Над бездной

Свадебное угощение еще шумело в головах Барилла и его друзей.

Все требовали хозяина.

Семпроний вышел, одетый в свой лучший парадный костюм из драгоценной фиолетовой материи. За ним робко следовала виноватая Амарилла, до сих нор уклоняясь от ласк своего похитителя, Аврелия младшего.

Фабий и певец переглядывались с усмешкой. После всех вышел в залу и боязливый художник.

Семпроний сел.

— Друзья мои, родные и соседи, — важно сказал он, — я знаю, зачем вы явились сюда в такой поздний час.

— Господин, возврати мне мою работницу, — дерзко сказал Барилл, — нельзя похищать чужих слуг.

— Ее похитил ее жених, Публий-Аврелий, — ответил Семпроний.

— Никогда он ей мужем не будет! — вскричал Квинт-Аврелий, — отдай, Семпроний, работницу и выгони твоего шута-интригана!

— Прогони певца и возврати Амариллу ее господину, — сказал Сервилий, — я этого требую, как защитник моего клиента.

— Певец и художник, — сказал Семпроний, — вы во всем виноваты; подойдите!

Нарцисс подошел и взглянул с недоумением на своего тестя, слыша его грубый тон.

— Колдовал вчера? — спросил Семпроний.

— Колдовал, потому что певец…

— Колдовал!.. колдовал!.. я свидетель, — сказал Вариний, привставши на пальцы, чтоб его заметили в толпе.

— О чем ты колдовал? — спросил Семпроний.

— Да ты все это знаешь, — возразил художник.

— Я ничего не знаю, старик.

— Интриги!.. интриги! — закричал Квинт-Аврелий, — Семпроний, ты отказываешься сознаться, что знаешь об интригах колдуна.

— Почтенные сенаторы, — сказал Нарцисс в испуге, — я не понимаю, зачем меня приплели сюда… это… это… не я… мне нет дела ни до Никифора, ни до…

— Как нет дела? — спросил Вариний, — вот и жена моя свидетельница… ты лягушку жарил… ты в меня ее бросил в самое лицо…

— Не в тебя он бросил, — перебила Флориана, — он в кусты хотел лягушку бросить, да попал в тебя.

— Врешь, жена! оскорбление нанес мне рыжий колдун!.. я в него запущу моей палкой.

— Семпроний, — сказал художник, — они меня прибьют.

— До чего доходит дерзость твоих клиентов! — сказал Сервилий, — они даже называют тебя по имени, как равного.

— Колдовали и клад нашли, — усмехнулся Семпроний, — а колдовал ли ты, колдун, когда-нибудь о том, кто отец Амариллы?

— Нет, нет… мне нет дела ни до рыбаков, ни до их дочерей и работниц… оставьте меня в покое!

— Не твоя ли она дочь, Нарцисс? — спросил певец, — сердце твое об этом не колдовало?

— Оставьте! оставьте!.. ты говорил, друг, что Амарилла твоя дочь и Лиды.

— Моей жены! — вскричал Рамес, стоявший за креслом Сервилия, — вовсе нет.

— Негодяй! — вскричал Барилл, — как ты смеешь сеять раздор в семье моего друга!

— Друг, он меня прибьет! — взмолился художник, спрятавшись за певца.

— Ты, театральный кривляка, привел этого колдуна к нам, — продолжал полутрезвый рыбак, — нам от вас житья нет. Ты целуешь мою жену.

— Захочу — поцелую, — ответил певец с невозмутимым хладнокровием и поцеловал Катуальду.

— Вот же тебе мой поцелуй! — вскричал Барилл и с размаху ударил изо всей силы кулаком.

Певец присел и увернулся; удар, назначенный его голове, попал в часы. Огромная стеклянная клепсидра упала с пьедестала и разбилась вдребезги.

— Браво, хозяин! — закричали рыбаки, захохотавши.

— Браво, певец! — подхватили другие.

— Защитите! — взмолился Барилл, обращаясь к друзьям.

Пьяная толпа начала драться со слугами Семпрония и между собой. Одни стояли за певца, другие за рыбака, а в сущности рады были случаю поработать кулаками.

Аврелия кинулась к своему мужу, повисла на его шее, говоря: — Милый Сервилий!.. что ж это такое?!.. я боюсь, боюсь!.. они и нас прибьют.

Они обнялись и оба заплакали.

— Милый певец! — вскричал художник, обняв своего друга, — уведи меня!.. они и нас прибьют.

Мало-помалу водворилась тишина, благодаря вмешательству всеми любимого Кая-Сервилия.

