Над бездной

— А ты сама хочешь выйти за него?

— Велит батюшка-хозяин, — выйду.

— А если хозяйка не велит?

— Ох, господин!.. будет у них, знаю, из-за меня ссора великая!.. я вышла бы даже за камень или дерево, если б мне приказали, чтоб только хозяева помирились. С самого моего детства они из-за меня бранятся чуть не каждый день.

— И ты страдаешь от этого?

— Ужасно!.. когда меня не будет в доме, не будет и ссор.

— А если б я посватался?

— Ни, ни, ни!.. господин, не смейся хоть ты один надо мной!.. певец про тебя прежде мне беспрестанно говорил… хозяйка беспрестанно говорит… хозяин смеется и бранится… оставь ты меня в покое!

— Ты — не зять рыбацкой семье, — сказала Гиацинта, — сестра не дальше, как вчера, говорила мне, что ты ей больше всех нравишься, да что ж из этого?.. и я нравлюсь Никифору больше всех, а батюшка меня не отдаст за него… да и сама я не пойду… он не купец. За тебя тоже сестру не отдадут, потому что ты не раб и не рыбак.

— А правду ли говорила твоя названная сестра, что я тебе нравлюсь, Амарилла? — спросил Аврелий.

— Уйди, господин! — ответила она.

— Отвечай, Амарилла!.. я люб тебе?

— Люб, да неровня… ни твой родитель, ни мой хозяин на твое сватовство не согласятся… отвяжись, господин!

Амарилла побежала к стаду.

— Гиацинта! — крикнул Аврелий убегавшей за сестрой девушке, — ведра-то твои у меня остались.

Гиацинта вернулась за ведрами.

— Точно ты с нашей матушкой сговорился! — с укором сказала она, — матушка давно твердит, что отдаст Амариллу за благородного наперекор батюшке.

— Гиацинта, — сказал Аврелий, — скажи мне правду: Амарилла не любит никого? никто ей не нравится, кроме меня?

— Никто. Эх, господин!.. нравится звезда небесная, да ее не достанешь!

Сказав это, Гиацинта убежала за Амариллой к стаду, шибко размахивая пустыми ведрами.

Подоивши коров, девушки возвращались домой другой дорогой по берегу моря, проговорив все время об Аврелии и его сватовстве.

Все было, по их мнению, складно и ладно, только отец сказал уж давно, что этому не бывать. Это огорчало обеих.

— Матушка перехитрит его, — утешала подругу Гиацинта, — перехитрит его и Никифор; теперь, вдобавок, певец воротился… все трое начнут вертеть дело по-своему… куда отцу тягаться с ними!

— Спесивая, ты что-то про меня говоришь, — сказал молодой рыбак, неожиданно появившись из-за дерева сзади Гиацинты.

— Ты что ж не на работе? — удивилась она.

— Улов хорош был; я поторопился домой; гостям рыбы привез. Что про меня говорила? сказывай!

— Говорила я про тебя, что твои уши очень длинны.

— Будто?.. не другое ли что?

— Может быть, и другое.

— Гиацинта!

— Отвяжись!.. молоко расплещется!..

— Певец меня в лодке догнал.

— Ну!

— Он обещал мне выкупить меня у твоего отца и в купцы вывести.

— У самого у него нет ни монетки… на какие деньги он это сделает?.. врет, как всегда, а ты уши подставляешь… длинноухий!.. глупый!.. дуралей!

— Он говорит, что в Риме в солдатах разбогател; сделаю, говорит, тебя купцом, только не сватайся за Амариллу.

— Что ему за дело до Амариллы?

— Она нравится молодому Аврелию, а тот сулил награду певцу, если сватовство уладит… Гиацинта, спесивая!.. если я буду купцом…

— Когда будешь, тогда и разговор другой будет. Плыви на работу опять!..

— Поплывем вместе!.. вези лепешки на отмель!

— Амарилла всегда их возит, а не я.

— Гиацинта, все теперь заняты гостями дома… им не до нас…

— Что ж ты затеял?

— Позабавимся!.. один разок позабавимся!.. свези ты лепешки с Амариллой; ты дома никому не нужна. Потягаемся, кто кого на лодке обгонит.

— Выдумщик!

— Если обгонишь, серьги подарю стеклянные дорогие, синие.

— Вдвоем с сестрой, уж конечно, обгоню.

— Не обогнать!

— А вот увидишь.

— Тебя матушка не пустит, — сказала Амарилла подруге.

