Ненависть к тюльпанам

Однако мне не удалось успокоить её. Я слышал, что, вернувшись вниз, она плакала и повторяла снова и снова: «Он мёртв! Он мёртв! Он мёртв!»

Мои видения продолжались и не исчезали, даже когда я открывал глаза, как это обычно случается со снами. Они составлялись в большие истории, и порой только на короткие мгновения я мог отличить сны от яви.

…Я проснулся и на цыпочках спустился вниз по лестнице.

Утро. Дом пуст. Я вышел на крыльцо, и дверь защёлкнулась за моей спиной.

Тротуары покрыты льдом, но мне не холодно.

Вдоль нашей улицы в одном направлении идут люди, много людей. К лацкану каждого прохожего приколота жёлтая звезда, но присмотревшись, я вижу, что вместо JOOD на них написано моё имя — JOON. Все машут мне руками и зовут: «Йон! Йон! Это его сын Йон!»

Собирается большая толпа, в гуще которой оказывается Иисус Христос, держащий на каждой руке по одному из моих братьев-близнецов, и у всех троих приколоты жёлтые звёзды с надписью JOON.

Проходя мимо меня, Иисус Христос передаёт мне одного из близнецов и, обнимая меня освободившейся рукой, говорит: «Мой возлюбленный сын! Я воскрешаю тебя и дарю тебе жизнь!..»

…Я проснулся с уверенностью, что это была реальность. Ведь я спускался вниз по ступеням не лёгкой поступью, как бывает во сне, а на своих настоящих ногах, худых и дрожащих, едва переставляя одну ногу за другой.

Посмотрев в окно, я увидел голубое небо и зелёные почки на деревьях.

Значит, я болел очень долго! Так долго, что русские разбили немцев и прогнали их до самой Голландии, судя по плакату, прикреплённому к нашему окну:

Я оглянулся вокруг и увидел тебя, Уиллем, одиноко сидевшего на высоком стуле со спинкой с устремлённым на меня свирепым взором. Позади тебя, в дверном проёме, стояли наши родители и тоже глазели на меня — как на привидение или на убийцу.

17

Когда карантинный плакат сняли, соседи смогли принести нам суп и хлеб. Они с удивлением обсуждали, что один из близнецов умер быстро, а другой переболел очень легко: «Совсем не похоже на то, что обычно говорят о близнецах!»

Соседи поглаживали меня по голове и улыбались, но я мог видеть в их взглядах нечто недружелюбное. Я оставался для них носителем болезни, сам благополучно переживший её, но заразивший своих братьев.

Мой отец не работал все эти долгие недели карантина, а также и после него. Кому нужен повар из дифтерийного дома? Запасы еды у нас истощились, банка из-под какао опустела; единственное, что ещё оставалось в достатке, были дрова из еврейского дома, которые обогревали нас этой ранней весной.

Я сидел у огня и гадал: где же я мог подхватить болезнь? От тех, для кого я работал? От чихающего Кийса? От Хелены, кузины моего отца? Может быть, зловоние в еврейском доме было заразой, распылённой в воздухе на случай, что кто-то явится?

О возвращении в школу не могло быть и речи, слишком много я пропустил.

Как только я стал держаться на ногах, отец отвёл меня к своему знакомому, господину де Бойеру.

— В его возрасте я уже работал! — сказал де Бойер, глядя на меня.

— Я тоже! — поддержал его мой отец.

— Школа — хорошее дело, но ведь ты же не сможешь есть книги!

— Мы их уже почти едим! — сказал отец, и господин де Бойер улыбнулся ему.

Могло показаться, что сделка состоялась, но тут де Бойер посмотрел прямо на меня и спросил:

— Твой отец говорит, что ты хорошо знаешь город?

Я кивнул.

— Ну-ка, где находится улица Берг?

— Это короткая, в один квартал, улочка между каналами Херейн и Сингел!

Он оглянулся на моего отца и открыл рот, чтобы показать, как он поражён.

— А как бы ты прошёл отсюда туда? — спросил он резко, будто хотел поставить меня в тупик.