— Рыбак, ты разбил мои лучшие часы, — грозно сказал Семпроний, — я взыщу с тебя за убыток сто тысяч сестерций (5000 руб.)

— А где я возьму столько денег, господин? — ответил Барилл.

— Не хвастайся покровительством твоего патрона!.. в справедливом деле Сервилий не защитит.

— Эх, Барилл!.. что ты сделал! — воскликнул Сервилий с упреком.

— Убыток при свидетелях, — сказал Семпроний.

— А у меня, господин, есть свидетели, что ты подстрекнул твоего внука похитить мою работницу. Я суда не боюсь. Часы твои — пустяки, а похищение — уголовное дело.

— Я — твой защитник, — сказал Сервилий рыбаку.

— И я, — прибавил Квинт-Аврелий.

— И я, — густым басом проревел толстый богач Аристоник.

— И я, — пропищал Вариний, высовываясь своей лысой головой, — я свидетель.

— Мы все свидетели! — закричали поселяне, — браво, Барилл!.. судиться!.. судиться!

— Не судитесь со мной! — сказал Семпроний, — мой внук похитил девушку, на которую рыбак не имел прав. Я уговаривал его продать мне Амариллу, чтоб она сделалась моей внучкой; он не захотел, потому что ненавидит певца, считая его отцом Амариллы.

— В тюрьму пойду за твои часы, а Амариллу не отдам в угоду певцу, — возразил рыбак.

— Электрон не отец Амариллы, — сказал Семпроний.

— Кто же? рыжий колдун ее отец? — спросил рыбак.

— Нет, нет, не я! — вскричал художник, отмахиваясь руками, — певец уверял, что она его дочь и Лиды.

В толпе поднялся новый спор, грозивший перейти в драку. Одни из поселян и рыбаков утверждали, что безродная сирота — дочь рыжего колдуна; другие — певца и Лиды, изменившей мужу.

— Чары Мертвой Головы! — силился перекричать всех Вариний, — ясное дело: это чары Мертвой Головы.

— Если есть человек, имеющий права на воспитанницу моей жены и докажет это, — берите Амариллу без выкупа за разбитые часы, — сказал Барилл.

— Хозяин! батюшка! — вскричала Амарилла, бросаясь к ногам рыбака, — я чтила тебя, как родителя; не отдавай меня за знатного господина! я не пойду замуж против твоей воли.

— Ты не моя дочь, — вскричал Барилл, отталкивая девушку, — мне нет дела до тебя.

— Певец, если ты мой родитель…

— Я не отец тебе, — был ответ.

— Дедушка-колдун! неужели я твоя дочь?

— Оставьте, оставьте меня в покое, не приплетайте к вашим дрязгам! — вскричал художник, отвернувшись, — мне жаль тебя, Амарилла, но ты не моя дочь.

— Матушка! — обратилась рыбачка к Катуальде.

— Я не мать тебе, дитя мое; у тебя есть другая мать.

— Лида!.. неужели ты моя мать?

— Нет, — возразила жена Рамеса.

Амарилла заплакала и бросилась к ногам Семпрония.

— Добрый господин, — сказала она, рыдая, — когда я была ребенком, ты милостиво позволил мне звать тебя дедом и любил меня. Все меня любили, как бедную, безродную сироту. Почему же вышла такая перемена? все меня отталкивают; все от меня отрекаются. Ты молчишь; Кай-Сервилий тоже молчит. Кто защитит меня, несчастную? Не на радость мне сватовство Аврелия; он тоже молчит и не хочет защитить меня. Зачем вы меня завезли сюда? зачем всех из-за меня перессорили? даже хозяин от меня отрекся. Я никому не мила и не нужна. Я в море кинусь.

— Вышла одна насмешка да смута, — сказала Гиацинта, — я говорила тебе, сестра, что певец только сделает кутерьму.

— Ты зовешь меня сестрой! — вскричала Амарилла и бросилась в объятья подруги.

Обе они заплакали.

Все бранились или плакали.

— Слушайте, что я скажу, — проговорил Семпроний; его голос, подобный военной команде, заставил всех вздрогнуть и замолчать, — Амарилла, дитя любви и горя, не может быть рабыней рыбака. Она моя внучка, дочь сенатора Квинкция-Фламиния и его жены, моей дочери Люциллы.

— А-а-а! — раздалось по зале; больше никто ничего не сказал.

— Мщенье совершилось! — продолжал старик, — Аврелия ненавидела мою дочь, но Амариллу любит. Дочь Люциллы она любима, как свое дитя.

— Дочь Люциллы! — с ужасом произнесла Аврелия.

— Неужели ты ее станешь теперь ненавидеть? — спросил Семпроний.