легко, почти по-прежнему, в длинный шелковый халат, который очень ему шел. Дом топили, хотя дерева в городе было мало, - и поэтому отец предложил Софии и Агате переобуться в легкие туфли.

Валент, казалось, совсем не ожидал их посещения – и был ему действительно рад. Нет, отец еще не превратился в турка, который разучился разговаривать с женщинами, даже в своей семье!

Когда София и Агата вошли в гостиную и уселись на диван, а хозяин приказал подать им воду с розовым маслом, любимое угощение турок, сестры рассмотрели его. Валент Аммоний немного постарел, но не утратил своего превосходного здоровья и силы; только морщинки у глаз и белые прядки, кое-где прострелившие густые черные волосы, напоминали, что он переступил сорокалетний порог.

И мужской силы, он, по-видимому, ничуть не утратил. Сестры знали, что это бывает заметно по мужчинам, - у них потухают глаза… и на женщин они начинают смотреть совсем иначе. Валент же не выглядел… обделенным. Он казался мужчиной, которого главные свершения ожидают впереди.

Когда Валент отвернулся, сестры переглянулись: они все поняли без слов. Конечно, отец думал о Феодоре; и надеялся вернуть свое прошлое! Возможно ли это?

Для того, кто сильно желает, невозможного мало. А Валент Аммоний всегда умел желать и добиваться своего.

Впрочем, никто из семьи сейчас не говорил о том, что было для них главным, - а только о пустяках. Они уже научились этому турецкому искусству.

Валент немного расспросил их о том, как они поживают, - и дочери, почти ничего не видевшие за стенами дома, немного нового могли ему сказать. Впрочем, им не было скучно друг с другом: вместе Аммонии ощущали радость, боль, стыд, которые не могли разделить ни с кем другим – и которых никто извне не понял бы. Потом Агата спросила – правда ли, что отец собирается уезжать в Каппадокию?

Это было сказано наугад, ничего подобного они не слышали, - но Валент после небольшой заминки ответил утвердительно. Да, он уедет в ту землю, которая теперь принадлежит ему по праву, и там будет настоящим господином!

Агата ощутила, как София пожала ее руку. Они превосходно понимали друг друга! Валент будет укреплять власть султана в Каппадокии, сделавшись его наместником, - и еще раз попытается добраться до своей московитки и своего сына! Он еще больше хочет этого, потеряв и Дария, и Мардония!

Впрочем, беседа их скоро иссякла; и они распрощались. На прощанье Валент обнял обеих дочерей, и ни София, ни Агата не отстранились.

Валент Аммоний уехал через две недели после этого свидания, бросив в Стамбуле весь свой гарем; и пропал на несколько месяцев, как уже пропадал раньше. Уже без него Агата родила Валенту первого внука – и третьего сына Ибрахима-паши, которому дали имя Бора.