Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Приверженность Горбачева к отжившим идеям ставила и под сомнение утверждение о том, что избавляющиеся от коммунистического наследия страны неизбежно обратятся к западному наследию. Прежде всего это относится к Советскому Союзу, на большей части территории которого о западных ценностях никогда и не слыхали, где всегда стремились подчеркнуть свою особость, собственное превосходство, о чем еще раз напомнила Раиса Горбачева, когда, осмотрев мадонн Рафаэля в Ватикане, не нашла ничего лучше, как сказать, что хотя они и прекрасны, но не идут ни в какое сравнение с русскими!

Идеи демократии вроде бы и захватывают умы и сердца живших при тоталитаризме, но это отнюдь не означает, что на его обломках возникнет демократия западного типа. Российская демократия, если ей суждено обрести жизнь, может принять и, по всей вероятности, примет, иные формы. Правда, когда при встрече на Мальте, Буш с удовлетворением заметил, что Восточная Европа наконец-то вновь обращается к западным ценностям, Горбачев с раздражением ответил, что „это и наши ценности и почему не назвать их восточными?”. Стремясь разрядить обстановку, государственный секретарь Бэйкер предложил назвать их „демократическими ценностями”, с чем глава партии, признающей только коммунистические ценности, охотно согласился: „Прекрасно, — кивнул он, — демократические ценности! Это — хорошо”.

Приверженность социализму и „демократические ценности”? Горбачев опять задавал западным политикам загадку. К чему же он стремится? Знает ли он сам, какова его цель? И если знает, знает ли, как дойти туда, куда он хочет? Может ли он предусмотреть развитие событий и, что значительно важнее, способен ли он их контролировать? Выступив по возвращении с Мальты на пленуме ЦК, он пытается доказать, что такой способностью обладает, что только он „в невероятно критической обстановке”, в которой, по его словам, находится страна, способен спасти свою партию от участи, постигшей „братские партии Польши и Венгрии”, переставшие быть правящими и „наших друзей в ГДР и Чехословакии, в основном потерявших свои позиции”. Скоро к этому некрологу добавится и Румыния.

Накануне пленума строились различные предположения. Говорили даже о том, что на посту генсека Горбачева заменит А. Яковлев и что пленум поддержит отмену 6 статьи конституции. Однако, как свидетельствует Ельцин, пленум, находившийся под свежим впечатлением происходившего в Восточной Европе, был настроен „откровенно консервативно и откровенно наступательно... Горбачев выступил категорически против изъятия 6 статьи из конституции”.

В который раз генсек пытался уверить, что знает, каким путем следует идти, хотя складывалось впечатление, что он в основном реагирует на развитие дел в экономике и обществе и делает уступки, вынужденный к тому реальностью, что он скорее импровизирует, чем руководит, лихорадочно пытаясь что-то сделать, но больше надеясь, что произойдет нечто, что вдруг все изменит. Это не осталось незамеченным, и секретарь Кемеровского обкома, выразив сомнение в его руководстве, задал ему вопрос, правильно ли было идти на поклон к капиталистам и просить благословения у Папы? Рассерженный Горбачев, не ответив по существу, тут же предложил уйти в отставку, если и большинство ЦК придерживается такого же мнения. Он был уверен, что большинство окажется на его стороне, а не на стороне, все еще верящего или делающего вид, что верит отжившим лозунгам, секретаря провинциального обкома.

И не ошибся. Сыграла ли свою роль публикация перед встречей с Бушем манифеста, подтверждающего приверженность генсека социализму и ведущей роли компартии, несмотря на то, что „братским компартиям” в этой роли было отказано? Было ли большинство действительно на его стороне? Во всяком случае альтернативного кандидата выдвинуто не было. И это одно из самых веских доказательств того, что демократизации партии, по сути дела, еще не произошло. Она по-прежнему, как и в прошлом, полагалась только на одного человека, следовала за ним, как писал Ницше, подобно „послушному стаду баранов”. Или же генсек следовал за ним?