— Матушка-то пустит, — ответила Гиацинта в раздумье, — да только… экая радость!.. стеклянные серьги он мне подарит… Люциане, я думаю, теперь привезли целый ларец всяких материй, — и полосатую, и со звездочками этрусскую, и ундулату, и парчу…

Гиацинта поставила ведра с молоком на землю и расплакалась.

— Эх, горе! — воскликнул Никифор, почесывая свой затылок, — были б у меня деньги, купил бы я тебе тирской порфиры… самой яркой, красной!

Положив руку на плечо плачущей рыбачки, он шепнул:

— Гиацинта, раковина ты моя перламутровая!.. каракатица розовая!.. черепаха ты моя дорогая!

— Женят тебя на Амарилле!

— Да ведь это еще не скоро.

— Как не скоро? батюшка сказал, что только до зимы подождет, а потом…

— Эх, доля рабская, горькая!.. в море кинусь!.. но, все равно, если и не женят, ты не пойдешь за меня; я не купец, не богатый. Рыбка ты моя золотая!.. сплел бы я невод шелковый, чтобы поймать тебя!

Рыбак и рыбачка оба горько плакали.

— Никифор! — вскричала Амарилла, — я в море кинусь, чтоб не сделаться разлучницей вашего счастья.

Утешая друзей детства, Амарилла сама заплакала.

— Если ты и кинешься в море, Амарилла, — сказал Никифор, — счастью моему не бывать!.. я не богатый. Гиацинта!.. как бы я любил тебя, спесивая каракатица!.. эх!.. вот как любил бы!..

Звонкий поцелуй влюбленного рыбака был сопровожден еще более звонким хохотом из-за кустов. Все обернулись и увидели певца, высунувшего голову из своей засады.

— Ах! — вскрикнули обе девушки.

— Везде поспеет греховодник! — вскричал Никифор, шутя пригрозив кулаком певцу.

— Без меня не обойдетесь! — сказал певец, смеясь, — я один знаю средство помочь вашему горю. Хочешь, Никифор, быть купцом?

— Об этом ты уж меня спрашивал.

— Положись на меня!.. знаю верное средство.

— Какое?

— Пойдем со мной к рыжему колдуну. Рыжий дед все знает.

— Что ж ты от него не разбогател, а на войну за деньгами-то ездил?

— Он-то и послал меня на войну.

— Ах, певец! — вскричала Гиацинта, — если он Никифора на войну ушлет, то батюшка отдаст меня за другого и Амариллу тоже за другого. Ты был больше целого года на войне или в Риме… и Никифор может пробыть столько же. Лучше пусть идет за него Амарилла!.. тогда он мне хоть другом будет; видаться-то с ним я буду!.. ты, певец, только всех нас с толку собьешь, а ничего хорошего не сделаешь.

— Все обделаю, как нельзя лучше, приходите гадать будущей ночью.

— Ночью-то страшно, — возразила Гиацинта.

— Отчего?

— Да как же мы вдвоем-то из дома уйдем? ведь батюшка до полусмерти отколотит.

— Ладно. Я уговорю колдуна сюда придти на берег. Не говорите ни слова никому об этом; выходите к утесу Носорога, когда все лягут спать. Колдун знает, где клады зарыты.

Певец пошел рядом с Амариллой, пропустив Никифора и Гиацинту вперед.

— Амарилла, — начал он шептать смущенной девушке, — Публий-Аврелий любит тебя; он желает взять тебя замуж; он велел мне отдать тебе его подарок.

Сказавши это, певец вложил за пояс Амариллы что-то завернутое в тряпку.

— Не надо мне его подарков, — возразила рыбачка, — он мне неровня… не хочу… возьми назад!

Но певец увернулся от нее и убежал.

— Негодная девчонка! — закричал Барилл на Амариллу, выглянув из окна хижины, — если еще раз я тебя увижу вместе с тем мошенником, вырву тебе всю косу.

Когда девушки принесли молоко, в хижине шел настоящий пир. Люциана, одетая в праздничное платье из клетчатой бомбицины, сидела рядом с женихом, любуясь его подарками с улыбкой счастья.

Аристоник и Барилл, оба несколько выпившие, толковали о последних условиях приданого.

Катуальда и Церинт суетились у печки, подавая утешение и не забыв месить лепешки для полуденной закуски работников.

Ребятишек всех выгнали из хижины; даже сосуна из люльки отдали одной из рыбачек.

Гиацинта кинула завистливый взгляд на материю и бусы, лежавшие перед ее сестрой, и принялась месить тесто, заменив усталую мать. Амарилла торопливо ушла в свою комнату.