— Отсюда? — переспросил я, чтобы выиграть секунду и представить город в своём воображении.

Когда я рассказал ему выбранный маршрут, де Бойер показался озадаченным и расстроенным:

— Какой бестолковый путь! Почему бы не сразу же по мосту через Херейн?

— Так ведь прямо там находится полицейский пост!

Де Бойер хлопнул себя по бёдрам и захохотал:

— Парень прав! — обратился он к моему отцу. — Это как раз я бестолковый!

Я взглянул на отца — тот выглядел довольным, но почему — я не смог бы объяснить.

— Он умён, — сказал де Бойер, — но есть ли у него хоть немного мяса на костях? — Он пощупал пальцами мои бицепсы, которые я тут же постарался напрячь.

— Так ты считаешь, я могу дать твоему парню возможность поработать?

Отец положил свою руку на моё плечо:

— Мой Йон — хорошой работник! Он поможет тебе!

Именно этого я ожидал так долго — ощутить его прикосновение, услышать его голос, наполненный гордостью за меня, — однако в тот момент я чувствовал только одно: он продал меня де Бойеру!

— Когда ему можно начать? — спросил отец.

— Я начну с ним прямо сейчас!

Всё ещё держа свою руку на моём плече, отец направился к двери, где повернулся и, наклонившись ко мне, шепнул:

— Ничего не красть, покуда я не велю!

Мысль о краже была в моём мозгу на самом последнем месте, настолько я был вначале сконфужен. Такие слова, как накладная, заказ-наряд ничего не означали для меня. Кроме того, складские рабочие пользовались для общения собственным сленгом, типа: «Отпасни шесть драндулетов на коротышку!» Я был счастлив, когда кто-нибудь говорил мне, что делать, на простом голландском: «Погрузи это! Разгрузи то! Подмети пол!»

Я боялся попасться ничего не делающим на глаза хозяину из опасения, что он меня выгонит и отправит домой, поэтому я часто подходил к рабочим с вопросом, что надо сделать. За это они прозвали меня подлизой. Хотя это звучало насмешливо, но означало, что меня приняли за своего. Теперь я мог иногда посидеть вместе с ними на джутовых мешках и поболтать, и никто не подумал бы ничего плохого.

Рабочие не говорили о войне слишком много, только о том, как она изменила их жизнь.

— Если у меня есть хорошая жратва вечером и хороший заработок днём, то я счастлив!

— Ну, и когда же у тебя в последний раз было что-нибудь из этого?

— Даже и не спрашивай!

Тогда кто-нибудь ещё добавлял:

— Что касается меня, то я люблю много разных вещей: пиво, ветчину, девок!.. Но для полного кайфа ничто не сравнится с удовольствием всласть покурить!

— Ну, и когда же ты в последний раз курил что-нибудь стоящее?

— Можно было бы достать на чёрном рынке, но для этого требуется куча денег!

— Спрячь у себя богатого еврея — и сможешь курить всё, что захочешь! — сказал мужчина, которого я про себя называл Крыса за его острый нос и умение быстро перемещаться, делая короткие шажки. Ему нравилось острить по поводу евреев, что вызывало у одних слушавших смех, у других — смущение.

Я старался держаться подальше от него.

Проработав на складе некоторое время, я стал замечать странные дела.

В основном, наш склад распределял продовольствие в магазины, где население получало его по продуктовым карточкам. Но во всяких крупных операциях всегда бывают потери и порча, не говоря уже о кражах. В итоге определённая часть продуктов оказывалась на чёрном рынке, но как это происходило, я не знал. Да никто и не собирался объяснять всякие сложности ребёнку, мальчишке, да ещё такому глупому и старательному, что всё время работает. Из-за этого даже не все соглашались работать со мной. «Не старайся слишком усердно, парень, ты выставляешь других в дурном свете!» — сказал Крыса. И правда, некоторые рабочие позволяли себе излишне не напрягаться: случалось, я пробегал мимо таких, спавших на лестничных площадках под крышей или храпевших на куче гороха.