Как бы то ни было, но произошел крутой сдвиг вправо. „Идейным вдохновителем перестройки”, оповещали появившиеся в Москве плакаты с новым лозунгом, по-прежнему оставался „ленинизм”. Примерно в это же время генсек встречается с глазу на глаз с академиком Сахаровым и говорит ему, что „любые скачки приводят к откатыванию назад. Я не поддамся никакому шантажу, ни справа, ни слева, и буду твердо проводить ту линию, которую считаю нужной, несмотря ни на какое давление”.

Но если „стадо” на сей раз пошло за Горбачевым, потому что поверило ему, что КПСС останется правящей партией и в будущем столетии, то как тогда это было совместить со сделанным им на аудиенции у Папы признанием в том, что „нам нужны духовные ценности, нам необходима революция разума”? Рассчитывает ли он на то, что КПСС захочет и готова воспринять новые духовные ценности? Однако „то, что противоположно друг другу, — учил Сократ, — не принимает идеи, которая противоположна идее, заключенной в ней самой. ...она либо гибнет, либо отступает пред ней”. Нет никакого сомнения в том, что называемые главой советской коммунистической партии демократическими „духовные ценности”, в число которых входит признание многообразия точек зрения и право на свободу слова, не только противоположны, а откровенно враждебны идеологии его партии, квинтэссенция которой есть полнейшее безоглядное презрение к человеку ради собственного величия и власти. Они неприемлемы для нее, потому что принятие их полностью уничтожает фундамент, на котором она зиждется. Восприняв западные „духовные ценности”, она должна или погибнуть, или отступить. Или западные ценности — и тогда нет КПСС. Или КПСС у власти и ни о каких западных ценностях речи быть не может. Третьего не дано. Семена прошлого неизбежно должны умереть, чтобы дать силу росткам новой жизни.

Пока же трещины пошли только по фасаду. Суть системы осталась нетронутой. По-прежнему реальная сила в руках партии. В связи с этим генерал А. Хейг напоминает, что после выборов в Польше Горбачев посоветовал польским коммунистам смириться с ролью партии меньшинства, но сохранить в своих руках армию и полицию. Иными словами, закрепить за собой такой плацдарм, какой удастся, и использовать его для подготовки отвоевывания утерянных позиций в будущем. Этот совет, которому пытались следовать и компартии других восточноевропейских стран, раскрывает характер мышления генсека и показывает, что и в конце XX века он все еще придерживается выработанных в начале столетия ленинских правил захвата и удержания власти. Правят не те, кому отдает голоса большинство, а те, кто захватил ключевые пункты.

Так обстоит и будет обстоять дело в Советском Союзе до тех пор, пока партия командует армией, КГБ, МВД, пока в ее руках радио и телевидение, почта и телеграф, железные дороги, финансы, распределение жизненных благ, пока все важнейшие места заняты членами партии и назначение на них зависит от нее, пока действует сеть партократов, тесно связанных между собой узами патронажа и взаимопомощи. Прежде чем вести разговор о демократии, необходимо обрубить щупальца этой охватившей всю страну партомафократии, лишить ее власти.

Под влиянием происшедшего в восточноевропейских странах впервые в своей декабрьской речи на пленуме после Мальты Горбачев намекнул на возможность отказа от закрепленной в конституции ведущей роли партии, но не теперь, а в будущем. Сахарова это не удовлетворило, и он выступил с призывом провести всеобщую забастовку протеста.

В распространении этого призыва инициаторам забастовки и в пору гласности пришлось полагаться не на внутренние средства информации, а на зарубежные. А они оказались не на высоте.В этот момент как никогда проявилась их слабость, недостаточная оснащенность их специалистами высокого класса, способными оценивать и анализировать происходящие события, видеть глубинную суть явлений, объяснить их, увязывая опыт американской демократии с историческим опытом народов Советского Союза.